Меченый. Том 3. Жребий брошен (СИ) - Савинков Андрей Николаевич Funt izuma

Конечно же, о проблемах лёгкой промышленности товарищам по партии в целом было известно, но вот всерьёз заниматься ими… Тот случай, когда «большие проблемы» застилают глаза и на «всякую мелочь» просто не обращаешь внимание. Ну какая к чёрту одежда, когда мировое напряжение растет не по дням о по часам, между Индией и Китаем вон искрить начало, Франция Ливию бомбит, на границе Ливана и Израиля очередные столкновения.

Ну и в итоге закончилось тогда выступление Бирюковой тем, что ей прямо на месте «выписали мандат» на самостоятельное решение этого вопроса в пределах выделенных фондов. Более того, я ей посоветовал поискать дополнительные ресурсы за границей в рамках разворачивающегося потихоньку сотрудничества с капиталистами.

Никто, конечно же, не ждал от «бабы» какого-то реального результата. Какой тут может быть результат, когда в мире такое творится? И тут в середине августа приходит ко мне Бирюкова и говорит, что слетала в Париж и договорилась там с известной модельершей, некой Дианой фон Фюрстенберг — я лично слышал это имя в первый раз — о том, что та отдаст нам на отшив часть новой коллекции. На пробу.

(Диана фон Фюрстенберг)

Это было как минимум небезынтересно. Эпоха, когда сумки за 3000 баксов шились в Китае, а футболки за 200 баксов — детьми в Бангладеш, ещё не наступила. В эти дикие времена известные модные бренды шили одежду по старинке — в Италии и Франции. Сесть на вот этот поток вынесения производства из Европы виделось как минимум не ошибкой.

Если смотреть здесь и сейчас, СССР был пожалуй что и привлекательнее условного Китая или Индии. Рабочие уже есть, обучать не нужно, фабрики оборудованные тоже есть, логистика проще, налоговая система просто отсутствует — красота. Стоимость рабочей силы в Союзе была конечно выше чем в Азии, но все остальное — лучше.

И вот теперь француженка — на самом деле бельгийская еврейка, чей отец был родом из-под Кишинёва и, по словам самой же женщины, сумел привить ей любовь к русской культуре, но какая разница, — возжелала прилететь на родину предков, чтобы посмотреть Ленинград и пообщаться с руководством СССР. С одной стороны, уровень был явно не мой, с другой стороны — встретиться с известной на Западе «бизнес-вумен» выглядело неплохим пиаром как для внутренней, так и для внешней аудитории.

— Добрый день, миссис Фюрстенберг, — для встречи с француженкой мы приехали в Эрмитаж. Иностранка хотела провести время «с пользой» и посетить самый известный российский музей. — Рад вас приветствовать от имени советского народа.

Женщина выглядела неплохо. Да что там говорить — шикарно выглядела. В свои-то сорок, имея двух детей и брак за плечами, Диана выглядела максимум на тридцать пять. Высокая, стройная, одетая совсем не по-советски. Читал когда-то, что Рязанов выбрал на роль «Наденьки» в «Иронии судьбы» польку Барбару Брыльску, потому что в советских актрисах «нет секса». Может, и байка, но почему-то в тот момент в Эрмитаже в голову пришла именно данная цитата. Возможно, потому что во француженке этот самый «секс» был — она состояла, чисто визуально, из «секса» чуть более чем полностью.

— Знаменитый товарищ Горбачёв, — женщина с улыбкой протянула мне руку. Я, достав из глубин души всю отмеренную мне природой галантность, вместо рукопожатия наклонился и «поцеловал воздух» возле костяшек. Слово «товарищ» француженка попыталась произнести на русском, получилось это у неё достаточно забавно. Впрочем, мысленно я ей плюсик «за старание» поставил.

Стоящая рядом Бирюкова явно с большим трудом удержала лицо от выражения на нём крайнего удивления. То, что генсек более-менее свободно говорит на английском языке, учит в свободное время — которого, к сожалению, гораздо меньше, чем хотелось бы — испанский и вообще старается обходиться без переводчиков, новостью не было. Но одно дело знать, другое дело — видеть, да ещё и вот такое неожиданное проявление галантности. Нашему секретарю ЦК по вопросам семьи и материнства я ручку, признаюсь, ни разу не целовал.

— Знаменитый? Мне кажется, вы слегка преувеличиваете.

— Ну как же? — Француженка вновь улыбнулась, обнажив два ряда ровных белых зубов. — Советский сфинкс, регулярно поражающий западные СМИ неожиданными высказываниями и непривычными для коммунистов суждениями. Вы выступаете за мир, говорите о необходимости договариваться, и при этом открыто называете Америку своим врагом. А ещё вы стильно одеваетесь, в отличие от других советских бонз, и просто хорошо выглядите. Да просто то, что мы с вами говорим без переводчика… Вот ваша помощница английского, например, не знает. А вы знаете.

— Александра Павловна, — стоящая рядом с потерянным видом Бирюкова, услышав своё имя, явственно дёрнулась. Ну да, как-то нехорошо получается общаться в таком формате, когда рядом человек не понимает, о чём идёт речь. Но брать на себя функции переводчика и переводить на русский наши реплики было бы ещё более глупо, — не просто помощница. Она… Как бы это перевести на французскую систему власти. Считайте её министром социальной политики.

— О! Прямо как наша Наффиса Сид-Кара! — Была такая министр как раз социальной политики при де Голле. — Это да, это важная должность!

Перебросившись ещё парой «вступительных» реплик, мы наконец двинули вглубь Эрмитажа. Специально для нас его закрывать от рядовых посетителей не стали, охрана только очищала непосредственно те залы, в которых мы находились. Так мы и двигались — перепрыгивая из одного «пустого» помещения в другое.

— Итак, как я понял из слов Александры Павловны, вы хотите посотрудничать с Советским Союзом в деле пошива одежды. На уже существующих фабриках, а не построив новую в одной из созданных нами СЭЗ?

— О да, боюсь, в строительстве заводов я ничего не смыслю, — легко рассмеялась француженка.

— Прекрасно, но для чего вам тогда я? Тут нужно собрать директоров фабрик, технологов, обсудить детали с ними. Сроки, технические возможности, стоимость в конце концов. Зачем вам генсек? Не то чтобы мне было неприятно с вами познакомиться, признаюсь, общение с вами наполняет моё сердце радостью. Но вот в технических аспектах лёгкой промышленности я разбираюсь очень посредственно.

— Просто захотелось с вами познакомиться, — Фюрстенберг подхватила меня под локоть и решительно направилась вперёд. — Что мы о работе? Я уверена, вы дадите мне такие условия, какие никто другой предложить не сможет. И технически у вас промышленность на должном уровне, и рабочие умелые, и по цене меня не обидете — это же какая реклама будет сотрудничества между Францией и СССР. У вас в стране такие изменения происходят, которых, кажется, давно не было, просто захотелось к ним прикоснуться… Лучше проведите для меня экскурсию. Что вот это за портреты?

— О, это один из немногих залов, историю которых я знаю, — мы вошли в длинное, украшенное колоннами помещение, на красных стенах которого висели многочисленные портреты военных в дореволюционной форме. Военная галерея, герои войны 1812 года. Забавно, но моя идеальная память смогла вытащить наружу информацию по многим персоналиям…

И пока я практически без участия сознания разливался перед француженкой соловьём, поражая женщину своими глубокими (ха-ха) познаниями, мысль моя скользнула немного в другую сторону.

Происходят изменения в СССР? Ну да. И немало. Самозанятые, СЭЗ, изменения во внешней политике. Конечно, самым главным своим достижением, после которого можно спокойно ложиться и умирать с осознанием выполненного долга, было недопущение Чернобыля. Я тогда, помнится, 25-го числа сидел и всё время смотрел на часы, глядя, как стрелка неумолимо приближается к часу «Ч». Уже поздно вечером не выдержал, позвонил Легасову, спросил, не ожидается ли каких-то экспериментов на ЧАЭС? Тот был явно обескуражен моим вопросом, ведь подобные мероприятия были под запретом уже с полгода как. Зато какое облегчение я испытал, когда 26 апреля остался просто таким же непримечательным днём, как и остальные.