Книга пяти колец. Том 9 - Константин Александрович Зайцев

голосе Фана прозвучала обида. — Как ты можешь сомневаться? После всех этих лет дружбы?

— После разговора с магистратом я понял, что верить недостаточно. Нужно знать.

Фан откинулся в кресле. Маска доброго, немного растерянного правителя все еще держалась, но трещины в ней становились все шире.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Хорошо, магистрат. Раз вы так настаиваете, завтра утром мы поедем на север. Вы увидите стену собственными глазами. Увидите Тень. И тогда, надеюсь, все ваши сомнения рассеются.

— Превосходно, — ответил я. — А пока позвольте воспользоваться гостеприимством вашего дома.

— Конечно. Слуги проводят вас в покои. Ужин подадут через час.

Когда я вставал, Фан добавил:

— И, магистрат я действительно надеюсь, что завтра вы поймете — иногда даже самые благородные цели требуют неприятных методов.

— Посмотрим, — ответил я.

Ночь в замке Фана не принесла покоя. Я не спал, понимая, что в любой момент ко мне могут прийти убийцы. Но на моем уровне развития ядра, чтобы не спать неделю, достаточно медитации, когда разум расфокусирован, а тело отдыхает. В голове крутилось слишком много вопросов, слишком много лжи, искусно сплетенной воедино и самое неприятное, пока было не понятно где начало всей этой мерзости. Почти уверен, что для прохождения круга мне нужно не только уничтожить стражей, но и понять почему все это произошло.

Поведение слуг тоже не ускользнуло от моего внимания. Это было подобострастие, отточенное до автоматизма, но в глубине их взгляда таилась странная смесь страха и жалости, когда они смотрели на меня думая, что я не чувствую их взгляд. Словно они провожали взглядом приговоренного, еще не ведающего о своей участи.

Первые лучи утреннего солнца, пронзили резные деревянные решетки окна моих покоев, разрезая полумрак на полосы. Именно тогда в дверь раздался стук. Стучал явно не слуга. звук был не просящий, а твердый и уверенный.

— Входи.

Дверь отворилась, впустив Нобу. Он выглядел так, будто его вывернули наизнанку. Глаза — два воспаленных пятна в осунувшемся, землистом лице, но в них пылал уже не страх и не сомнение, а фанатичная, всепоглощающая решимость. На поясе длинный меч в изысканных ножнах, которого вчера не было. Интересно он провел ночь. Но больше всего мне стало любопытно, когда я прислушался к внутреннему компасу. Он словно сошел с ума крутясь во все стороны. Судя по такому поведению Страж был рядом, но еще не проявился.

— Доброе утро, магистрат, — голос управляющего скрипел, как ржавые петли, но в нем не было и тени вчерашней неуверенности.

— Утро, — я уже стоял на ногах, босыми ступнями чувствуя холод полированных досок пола. Пальцы сами нашли рукояти шуаньгоу за спиной. — Готов к нашей прогулке на север?

— Нет, — он резко качнул головой, и в этом движении была странная нервозность. — Поездки не будет. Я провел ночь в раздумьях. И понял. Вы — чума. Язва, разъедающая устои. Слишком опасны для порядка, что мы с таким трудом выстроили здесь.

Я не ответил, лишь позволил ядру медленно пусть энергию на все кольца силы. Мышцы наполнились мощью, а кожа стала прочнее брони. Воздух в комнате сгустился и стал тяжелым, как перед грозой.

— Ты что имеешь в виду, Нобу? — спросил я, и мой голос прозвучал глухо в этой внезапной тишине.

— Вы задаете неправильные вопросы! — он сделал шаг вперед, и его тень, искаженная косыми лучами солнца, поползла по стене, как некое чудовищное насекомое. В мои ноздри ударил запах скверны, а компас остановился указывая на управляющего. Ну вот и ответ. — Сеете раздор там, где должно царить единство. Сомнение — там, где нужна лишь вера. Вы пытаетесь разрушить то, на что ушли годы, жизни!

— И что с того? — я медленно, почти лениво вытащил шуаньгоу. Раз поединок неизбежен, то почему бы и не попытаться выяснить побольше информации.

— А то, что я не позволю! — его рука с хрустом сжала эфес меча. Костяшки побелели. — Вчера я на мгновение дрогнул. Подумал: а вдруг этот цепной пес правосудия прав? Вдруг мы и впрямь творим зло? Но ночь прояснила все. Неважно, зло это или добро. Важно — оно работает!

— Работает? — я чуть склонил голову, готовясь к атаке. — Для кого, Нобу? Для кого оно работает?

— Для тысяч! — его голос сорвался на крик, и в нем зазвенела фанатичная уверенность. — Для тех, кто спит по ночам, не боясь, что их дети будут растерзаны! Для стариков, которые доживают свой век в покое! Для торговцев, что везут свои товары без страха быть ограбленными и выпотрошенными на дороге!

— Ценой сотен других. Беженцев.

— Сотни против тысяч! Простая арифметика! — он с лязгом выхватил меч. Клинок, отполированный до зеркального блеска, отразил его перекошенное лицо. — Любой разумный человек сделает такой выбор!

— Кроме тех, кого ты отправил на убой. — С таких рассуждений и начинается падение в скверну. И задача таких как я остановить заблудшие души. Да я не чистильщик, но я ищейка и моя цель находить и уничтожать оскверненных.

— Их мнение не имеет значения! — фанатичный огонь в его глазах разгорался, пожирая последние остатки человеческого. Голос его стал хриплым, гортанным, будто из глотки вырывались не только слова, но и клубки колючей проволоки. — Они уже были мертвы! Просто не знали об этом! Отбросы, изгои, лишние рты! Мы просто дали их смерти смысл! Нашли им… применение!

Я вслушивался не только в слова, но и в сам звук его голоса. В нем появилась чужая, скрежещущая нота.

— Ты слышишь себя, Нобу?

— Я слышу голос разума! — он стал в боевую стойку готовясь напасть. От него исходила голая, почти животная готовность убивать. — И он прекрасен! Никаких сомнений! Никаких туманов! Только ясность цели!

Он атаковал без предупреждения. Меч просвистел, пытаясь срубить мне голову. Удар был быстрым, мощным, лишенным всяких уловок фехтовальщика — лишь чистое, неудержимое желание уничтожить. Но его выдавало отсутствия опыта настоящих схваток не на жизнь, а на смерть.

Я парировал левым крюком, отводя клинок в сторону, а правым, коротким, хлестким движением, бритвенно острое лезвие прочертило по его запястью. Алая кровь брызнула на светлый пол, зашипела, оставляя темные пятна.

— Больно? — спросил я, отскакивая на шаг.

— Боль лишь иллюзия! — он ринулся вновь, и я увидел — кровь на его ране