Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор

— Генерал Леклерк! — воскликнул он. — Вы видите, парламентская гвардия деморализована. Вы командир гарнизона — так усильте ее! Причислите вот эти два эскадрона у парламентской гвардии, и пусть они наведут порядок!

Адъютант Леклерка тут же нацарапал на клочке бумаги короткий приказ, — совершенно незаконный, но это уже никого не волновало. После этого Жубер вновь сел на коня и, размахивая этой бумажкой, произнес перед драгунами воодушевленную речь:

— Гражданин Люсьен Бонапарт, председатель Совета 500, велел передать вам, — горячо воскликнул он, решительно жестикулируя, — что большинство Совета находятся под страхом нескольких вооруженных кинжалами депутатов, которые с трибуны, угрожая своим коллегам смертью, заставляют их принимать ужасные решения. Я утверждаю, что эти дерзкие негодяи, без сомнения оплаченные Англией, выступают против Совета старейшин, и даже осмелились выполняющего их же решения генерала объявить вне закона! Генералы, солдаты, граждане! Вы назначены в парламентскую гвардию, призванную сохранять в зале порядок. Отныне настоящими признаются только те депутаты, которые сплотились вокруг меня! А бунтовщики из оранжереи должны быть насильно оттуда удалены, пока не пострадали добропорядочные депутаты!

Драгуны, совершенно не разбиравшиеся в конституционном законодательстве, но привыкшие верить словам большого начальства, с восторгом приняли приказ. Но тут произошла катастрофа.

К солдатам парламентской гвардии пробрались несколько депутатов-якобинцев и уговорили их войти прямо в помещение оранжереи, чтобы охранить депутатов от нападок заговорщиков.

Это означало конец заговора: гвардейцы открыто встали на защиту депутатов, драгуны с ними не справились бы; да и не пошли бы они в бой против товарищей по оружию, защищающих законно избранный парламент.

Казалось, всё потеряно; но тут генерал Жубер вспомнил, как он действовал в Ирландии и Италии. Налёт законопослушности совершенно слетел с него; обернувшись к генералу Леклерку, он спросил:

— Где артиллерия 17-й дивизии?

— Здесь же, в Сен-Клу! — машинально ответил генерал, еще не понимая, к чему этот вопрос.

— Приведите их сюда. Немедленно!

Вскоре напротив оранжереи уже развертывалась батарея 6-ти фунтовых орудий. Командовавший ею капитан, ветеран Ирландии, безоговорочно веривший в Жубера, вытянулся перед своим генералом в ожидании приказаний.

— В этом помещении якобинцы-заговорщики! Разнесите их картечью! — холодным, как арктический лёд, голосом, отчеканил Жубер.

— Слушаюсь, мой генерал! — воскликнул капитан и бросился исполнять приказ.

Нельзя сказать, чтобы депутаты Совета не заметили грозившей им опасности; но, не будучи военными, они не смогли отреагировать на нее должным образом.

— Да здравствует Республика! Да здравствует конституция третьего года! — бессмысленно провозглашали одни.

— Они не посмеют стрелять по народным избранникам! — уверенно заявляли другие.

— Солдаты гвардии, смотрите, что происходит! Сделайте что-нибудь! — кричали третьи, как будто гвардейцы могли бы что-то с этим поделать.

Увы, артиллерия — это был тот козырь, который Совету 500 решительно нечем было крыть. Возможно, депутатам удалось бы переубедить драгунов из 17-й дивизии, что их обманули, когда те пошли бы на штурм зала; но до артиллеристов, занявших позиции в двухстах метрах от здания, они просто не могли бы докричаться.

И вскоре загрохотавшие залпы перекрыли выкрики народных избранников.

Тонкие, преимущественно — стеклянные, стены оранжереи не служили препятствием для крупной чугунной картечи, вихрем врывавшейся внутрь и крушившей все вокруг. Первыми же залпами парламентская гвардия была рассеяна — увы, эти солдаты не имели боевого опыта и не умели смотреть в прямо в жерла орудий, изрыгающих чугунную смерть. Их подопечные — избранные народом законодатели, — в страхе бежали кто куда; столы, скамьи, стулья — все, что стояло на пути к выходу — было перевернуто, истоптано, изломано; лишь несколько смельчаков, не поддавшись общему страху, оставались сидеть на своих местах. Суд над ними был короток и прост: ворвавшиеся внутрь драгуны по четверо брали такого твердолобого за руки и ноги и, раскачав, попросту выбрасывали его из окна. Каждый новый человек встречался толпой издевательскими комментариями и гомерическим хохотом. Бегство законодателей маркировали валяющиеся на путях отступления красные тоги, береты, другие части туалета, указывающие на принадлежность к депутатскому корпусу. Темнота и спускающийся туман милосердно скрыли их позор. Оранжерея, между тем загорелась: вероятнее всего, при бегстве депутаты опрокинули масляные светильники, от которых вспыхнули портьеры и деревянные внутренности оранжереи. К утру здание сгорело дотла.

Так Совет пятисот прекратил существовать; однако эта пьеса не была ещё сыграна до конца: оставался долгий финал с Советом старейшин и Люсьеном Бонапартом в главных ролях.

Узнав об удачном окончании операции по разгону Совета 500, Люсьен поспешил в Совет старейшин, которому уже было известно о надругательстве над коллегами. Совет старейшин со страхом ожидал свою судьбу, и она явилась им: когда притихшие, внимательно наблюдающие за дверьми и ожидающие появления солдат депутаты увидели Люсьена, а не драгунов, пронесся невольный вздох облегчения. Депутаты Совета старейшин в большинстве своем были заранее согласны проголосовать за все что угодно, лишь бы скорей закончился ужас сегодняшнего дня и живыми вернуться домой. Люсьен вышел на трибуну. Он рассказал, что расстрел Совета 500 произошел по его собственной вине. Депутаты тут же согласились — ну а по чьей же ещё? Люсьен сказал, что Совет требовал объявить вне закона славного генерала Жубера, описал в красках как якобинцы угрожали генералу кинжалами; депутаты возмутились такой наглости. Дальше перешли к делу: Люсьен предложил узаконить роспуск Совета 500. Решение быстро приняли. Следующий оратор внес предложение утвердить новое правительство, состоящее из трех временных консулов — Военного консула Жубера, консула-электора Сийеса и исполнительного консула Роже-Дюко. И это предложение легко получило требуемое количество голосов.

И после этого председатель объявил дальнейшую повестку дня (точнее уже ночи). Депутаты вздохнули — кажется, пронесло. На лицах парламентариев появились улыбки — значит всё не так уж худо. Многим было жаль своих неразумных коллег. Но что делать, нужно как-то жить дальше. Плетью обуха не перешибешь.

Когда все несколько успокоилось и улеглось, когда сделавших свое дело солдат отправили в казармы, изрядно продрогший на свежем воздухе Бартелеми Жубер и самые близкие его сторонники вернулись под сень замка Сен-Клу. Их радостно приветствовали счастливые Сийес и Роже-Дюко. Кто-то предложил где-нибудь перекусить: ведь, начиная с полудня, события развивались столь стремительно и держали в таком напряжении, что все забыли про еду, и счастливые заговорщики вдруг почувствовали зверский голод. Будущие правители Европы нашли скромный стол недалеко от замка Сен-Клу.

Министр полиции Фуше, тем временем, был занят по горло: Уже вечером 24-го брюмера полицейские в общественных местах усердно расклеивали прокламации: «В Сен-Клу собрались Советы для обсуждения интересов Республики и Свободы. Когда генерал Жубер появился в Совете 500, чтобы указать на контрреволюционные происки, он чуть не стал жертвой убийцы. Но добрый гений Республики спас генерала. Законодательное собрание приняло все меры, чтобы защитить победы и славу Республики». Вот так. Понимай, как хочешь.

Половину ночи с 25-го на 26-е брюмера продолжалось заседание Совета старейшин. Явочным порядком присвоив себе все полномочия разогнанного Совета 500, Совет старейшин быстренько проштамповал все необходимые решения: введение Консулата,

Так или иначе, оба Совета стремились как можно скорее закончить это бесконечное заседание, и уже за полночь все вопросы повестки ночи были исчерпаны. Оставалась одна формальность — консулы должны дать клятву. С этим вышла незадача; клятва должна даваться в защиту конституции, но конституцию III года заговорщики низложили самим фактом заговора; ну а новой, естественно, еще не было. В спокойной обстановке это обстоятельство было бы трудно преодолимо и вызвало бы бесконечные дебаты, но сейчас, когда депутаты были до крайности утомлены, выход нашли быстро: Роже-Дюко, фактотум Сийеса, тотчас предоставил остаткам Совету Старейшин пухлый текст Конституции, загодя составленной хитроумным аббатом, с предложением утвердить ее в качестве нового основного закона. Депутаты были уже согласны на всё; правда, некоторые упрямцы попробовали вчитаться в витиеватый текст, но, не поняв из написанного решительно ничего, фигурально махнули на всё рукой и утвердили документ, не представляя даже его содержимого…