Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Вот видишь, ничего сложного! — просияла Анька.

— Зануда ты… — не удержался я.

— Да, я знаю. Мелкая и гадкая.

[1] Ирина Токмакова

Глава 3

Нравственность через физический труд

И вот опять деревня со смешным названием Мяглово (впрочем, еще и не такие названия имеются), где у нас последняя остановка перед столицей. Нужно и ноги размять, и самим поесть, и лошадей поменять.

Все-таки, скорей бы железную дорогу провели. Не так муторно ездить.

В трактире мы с Аней заказали свое традиционное — супчик из потрошков и яичницу. На этот раз супчик не вызвал нареканий, зато яичницу пережарили. Сходить, что ли, поругаться? Но тратить энергию лень, поэтому я выбирал кусочки, которые посъедобнее.

— Ничего, Ваня, — утешила меня сестренка. — Приедем, сделаю тебе так, как ты любишь. Чтобы желтки слегка недожарены, с салом. А в карете у нас еще пирожки есть.

Ох уж эти пирожки! И где поручик, который бы помог нам их уничтожить?

— Ваня, смотри, — дернула меня за рукав сестренка и растерянно произнесла. — Дежа вю.

Батюшки. Определенно, тот же самый поручик, которого мы в прошлую поездку кормили пирожками. И так закормили, что он сбежал. А еще он пытался вмешиваться в наш творческий процесс, за что едва не был убит рассерженной соавторшей. Как там его? Самсонов? Нет, Салтыков. Запомнил.

Поручик, скорее всего, опять без денег и снова ищет свободное место в карете. Но кто же его возьмет забесплатно? Только мы.

— Берем? — поинтересовался я.

— Берем, — кивнула девчонка. — У нас еще пирожков полкорзинки, и два яйца. Жалко будет, если пропадут.

Увидев нас, поручик Салтыков тоже удивился невероятному совпадению, улыбнулся, даже вскинул руку в перчатке к виску, приветствуя красивую барышню, потом решил дать стрекача. Разумная мысль. Кто станет связываться с сумасшедшими?

Но от моей Аньки поручики не уходят.

— Господин Салтыков, куда же вы? Разве прилично русскому офицеру удирать от женщины? У нас как раз имеется место и пирожки. А хотите, мы вам обед закажем? — великодушно предложила девчонка. Спохватившись, что подобное предложение может показаться офицеру оскорбительным, поспешно поправилась: — Вы нам потом деньги вернете, как до дома доедете.

— Не-нет, я нынче уже отобедал, — запротестовал Салтыков. — Я думаю, уеду чуть попозже.

Заметно по физиономии, что и уехать хочется, но здравый смысл пока не оставил.

С дальнего стола, где сидели ямщики и прочий люд, поднялся и наш кучер. Надевая войлочную шапку, сказал:

— Барин, нам пора. Мы в Санкт-Петербург по времени должны прибыть, взыщут с меня, если опоздаю.

А я знаю, что взыщут. А ему, бедолаге, нас еще на Фурштатскую везти. Но я ему компенсирую штраф, да еще сверху приплачу.

— Господин поручик, решайтесь. Обещаю — барышня вас нынче на дуэль вызывать не станет, — пообещал я. Открывая дверь, чтобы пропустить вперед Аню, хмыкнул: — Что ж, не стану навязывать наше общество.

По-русски это означает — не хочешь, так и пес с тобой. Была бы честь предложена. А Салтыков решился-таки.

— Нет-нет, господин коллежский асессор, я с вами. И благодарю вас.

Мы уселись, карета тронулась, зашуршав полозьями, а барышня полезла в корзинку.

— Нет-нет, пирожков не нужно. Я сегодня и на самом деле сыт, — заотнекивался поручик. Только куда ж ты денешься, если Анька задумала пирожками кормить? Или скормить?

Салтыков сломался после четвертого. Слабак. Жалобно улыбнулся и сказал:

— Господин коллежский асессор… кстати, мне кажется, в прошлый раз у вас чин был поменьше?

— Совершенно верно. Был титуляром, а по окончанию университета пожаловали коллежским, — ответил я, не вдаваясь в тонкости получения чина.

— Да, господин коллежский асессор… или мне называть вас ваше высокоблагородие?

— Господь с вами, — испугался я. Протянув поручику руку, представился: — Мы с вами в служебных отношениях не состоим, мы в дороге. Поэтому, если угодно — называйте меня Иван Александрович. Или даже просто по имени — Иван. А барышня отзывается на Анну.

Возможно, в прошлый раз мы и представлялись друг другу, но кто же запоминает имена случайных попутчиков? Вон, я его фамилию запомнил, уже хорошо.

— А меня можно либо Алексеем Павловичем, а то и просто — Алексеем. А барышню я запомнил — Анна Игнатьевна.

— Можно и без Игнатьевны, — засмущалась вдруг Анька. — Лучше по имени.

Чего это она? Может, поручик понравился? Хм…

— В прошлый раз, если честно, я изрядно испугался, — принялся рассказывать поручик. — А потом мне в руки попалась книжечка «Медведь или обыкновенное чудо». Прочитал, а потом до меня дошло — что я сидел в карете с автором этой книги! Или с авторами?

— А вот это, Алексей Павлович, наш секрет, — строго сказала Аня.

— Почему секрет? — удивился поручик. — Если вы вместе пишете такие замечательные произведения, зачем вам утаивать свое имя? Ладно, если пишут какие-нибудь фельетончики, вроде тех, что кропает Антоша Чехонте или этот, как там его? Брат моего брата, человек без селезенки. Это же все одноразовые произведения, на злобу дня!

— Хотите, Алексей Павлович, открою вам настоящую тайну? — усмехнулся я. Не дожидаясь ответа, сказал: — Эти фельетоны пишет один и тот же человек. Еще скажу — что он самый талантливый писатель России.

— Ваня, а это не тот ли студент-медик, который мне доказывал, что фельетоны — это несерьезно? И тот, который еще не написал рассказ про Ваньку Жукова? — догадалась Аня. Ну, еще бы не догадаться, если в «Осколках» самое интересное — рассказы Чехова?

— Нет, Иван Александрович, категорически с вами не согласен, — возразил поручик. — У нас, в России, есть лишь один великий писатель — граф Толстой. А все остальные — не в обиду вам сказано, до его уровня не дотягивают.Писатель должен не только развлекать или образовывать своего читателя, но, прежде всего, научить его жизни! Писатель должен указывать путь, по которому нужно идти всем людям, а особенно молодежи. Чему может научить какой-то фельетонист? А вот учение, что создал — и еще создает, граф Толстой, оно способно указать каждому из нас как ему жить дальше.

Елки-палки, а ведь похоже, что с нами едет «толстовец». Странно лишь, что он военный. Насколько помню, последователи Толстого позиционировали себя как пацифисты?

Не то, что я плохо отношусь к произведениям Льва Николаевич Толстого, напротив — очень их уважаю, но признать, что я должен искать для себя какого-то учителя, который меня выведет на путь истинный — нет уж. И, вообще, общины, в которые скучивались последователи идей графа Толстого, мне напоминали какие-то секты. Одно хорошо, что от этих общин вреда не было, зато детей учили, опять-таки, больницы открывали.

— Не стану с вами спорить, — ответил я, стараясь удержаться от улыбки. — Толстой — великий русский писатель, но кроме него есть еще и другие. И Достоевский, и Тургенев, и молодой Чехов. Россия — большая страна, люди в ней живут разные, поэтому — чем больше у нас великих писателей, тем лучше.

— Но вы должны со мной согласиться, что Лев Николаевич — самый великий из всех писателей?

— Как скажете, — покладисто ответил я. — Если вы считаете, что Лев Николаевич Толстой самый великий писатель из всех, значит, готов это признать. Кто я такой, чтобы с вами спорить?

Еще мне тут не хватало о толстовстве спорить, да о роли литературы. Нет, сам никого не учу, но и терпеть не могу, если меня кто-то станет жизни учить. А выбор поручика — его частное дело. Уже то, что поручик читает Толстого заслуживает уважения.

Аня посмотрела на меня с изумлением, а Алексей Павлович Салтыков с огромным удивлением. Вполне возможно, что ожидал от литератора, что тот примется спорить. Имеет литератор такую особенность — принижать достоинство других писателей, а свое творчество превозносить[1].

— Я, наверное, в прошлый раз произвел на вас нелепое впечатление? Куда годится офицер, не имеющий денег.