Деньги не пахнут 6 - Константин Владимирович Ежов

– Вот как? – оживился Киссинджер, с интересом глядя то на одного, то на другого. – Тогда, возможно, стоит поделиться опытом. Этот молодой человек недавно запустил активистский фонд. Хочет услышать совет от старшего коллеги.

Отказаться – значило бы задеть Киссинджера, а значит, половину присутствующих в этом зале. Акман выдохнул коротко, почти незаметно.

– Совет… слишком широкое понятие. С чего бы начать?

– Тогда пусть задаст вопрос сам, – предложил Киссинджер, оборачиваясь к Платонову.

Акман внутренне скривился. Все эти разговоры он уже знал наизусть: одинаковые формулировки, пустые рассуждения о стратегиях, рисках, дисциплине. Достаточно открыть поисковик – и вот тебе десяток таких ответов.

Но вместо привычного запроса прозвучало нечто иное. Сергей чуть усмехнулся, но в этой улыбке было больше усталости, чем веселья.

– Может, вопрос покажется неблагодарным, – начал он негромко, будто сам к себе, – но после "Тераноса" многие стали говорить, будто к моему имени теперь прилип некий "премиум". Что бы ни сказал – сразу внимание. Что бы ни сделал – оценят не результат, а звучание имени.

Слова ударили в воздух, как лёгкий удар хлыста. Акман едва заметно приподнял бровь.

"Премиум"…

Знакомое слово, слишком знакомое. Так называли и его собственную тень – "премию Акмана", которой оправдывали успехи и провалы, списывая всё на влияние имени, а не на умение. Не комплимент, а насмешка вежливых врагов.

– И вот в этом положении, – продолжал Сергей, – любая ошибка превращается в приговор: "Провалился, несмотря на премиум." Сомнение жжёт изнутри. Как с таким жить? Как не потерять уверенность?

Киссинджер понимающе кивнул, его лицо смягчилось.

– Да, молодой человек, это вполне закономерный страх.

Но в ушах Акмана эти слова звучали иначе.

Не вопрос. Не просьба. Испытание. Тонкий вызов, брошенный не громко, а с точностью хирурга.

Губы его дрогнули, глаза сузились. "Провокация?" – мелькнула мысль, как вспышка лезвия под светом люстры. И вечер, ещё мгновение назад казавшийся утомительным, вдруг наполнился новым электричеством – острым, холодным, пахнущим предстоящей схваткой.

Платонов говорил негромко, но каждое слово вонзалось в память, будто острый нож в мягкое дерево. Его упоминание о "провале, несмотря на премию" лишь скользнуло по поверхности, но задело чувствительное место – свежий шрам на репутации Акмана.

Всего пару недель назад тот устроил громкую презентацию под названием "Великий обман", где разоблачал тайную подноготную компании "Гербалайф". Тогда он уверял, что корпорация заманивает бедных и иммигрантов в свои сети под вывеской "оздоровительных клубов", а на деле наживается на них, скрывая истинные финансовые махинации.

Но рынок словно посмеялся в ответ. Акции "Гербалайф" взлетели на четверть — с пятидесяти четырёх до шестидесяти семи долларов. В воздухе витала насмешка, едкая, как запах дешёвого кофе в коридоре фондовой биржи. Финансовые аналитики, трейдеры, журналисты – все вдруг нашли повод шептать с ухмылкой: "Даже премия Акмана не спасла".

Шум стоял такой, будто ветер метался между башнями Уолл-стрит, принося обрывки злых сплетен.

"Может, просто слишком остро всё воспринимается?" – мелькнула мысль. Недавний провал стал занозой под ногтем – и теперь любое прикосновение отзывалось болью.

Киссинджер, сидевший рядом, положил ладонь на стол и сказал спокойно, словно учитель, что объясняет усталому ученику:

– Не стоит обращать внимания на этот шум. Чем выше потенциал человека, тем громче вокруг него гомон.

Акман улыбнулся – безмятежно, почти с оттенком снисхождения. Его голос звучал ровно, будто натянутая струна:

– Кто боится поражений, тот никогда не начнёт. Любое достижение – это дорога через ошибки. Да, смеяться будут, указывать пальцем, но в конце концов значение имеет только результат. Победа сама заглушит смех тех, кто сегодня потешается.

Эти слова повисли в воздухе, как раскалённый металл, а Сергей Платонов будто вслушивался в их звон. Только выражение лица его стало мрачнее, тень прошла по чертам.

После короткой паузы он медленно заговорил, и в голосе прозвучала усталость, почти исповедь:

– Если честно… даже с делом "Теранос" мне, возможно, просто повезло. Когда впервые услышал о Холмс, сомневался. Идея казалась правдоподобной: "Эппл" в медицине, бывшие топ-менеджеры "Эппла" в команде… Хотелось верить, что успех можно пересадить из одной отрасли в другую, как здоровое сердце. Тогда удалось вовремя заметить обман, но что, если это была лишь удача? Сейчас опять повезло увидеть правду. А если больше не смогу? Это давление…

Киссинджер взглянул на него с мягкой жалостью:

– Бремя, должно быть, тяжёлое.

Акман чуть заметно усмехнулся. Теперь суть происходящего стала прозрачной, как ледяная вода. Сергей Платонов не просто жаловался – он испытывал.

"Так вот оно что… намеренная провокация."

Ему напомнили о старом кошмаре – о Лентоне.

Когда-то Акман вложился в сеть универмагов "Лентон", взяв под контроль почти пятую часть акций. В голове у него созрел дерзкий план: вдохнуть в усталый бизнес дух "Эппла". Он поставил у руля бывшего топ-менеджера компании, рассчитывая превратить унылые торговые залы в сияющие пространства, где продают не вещи, а ощущение совершенства.

Но мечта рассыпалась. Средний класс, на котором держался "Лентон", отвернулся. Им нужен был не блеск, а надёжность. За год выручка рухнула на 4,3 миллиарда, акции обвалились с сорока до десяти долларов, а сам Акман потерял полмиллиарда.

И вот теперь Сергей Платонов, словно невзначай, бросал фразы: "Эппл медицины", "перенос модели успеха", "провал".

Значение было очевидно. Он бил точно в старую рану, проверяя, выдержит ли соперник.

Эмоции могли стать ловушкой. Стоило дать им волю – и партия была бы проиграна.

Воздух сгущался, как перед грозой. В кончиках пальцев чувствовалось покалывание, где-то за стеной негромко протикали часы. В комнате пахло бумагой и чем-то металлическим – словно от монет, разогретых на солнце.

Ответ требовал холодного расчёта. Акман поднял взгляд, и в глубине его глаз мелькнула сталь.

Зачем Сергей Платонов старался так тщательно вывести его из равновесия? Вопрос висел в воздухе, как настойчивый комар, мешавший сосредоточиться. Любопытство зудело, но вместе с ним приходилось держать холодный расчёт – взвешивать выгоды и потери.

Для Платонова такой спор с крупной фигурой вроде Акмана мог стать настоящим трамплином. Одно острое столкновение – и имя уже на слуху, заголовки газет, шепотки в кулуарах. А вот для Акмана этот поединок не сулил ничего, кроме неприятностей. Победа принесла бы ровным счётом ноль, а поражение – удар по репутации. Бессмысленная схватка, без награды, без пользы.

Оставался только один разумный ход – не играть. Самое мудрое решение – просто проигнорировать Платонова и уйти.

Но на пути вставала