Шарлатан IV (СИ) - Номен Квинтус

— А почему это придется, да еще именно фургончик?

— Потому что я тебя изобью за машину так, что ты до Нового года только в инвалидном кресле передвигаться сможешь, а кресло только в такой фургончик и помешается.

— Вот умеешь ты все просто и доступно объяснять! Но тогда я уже объясню: без подарка на свадьбу являться неприлично, а что тебе подарить, я просто не знаю. Так что ты мне скажи что, и я подарю… про цветы я уже знаю, можешь не напоминать…

Хорошо еще, что мы этот вопрос по телефону обсуждали, и она меня на месте избить не смогла — а мне пришлось самому все же думать. И додумался я, как оказалось, до подарка действительно для нее приятного: через Светлану Андреевну мне получилось достать очень «праздничный» набор китайской столовой посуды с шестью комплектами палочек из какой-то (чуть ли не слоновой) кости. И было видно, что Ю Ю он сильно понравился — но это был последний для меня праздник летом пятьдесят шестого. А в начале сентября я окончательно перебрался в Пьянский Перевоз, где закончилось строительство института. Правда, мне его назвать так, как я первоначально хотел, все же не дали, и он стал называться «Институтом автоматизации сельского хозяйства». Но название на суть института вообще никак не повлияло.

Весь сентябрь ушел на то, чтобы установить и подключить новенькую вычислительную машину. Большую машину, а еще пяток «маленьких» там же поставили — и работа завертелась на двойной скорости. Причем сразу по трем направлениям завертелась: парочка ребят предложили проект языка, на котором можно было бы описать архитектуру любой вычислительной машины, получая в результате компиляции эмулятор практически любого цифрового компа. Сразу было видно: люди в институте у себя не только лекции с семинарами посещали, а еще и головами своими думали — и в языке (точнее, в проекте языка) закладывалась возможность описывать компы, работающие на двоичной логике, на троичной и вообще на любой другой. Но даже по первоначальным прикидкам, разработка компилятора, реализующего такие возможности, затянулась бы на очень долгие годы, так что пришлось мне «волевым решением» эту опцию зарубить на корню. Да, чисто теоретически опция была интересна, но я знал лишь об одной «не двоичной» машине, а товарищ Судоплатов от меня ждал вполне рабочий результат, и ждал в самые сжатые сроки.

Вторая группа «молодых специалистов» уже просто ручками занималась разработкой эмулятора по полученному какими-то кривыми путями техническому описанию новой американской машины. И тут с одной стороны появился простор для фантазии (описание интерфейсов с внешними устройствами было, мягко говоря, весьма расплывчатым), а с другой — было уже над чем подумать и отечественным разработчиках вычислительной техники. По крайней мере, формальное описание «двухтактной» команды деления двух чисел наводило на очень интересные чисто математические размышления…

Вот только «такая» математика мне была знакома очень мало, и, мне кажется, нынешние наши разработчики «железа» с подобными задачами справятся куда как лучше и быстрее меня. А вот с некоторыми другими задачами быстрее справлюсь как раз я, но, чтобы такие задачки решать, нужно было предварительно собрать «исходные данные». И я занялся именно «сбором данных», хотя и выглядело это несколько странно: директор в общем-то «автоматического» института (и, между прочим, дважды Герой Соцтруда) мотается по полям, токам и зернохранилищам, измеряет всякое по колено в грязи, часами вытрясает души из бригадиров в колхозах, сутками с МТС не вылезает — в общем, «живет полной жизнью».

И мне такая «полная жизнь» нравилась, хотя пока один лишь я знал, зачем мне все это нужно. Осенние поля — они на меня всегда как-то умиротворяюще действовали: вроде уже и урожай с поля собрали, но многочисленные копны соломы намекают, что урожай-то был и неплох! И запах скошенного поля, даже после дождя, какой-то уже немного прелый и тяжеловатый — он все равно подчеркивает, что здесь люди трудились, и трудились не напрасно. А уж бескрайность этих полей!

Вот как раз эта бескрайность мне и не нравилась, и не потому, что я что-то «такое» про поля эти знал. То есть знал, но раньше не совсем представлял, что мне эти знания могли дать — а теперь я ведь кое-что смог своими ручками измерить! И мог теперь сказать… то есть сначала все же подсчитать, а затем сказать людям, что тут делается неправильно и как все это быстро и легко поправить. То есть все это люди и без меня, в принципе, знали — но они «просто знали», а вот когда знания эти озвучивает Шарлатан, то они превращаются чуть ли не в божественное откровение. Не совсем, но ведь «Шарлатан-то врать не будет»? И вот предчувствие того, что я снова смогу что-то очень полезное для страны сделать, наполняли жизнь смыслом.

Но все же ощущение какой-то неполноты этой жизни у меня все еще оставалось. И я очень долго не мог понять, чего же мне так не хватает — но уже ближе к ноябрьским праздникам до меня дошло. Я как раз вернулся «с полей» в Горький, в свою квартиру заехал, чтобы хотя бы приодеться к празднику. И когда я в нее зашел, я все вдруг понял, чего мне в этой жизни не хватало все эти годы…

Глава 3

В квартире, как и раньше, находились «секретари-телефонистки», сидящие у аппаратов «серии», и принимающие «заявки» от разных предприятий. Правда, в последнее время работы им стало гораздо меньше (в том числе и потому, что Мария Тихоновна с работой именно директором НИРФИ вполне освоилась и заказы на оборудование самостоятельно по заводам и фабрикам в основном распихивала, да и с Зинаидой Михайловной уже договорилась о том, что в Минместпроме был специальный отдел создан, который координировал «заказы от науки»), так что и девчонок в группе стало меньше, и работы им почти уже не было. То есть максимум пара аппаратов использовалась, а чаще они просто чем-то другим занимались. Как я понял, учились: мне «телефонный секретариат» все же не из сотрудников МГБ набрали, а выпускницами техникумов, с телефонами работающих умеющими, укомплектовали, и большинство из них поступили учиться в институты на заочные и вечерние факультеты. А когда я в квартиру зашел, они все как раз на кухне скопились и готовили что-то себе на обед.

И вот одна из них, меня заметив, поинтересовалась:

— Вы надолго? То есть на обед-то останетесь? Я могу вам картошки нажарить… супу у нас хватит, а на второе мы рисовый салат сделали, который вы придумали, но его мало получилось…

— От картошки не откажусь… а где Катя?

— Она уволилась. Вышла замуж на той неделе и уволилась, у нее муж по распределению в Брест попал, и ему как раз квартиру там дали. Так что нас вообще трое осталось, но даже это ненадолго: начальство сказало, что после праздника тут ваш секретариат вообще закроют. И правильно, нам сейчас хорошо если пара звонков в день приходит, чего просто так сидеть-то? Только вы своим родным и знакомым скажите заранее, что номер этот на научный отдел Минместпрома переводят, а вам новый выделят, только мы не знаем, какой, это вам на телефонной станции узнать нужно будет. И лучше сегодня, они до пяти сегодня работают, а потом, после праздника, там никого не застать будет долго…

И вот пока девочка все это произносила, я понял, что в моей жизни исчезло: меня люди в большинстве своем перестали воспринимать как человека. Как простого человека, с которым можно общаться именно по-человечески. Я про родню не говорю, и про Маринку с Надюхой, про Вовку Чугунова с некоторыми другими людьми, с которыми я вообще с раннего детства общался, а вот люди посторонние — для них я вообще не человеком был. А был каким-то «недосягаемым эталоном» и местами даже «наместником бога на земле» — и до меня дошло, как же трудно было жить тому же товарищу Сталину. И почему он о своей отставке объявил, не скрывая особо радости от того, что он больше не обязан оставаться тем самым «товарищем Сталиным»…

Ведь даже с Ю Ю у нас отношения были исключительно деловые, как бы мы ни старались из себя что-то там такое изображать. Ей было плевать на то, что я думаю, да и мне, чаще всего, было не очень интересно, что думает она. По работе — да, но мы даже работу делали… не совместно, а просто рядом, а это все же накладывает определенный отпечаток на восприятие друг друга. И для нее я так и остался «мальчишкой, которого просто нужно любыми способами сберечь для страны», так что я понял, почему она сказала, что минимум год меня видеть не хочет. Не потому, что ее мужу наши встречи могут не понравиться, а потому что она от меня просто смертельно уже устала…