Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

— Притом! — Морозов вдруг ударил кулаком по столу так, что тарелки подпрыгнули. — Совсем недавно Алексей Михайлович, только-только на престол вступив, позвал меня и говорит: «Дядюшка, казна оказывается пуста. Совсем пуста. Войско кормить нечем, чиновникам платить нечем, стройки стоят. Что делать?» — Помните мы тогда с вами совет держали, что государю предложить можно.

Пётр Тихонович кивнул, а Плещеев вдруг нахмурился.

— Ну бы дело… — начал Леонтий Стефанович.

— Было! — перебивает Морозов. — А я, дурак, решил с вами посоветоваться. Думал, свои, надёжные, а тут дело непростое. И что мы решили? А? Что решили, умники?

Борис Иванович окидывает родню взглядом полного упрёка. Леонтий Стефанович же бормочет:

— Ну неплохо же придумали. Сказать, что налоги нынешнее — тягло. Стрелецкие, ямские собирать тяжело. Народ ропщет. Воры — дьяки разворовывают. Решили…упразднить их. А вместо того ввести налог на соль. Вещь нужная всем. И собирать легче — у купцов на складах, бери да считай. Мы же… — он кашлянул, — мы же даже соли накупили заранее, чтобы потом дёшево не отдавать, когда спрос подскочит…

— Вот! Вот именно! — Морозов вскакивает, чуть не опрокидывая скамью. — Налог на соль! Идиотская затея! Как только я на неё согласился⁈

Борис Иванович зашагал по горнице взад — вперёд, тяжело ступая по дубовым половицам.

— Прихожу, значит, я к Алексею с этим «башковитым» планом. Излагаю. Мол, дядюшка Борис и верные бояре головы сложили, как царству помочь. И что же?

— Что? — Пётр Тихонович от напряжения аж разинул рот.

Морозов останавливается и поворачивается к гостям с лицом, полным стыда и злости на самого себя.

— Алексей как вскочит! Глаза так и полыхнули! «Дядюшка»! — кричит. — Ты с ума сошёл⁈ Соль? Это как людям мясо, рыбу, грибы на зиму хранить без порчи⁈ Вы что, всё население на мякину посадить хотите? Да они меня с тобой вместе на вилах поднимут! Это не помощь казне, а бунт в зародыше! Глупость несусветная!

В голосе Бориса Ивановича слышится одновременно страх и досада на собственную оплошность.

— Я…я онемел прямо, — продолжает Морозов. — Возразить нечего. Совсем нечего! А он смотрит на меня… — Борис Иванович на мгновение замолк, глядя в пустоту, словно вспоминая этот унизительный взгляд. — Смотрит и говорит: «Ну что же, дядюшка. Коль умных советов дать не можешь…тогда будешь лишь выполнять да контролировать то, что скажу. Сам теперь думать буду».

Гнетущее молчание… Даже Плещеев перестал есть.

— Так глав приказов…это сам царь назначил? Без тебя? — наконец, выдыхает Траханиотов.

— Сам! — подтверждает Борис Иванович, снова плюхаясь на лавку. Казалось, он внезапно устал и постарел. — И даже не советовался. Ни слова. Просто вызвал на днях и приказал: «Дядюшка, подготовь грамоты на назначения таких-то и таких-то. Проконтролируй, чтобы всё чисто было». И список дал. Тот самый, что в ступор всех ввёл. Я только рот открыл, а он уже: «Время не терпит, Борис Иванович. Исполняй».

Морозов берёт кубок и делает большой глоток. Его рука слегка дрожит.

— Слава Богу, хоть совсем не отринул. Место возле себя оставил. Первый товарищ… — он произносит это с горькой иронией. — Да ещё землицей отблагодарил за помощь при восшествии. Теперь вот, сиди и делай, что велят. Чётко. Аккуратно. Чтобы государь наш не подумал, что его дядька и впрямь круглый дурак оказался.

Леонтий Стефанович тяжело вздохнул, почёсывая бороду.

— Ну…ладно…назначил. А что теперь-то тебе поручил? Казна пустая, а народ доволен…Чем заниматься-то будешь?

Морозов смотрит на родственника, и в его глазах появляется что-то почти безумное. Он тихо, но отчётливо произносит:

— Водопроводом.

— Чего? — не понял Плещеев.

— Водопроводом, Леонтий Стефанович. Кремлёвским. Свинцовые трубы надо все убрать.

— Зачем? — вырывается у Траханиотова. — Сто лет пили из них! Цари, митрополиты!

Морозов пожимает плечами, разводя руками.

— Не нравятся они ему. С детства. Ещё мальчишкой был, воду из них пить отказывался. Капризничал. Пахнет дурно, говорил.

Плещеев вдруг фыркнул, а затем рассмеялся. Траханиотов захохотал следом.

— Пахнет! — всхлипывает Плещеев. — Вода…пахнет! Ха-ха-ха!

Морозов смотрит на них без тени улыбки.

— Вот-вот, — говорит он мрачно. — Смешно. Денег в казне — мыши повесились. Война с поляками на носу, бунт в любой миг может грянуть. А я должен свинцовые трубы менять на чугунные. Потому что царю они «пахнут». Блажь. Чистая блажь.

— Чугунные? — переспрашивает Траханиотов, перестав смеяться. — Как у немцев? (так называли всех иностранцев, не знавших русского языка, то есть «немых»)

— Как у немцев, — кивает Морозов. — Говорит, в Европе так делают. Мол, крепче и не пахнут. Мороки теперь — не продохнуть. И это ещё не всё. Законы, говорит, на Руси в полный беспорядок пришли. «Уложение» новое составить велит. Тоже мне поручил. Короче говоря, работы — горы. А прибыльных мест — он горько усмехнулся, — как соловьиных слёз.

Борис Иванович наливает себе ещё вина. Пьёт медленно, смакуя горечь не столько напитка, сколько своего положения.

— Посмотрим, что дальше будет, — говорит он почти шёпотом, глядя на дрожащее пламя свечи. — Неспокойно. Очень неспокойно.

— Ты главное, Борис Иванович, — вступает Пётр Тихонович, понижая голос, — о нас не забывай. Мы же твоя опора.

Морозов смотрит на него тяжёлым взглядом.

— Чины, вы получили. Это много. А дальше… — он делает паузу, — … вам надо себя проявить. Новый царь наш…шибко умных и способных любит. Покажите, что вы — не просто родовитые столбы. Покажите ум, расторопность. Тогда…может, и до настоящих дел допустит.

— Покажем, не покажем…а неспокойно, Борис Иванович. Очень уж много бояр недовольны. Обижены. Лишились тёплых мест. Шепчутся по углам. Как бы худо не вышло. Ещё и венчание это…ненормальное. Алексей-то, кажись, и впрямь возомнил себя божьим пастырем. И народ в это верит!

Траханиотов закивал головой, соглашаясь со словами Леонтия Стефановича.

— Верно. Видел я, что в соборе творилось. И после, на площадях. Люди ревут, кричат «Пастырь», на землю бросаются. До сих пор мурашки. В жизни такого не видал. Народ совсем с ума посходил. Чуть ли не Христом его величают.

Борис Иванович мрачно усмехнулся, а в его глазах мелькнуло что-то похожее на страх.

— Главное, что не Антихристом, Пётр Тихонович. А то… — Морозов на миг застывает, — нас вместе с ним и впрямь запросто повесят где-нибудь на заборе…

Глава 3

Ученые мужи всех впереди

Шёл Мишка со стрельцом, долго шёл, но бежать теперь он уже никуда не собирался. Сапоги служивого стучат по мостовой, а купленные же на деньги государя лапти шуршат, цепляясь за неровные камни. Москва…Она оглушает. Крики торговцев, скрип телег, ржанье лошадей пугают привыкшего к деревенской тишине паренька. А ещё здесь почти 200 тысяч жителей, а не те две сотни, что у него в Каменке. Уму непостижимо! Ещё и люди такие разные. Боярыне в расшитых платках, купцы в долгополых кафтанах, нищие у церковных папертей, мастеровые с закопчёнными лицами, — все куда-то спешили, чего-то кричали, с кем-то договаривались. И запахи: горячий хлеб из пекарни, дым кузниц, терпкая вонь кожи из мастерской сапожника, дополняемая смрадом из выгребной ямы. Город шокировал…

Идёт Мишка, уткнув взгляд в широкую спину стрельца в красном кафтане. Бердыш (особая разновидность боевого топора с удлинённым лезвием и длинным древком) воина успокаивающе покачивается за плечом. Боязно отстать от охранника в этом людском море. Но внутри, сквозь страх заблудиться, сквозь усталость от последних событий, бурлит что-то другое. Тёплое. Надежда сильная, как никогда. Вспоминает Мишка ту беседу с государем. Как сейчас каждое слово наизусть повторить может. После разговора с плотниками, царь неожиданно обратился к нему и спросил о его чаяниях. А он взял, да и выпалил о мечте своей учёным стать. Думал, выгонят его сразу, побьют или посмеются просто. Товарищи его рты пооткрывали от изумления, а Пётр так вообще лицо ладонью прикрыл. Царь тоже поначалу удивился, не поверил и даже спросил, откуда слово такое знаю «учёный». А мне священник Тихон всё о них рассказал. Как они корабли строят, инструменты и полезности всякие придумывают. И ответил Алексею Михайловичу, что и сам не промах. Предлагал у себя в деревне, как плуг улучшить, а когда в кузне работал, то и с наваркой стальных лезвий помог. Кузнец тогда на радостях мне целых 5 копеек на сладости выдал. Да много чего ещё было, но обычно отмахивались от меня…Государь после этого вдруг задумался, а затем неожиданно похвалил и сказал, что, наверное, может мне помочь с мечтой моей. Поведал, что с детства в компании с ним ребята разные играли. Были там тоже башковитые, такие же, как и я прямо. И вот он совсем недавно решил, что не должен их ум просто так пропадать. Создал царь намедни Академию наук, небольшую, конечно. Так, два-три десятка человек, что изобретать любят, да в книжках учёных разбираться. Дал им государь помещение для работы, жильё, оклад хороший, станки и инструменты разные. И теперь Алексей Михайлович предлагает и мне присоединиться в этим ребятам. Понял я тогда, что это шанс мой на исполнение сокровенного. Так что иду сейчас с тревогой и одновременно с надеждой.