Учитель. Назад в СССР 4 - Дмитрий Буров

губ. Я не успел ни обнять, ни ответить. Скрипнула калитка, застучали каблучки, щелкнул замок, и наступила тишина.

— Компресс так компресс, — хмыкнул я, постоял еще немного, дождался, когда в доме зажжется свет, развернулся и зашагал домой.

— Похоже, ночевать я сегодня буду у дядь Васи, — решил на ходу. — Накрылся мой отсыпной. Но лучше так, чем внезапная беременность.

Глава 23

— Егор! Ну, пожалуйста! Не оставляй меня одну! Егор! — ныла Лизавета, услышав мое решение. — Как я тут одна? Ну, Его-о-ор!

— Выживешь, — грубо ответил я, оглядывая комнату придирчивым взглядом. — Утром приду, сменю повязку и поедем на рентген.

— Но, Егор! — Баринова, забывшись, подскочила на кровати. Тут же охнула, поморщилась и откинулась на подушки. — А если я… — Лиза изобразила смущение, кинула хмурый взгляд на добродушно улыбающегося Митрича, и закончила мысль — В туалет захочу, например… Я ведь одна не дойду… Нога… — захныкала больная, махнув рукой.

— Я тебе ведро поставлю. Утром приду, вынесу, — заверил незваную гостью.

— Егор! — воскликнула Лиза и, наверное, в первый раз за весь вечер совершенно искренне покраснела.

— А чего Егор? — удивился Митрич. — Ведро и ведро, чего такого-то? Ты, Егорушка, вот тута, в уголку поставь, за занавесочкой. Оно, вроде как, и не на кухоньке, и не в комнате. А тебе девонька, я сейчас костыль сооружу, будь спокойна. Ляксандрыч, где у тебя фонарь-то? Я так-то у тебя палку во дворе видал, хорошую. Настоящий-то костыль ночью не отыщем, с утра поспрошаю. Вроде был у Ивановны, ногу-от ломала по той весне, должон остаться. Петрович ей самолично стругал, — рассуждал дядь Вася, глядя на то, как я организовываю пространство для гостьи. — А что Егорка уходит, так-то правильно. Языки у наши баб, знаешь, какие? У-у-у! Не знаешь, то-то жеж! Так ославят, вовек не отмоешься! — заверил Беспалов сердитую Лизу.

— Да мне плевать на ваших деревенских дур! — зло выкрикнула Баринова. — Егор! Я требую, чтобы ты остался.

— Требовать у мужа будешь, — отрезал я. — Ведро я поставил.

— А вота и костыль, — шустро вернувшись с палкой в дом, возвестил Митрич. — Ты, девонька, не боись, палка крепкая. На одной ноге доскачешь. Ты вона, какая щуплая, лёгонькая, как перышко, родители что ли плохо кормят? Ну, ничего, — заверил дядь Вася. — Завтра Ляксандрыч пирогов принесете. Маша с вечера поставила. Откормим тебя.

— Не надо меня откармливать! — едва не рыдая, выкрикнула Лиза. — Егор! Не оставляй меня тут одну! Мне страшно!

— Я тебя запру, в дом никто не зайдет, — успокоил Баринову, игнорируя истерику. — Все, Лиза, спокойной ночи. Мы ушли. Василий Дмитриевич, идемте?

— А идем, ну, спи, спи. Сон — оно самое лучшее лекарство, — Митрич подмигнул Лизавете и первым нырнул в сенцы.

— Егор! — крикнула Лиза и подскочила на кровати. — Останься, Егор!

— Все. До завтра, — я развернулся и вышел следом за Митричем.

За моей спиной раздался грохот, судя по всему, Лизавета от души шарахнула палкой по полу. «Ничего, перебесится, ума прибудет», — ухмыльнулся я.

— Домой? — деловито поинтересовался Митрич, вытаскивая папироску из пачки.

— Домой, — согласился я, покачал головой, отказываясь от курева, и мы зашагали к дому Беспаловых.

В гостях у Беспаловых я постарался как можно быстрее отправится на боковую. Мария Федоровна по моему настоянию постелила мне в летней кухне. Попытки накормить и поговорить по душам я аккуратно и вежливо пресек. Разговаривать о Елизавете совершенно не хотелось, как и объяснять что, как и почему.

Попросил у Митрича будильник, чтобы не проспать, умылся, разделся до трусов и майки и нырнул под пуховое одеяло. Уже закрывая глаза, проваливаясь в сон, подумал о том, что завтра воскресенье и рентген, скорей всего, накроется медным тазом. Придётся терпеть Баринову до понедельника. Как работали в советское время травмпункты, я не помнил.

Уставший мозг напомнил последний разговор с Оксаной возле калитки, засыпал я с уверенностью: все будет хорошо. Гринева явно поняла, в чем дело и откуда у Бариновой гематома на пол ноги. Не зря же фельдшерица настаивала на смене компресса с обязательным мытьем ноги.

Последнее, что вспомнил, перед тем как окончательно провалиться в сон, стал запах горелых спичек. Но ни пожаров, ни костров мне не снилось. Только бесконечные ленты бинтов и кучки натертых спичечных головок.

Проснулся с чумной головой до будильника. Какое-то время полежал, затем поднялся, сделал небольшую зарядку и вышел во двор как был в трусах и майке. Поежился от осенней бодрящей прохлады, огляделся в поисках колодца, набрал ведро воды и нырнул в пустующий летний душ. Там с удовольствием облился холодной колодезной водичкой, тщательно растер себя ладонями, затем костяшками пальцев разогнал кровь, и вернулся в дом.

— Егорушка, чайку? — раздался тихий голос Марии Федоровны.

— Разбудил? — виновато поинтересовался я.

— Что ты, что ты, — замахала руками тетя Маша. — Мне по утрам давно не спится. С тех пор, как… — Беспалова оборвала себя на полуслове, печально улыбнулась и повторила свой вопрос. — Чайку?

— Пойду я, Мария Федоровна, — тепло улыбнулся я. — Дома перекушу вместе с гостьей.

— Не выдумывай, — категорично отрезала теть Маша. — Гостья твоя небось спит еще. Вы, городские, спать-то горазды. Вот покушаешь, чайку с пирогами попьешь, и ступай себе. А я покуда пирожков соберу твоей городской. Она пирожки-то кушает? — усмехнулась тетя Маша.

— А кто ее знает, Мария Федоровна. Может и ест, да только под подушкой.

— Как так-то? — изумилась Беспалова. — Зачем под подушкой-то? Неудобно и белье запачкается.

— Шучу я, — улыбнулся хозяйке. — Не будет она пирожков, фигуру блюдет.

— Что фигура… худа больно зазноба-то твоя, детишки пойдут, сложно ей будет

— Не моя она, Мария Федоровна. И никогда моей не была и не будет, — отказался я от такого счастья, протянул руку и цапнул пирог с капустой. — Вкусно, — прикрыв глаза от удовольствия, пробормотал я.

В моей памяти не хранились истории деревенского детства. Не было у меня ни отца, ни матери, ни деда с бабкой. Но у Егора дедушка с бабушкой жили долго. Маленького Егорку даже отправляли погостить к родне на лето. Память Зверева хранила почти такую же