Товарищ «Чума» 8 - lanpirot

— Понимаю, о чём ты, батюшка, — сразу догадался я, куда клонит так и не сломленный гестаповскими пытками бородач, — но это уже не понадобится. Просто прими на веру, как ты это умеешь — фрицам здесь скоро не поздоровится…

— Так же, как и в прошлый раз? — с ужасом в глазах спросил отец Евлампий, намекая на события в Тарасовке.

— Нет, отче — их здесь собралось куда больше! Славная будет битва!

— Это не битва, прости Господи! — Батюшка истово перекрестился. — Это избиение…

— Вот и славно — другой участи они всё равно не заслужили! Пусть сдохнут, как бешенные собаки!

— Неправильно это… — глухо произнес священник.

— Что неправильно?

— То, что я с тобой согласен, — нехотя признался монах. — После тех бесчинств, которым я стал невольным свидетелем, моя душа очерствела… Неможно так духовному лицо алкать отмщения… Грех это смертный… На Страшном суде за всё ответить придётся…

— Ты это, батюшка, ты бы пока так далеко не заглядывал. Давай уже освободимдеда Маркея и свалим отсюда! — попытался я вывести из прострации отца Евлампия, который на мой непритязательный взгляд слишком уж загрузился. — В которой камере его держат?

— В этой. — Указал монах на дверь, находящуюся по другую сторону коридора, и не напротив, а по диагонали. — Раньше нас в одной камере держали чуть не по дюжине. Но когда только мы в живых остались — развели по разным, — пояснил он. — За нашего старика-снайпера какой-то полковник из штаба ухватился. Он даже гестаповских коновалов припугнул, что если с дедом Маркеем они что-нибудь сотворят — он их всех под трибунал сошлёт. Очень ему неймётся опыт у старика перенять. Ведь он об этом легендарном русском снайпере еще с Империалистической войны слышал, а тут вживую встретить довелось…

— Ну, прямо кино! — усмехнулся я, услышав еще часть подробностей про спасение деда Маркея.

Я подобрал нужный ключ и открыл камеру. Щуплый старикан, уже стоявший наготове возле самых дверей, тут же повис у меня на шее, наплевав на подсыхающую кровь:

— Что же вы так долго-то, черти полосатые? Я твой голос, холера тя задери, сразу узнал! А чего это ты так в крови изгваздался, малой? Не иначе ерманцам глотки зубами грыз, чтобы до нас с Евлампием добраться?

Вот же неугомонный старикан! А слух у него не хуже, чем зрение. Это надо же, сквозь железную дверь мой голос различить? Но выглядел дед Маркей не в пример приличнее, чем измученный гестаповцами монах. Похоже, что тот полковник — начальник гитлеровских снайперов, действительно большая шишка, раз деда Маркея совсем не тронули. Но это и к лучшему — жив остался, а то его вместе со всеми на площади казнили.

— Так, товарищи, внимание! — высвободившись из объятий старика, произнёс я. — Сейчас мы с вами будем выбираться отсюда. Поэтому не шуметь, не дёргаться понапрасну, чтобы вокруг вас ни происходило! А просто идти за мной! Все вопросы — потом! Понятно?

— Так точно, товарищ Чума! — Приложил ладонь к своему картузу с треснувшим козырьком дед Маркей. И как только он умудрился его сохранить?

— Отлично! — произнес я, набрасывая морок на всю нашу компанию.

Глава 24

Наш побег из гестаповских застенков под прикрытием морока произвёл огромное впечатление на бывших узников. Ведь мы спокойно продефилировали мимо охраны, и никто нам даже слова не сказал. Но, если отец Евлампий чётко понимал, что имеет дело с проклятым ведьмаком, которому и сам чёрт не брат, то восторгу деда Маркея не было никакого предела.

Старикан до сих пор помнил, как я «провалился сквозь землю», отправляясь в Берлин выручать деда и профессора Трефилова. Ведь я ему тогда тоже отвел глаза мороком. Только в тот раз он был наблюдателем «со стороны», а теперь испытал действие заклинания, так сказать, изнутри.

Он широко раскрытыми глазами смотрел на немцев, которые его в упор не замечали, когда он мимо них проходил. Шебутной дед даже рожи им корчил, но эффект от этого не менялся. А вот проходя мимо дежурного, старик неожиданно посерел и принялся по привычке шарить в сапоге, за голенищем которого он обычно держал остро отточенный нож.

— Убью тварь! — злобно прошипел он, неожиданно бросаясь к эсэсовцу, так и не найдя нож в сапоге, который у него давным-давно отобрали. — Зубами глотку порву…

Я едва успел перехватить сухое, но крепкое тело пожилого снайпера:

— Ты чего, старый! Я ж сказал не дёргаться…

— Это он… — Лицо деда Маркея исказилось в зверином оскале. — Он наших пытал! Зверско! И баб… И малы̀х… А потом… стрелял и вешал, вместе со своими ублюдками…

— Тихо, дед! Тихо! — Я обнял старика, крепко прижимая к себе. — Им всем воздатся, только потерпи! Потерпи, родной!

Старик ткнулся седой головой мне в грудь, пряча глаза, на которые наворачивались слёзы. Не хотел он показывать своей слабости, но меня-то невозможно провести. Все его помыслы и желания я читал как открытую книгу. А в его голове сейчас и крутилось всего-то два слова: месть и смерть.

— Обещаешь, товарищ Чума? — наконец справившись со слезами, выдохнул дед Маркей. — Если они безнаказанными останутся…

— Клянусь, дед! Недолго им осталось, — ответил я, подхватывая старика под руку и буквально вытаскивая его на улицу.

Отец Евлампий, напротив, всю дорогу был жутко молчалив и сосредоточен. Его мысли тоже не были для меня тайной за семью печатями. Да можно было и без всяких волшебных примочек догадаться, что же так гложет святого отца? А его на самом деле тоже «разрывало» не по-детски: ведь он, верный слуга Господа, давший клятву бороться с любыми проявлениями колдовства-ведьмовства, ничего не делал, чтобы уничтожить проклятую тварь из преисподней.

И он его не только не уничтожил, он вообще сейчас шёл на поводу у своего заклятого врага. Соглашался с его богопротивными методами, даже обещал ему помогать, чем, несомненно уже загубил свою бессмертную душу. Но на другой чаше весов лежали судьбы миллионов ни в чем неповинных советских людей, которых уничтожали вторгнувшиеся на его родные земли неисчислимые орды захватчиков.

И эти захватчики оказались куда страшнее, чем ведьмы, предпочитающие творить свои злые дела особо не высовываясь. Но даже этим проклятым Богом существам не могло