Граничный Орден. Стрела или Молот - Наталья Викторовна Бутырская

жажда быть первым, первым подстрелить косого, чтобы потом хвастать его тушкой и небрежно говорить: «Вон какой матёрый».

Прежние дела не требовали погони, все чужаки либо сидели по жарникам, либо оставались там, где очутились в этом мире. Лишь сейчас Адриан впервые ощутил себя Стрелой. Он не думал о том, что будет делать, когда настигнет этого попаданца, и как вообще можно остановить столь могучего колдуна, который убивает одним касанием. Сейчас важнее всего было выследить его и догнать.

* * *

Уже издалека стало понятно, что клятый иномирец не миновал сей почтовой станции. Ворот, которые вроде как должны замыкать высокую ограду, почему-то не было, во дворе ходило немало людей, больше мужики, но были и в лакейской форме.

Орденскую карету тоже приметили издалека. Потому, как только Марчук сошел наземь, на него тут же набросился важный господин в богатом камзоле. Карницкий никогда не надевал в дорогу парадное платье, чтоб не попортить, его ж стирать нельзя, а щёткой не всегда удается выбить дорожную пыль, не повредив тонкое шитье. А этот господин почему-то надел. Или это у него самый простой наряд из всех имеющихся?

— Где вас чужаки носят? Уж когда за вами послали? Гляньте, что эти ваши иномирцы вытворили? Как теперь дальше ехать? Кто в подорожной печать поставит? Я напишу на вас жалобу! Кто у вас там главный? Хотя нет, губернатору напишу. Или его величеству! Только зря казну разбазариваете, а толку нет! — кричал господин.

Марчук хотел было обойти гневливое благородие и узнать, что ж тут приключилось, но тот схватил невысокого орденца за шиворот и дёрнул к себе.

— Ишь, заносчивый какой! Слушай, когда с тобой барон Серебряков говорит! Зря его величество надавал вам столько привилегий. Где это видано, чтоб простой мужик перед благородным человеком шапку не ломал и спину не гнул?

— Ваше благородие, вы мешаете мне, полномочному представителю Граничного ордена, ловить иномирца, — спокойно сказал Марчук. — Я здесь по делу, потому, согласно укладу, могу не тратить время на поклоны и прочие церемонии.

И вырвался из хватки барона.

С козел спрыгнул Карницкий и перегородил дорогу Серебрякову, дав Марчуку возможность пройти дальше.

— А ты еще кто? Тоже из Ордена? — брызгал слюной благородие. — Понабрали босяков с улицы, а те сразу нос задирать! Пшёл вон!

— Я передам своему отцу, Ведиславу Радимовичу Карницкому, что барон Серебряков считает его сына не более, чем босяком с улицы. Будьте так любезны, сообщите мне, где стоит ваше имение, чтоб я знал, куда переслать ответ моего батюшки.

Барон отошел на шаг и пристальнее посмотрел на юношу. Картуз, обрезанные по уши волосы, разбитая губа с зеленоватыми отметинами вокруг, запылённая до неразборчивости цвета и ткани одежда, уродливая щетина. Но при этом осанка, умение держать себя, чистая речь, манеры и впрямь выдавали некое благородное воспитание.

— Чем кричать попусту, лучше расскажите, что тут такое.

Серебряков попыхтел-попыхтел, но всё же ответил:

— Толком и не разобрать. Я приехал вчера, думал лошадей поменять, а тут только вот гонцы переполошенные да мужики. Смотрителя нет, конюхов нет, коней тоже нет, только пустые повозки стоят.

— А что вы тогда об иномирцах говорили? Если никого нет, почему решили, что всему виной именно они?

— К утру двое из лесу вышли, сказали, что служат тут. И что чужак тут всех поубивал.

— Карницкий! — послышался крик Марчука.

— Благодарю за сведения, ваше благородие! — Адриан склонил голову в вежливом поклоне. — Возможно, мы еще раз вас опросим!

И побежал к старшему.

— Глянь! — сказал Аверий и указал внутри самой станции, где обычно проезжие пережидали, когда им сменят лошадей.

Карницкий огляделся, но ничего странного не увидел. В сенях стоял тяжелый стол, где смотритель обычно проверяет подорожные, вписывает в них свою станцию, берет плату. Далее — обычная комната, лавки вдоль стен, в углу стол с двумя мягкими стульями для благородных.

— Не туда. На пол гляди.

Плоховато тут убирались. Пылищи-то сколько! Причем лежит чудно — пятнами, и на скамьях кое-где.

Адриан вскинул глаза на Марчука, не в силах поверить в случайную мысль, что пришла к нему в голову.

— Неужто? Но ведь…

— Он либо слабеет, и его магия теперь не выжигает всё вокруг, либо, наоборот, сильнеет и может уничтожать ровно то, что захочет, — пояснил Марчук.

— Зачем ему убивать? В Бологом же он не убивал, даже денег дал.

— Кто знает? Может, ему не понравилось, как его тут приняли? Или узнали повозку с платьем и попытались напасть? Или чухей ляпнул что-то.

— Барон сказал, что двое из здешних служек выжили, только в лес удрали и недавно вернулись.

— Пойдем, поговорим с ними.

Карницкий развернулся, чтоб выйти в дверь, и услышал за спиной.

— Ты молодец, Адриан. Хорошо держишься.

И хотя Карницкий всё ещё злился на Марчука за дело с Любавой, считал, что тот поступил с ним бесчестно и даже подло, но от этих простых слов вдруг расчувствовался. Может, Стрела похвалил его за то, что за всё время пребывания в Ордене Адриан впервые не думал о себе, а лишь о деле.

Двое уцелевших были совсем еще мальцами, лет по тринадцать-четырнадцать, не более. Их привели сюда отцы, что служили гонцами при станции, чтоб, значит, сыновья и деньгу зарабатывали, и при деле были, и хоть какой-то пригляд за ними шёл. Они открывали ворота, помогали заводить коней во двор, расседлывали и распрягали их, чистили, убирали навоз, еще подметали, раскидывали снег зимой, подносили дрова, словом, выполняли всю ту незамысловатую работу, которую легко можно было доверить подросткам.

Они же и встретили странного барчука, который в жару страдника[4] носил черный плотный плащ поверх рубахи и камзола, помогли въехать его бричке во двор, позвали смотрителя. Чудной барчук не умел говорить по-бередарски, и за него говорил его слуга. Но когда смотритель заглянул в подорожную, тот почему-то перепугался и закричал: «Чужак! Чужак!»

А потом барчуковский слуга сказал мальчишкам, чтоб они бежали в лес, иначе их убьют. Ну они и удрали. Только один из них оглянулся и увидел, как смотритель валится наземь.

— Кто был на станции в то время? Откуда?

Белобрысый неуверенно почесал макушку.

— К нам обычно из Старых Турдаков приезжают, меняют коней и дальше кто куда. Возчики с железной станции только сюда везут, дальше не хотят. Вчерась какой день был? Сегодня тритейник, значится, вчера был вторник. Во вторник поезд с Поборга едет, который через Старополье в Белоцарск.

Второй пацан, чуть помладше, перебил его:

— Сам смотритель, один конюший, трое гонцов, двое наших, один проезжий, стряпуха тутошняя.