Деньги не пахнут 2 - Константин Владимирович Ежов

class="p1">Так Дэвид встал на сторону Рейчел. Его извиняющийся взгляд говорил сам за себя:

– Шон, твоя правда тоже весома. Но у меня нет лишних лет. Сроки давят. А это предложение позволяет начать фундаментальные исследования сразу. Разве это не того мы добивались?

Его слова звучали глухо, словно сквозь слой воды. Но в них сквозила правда – умирающий человек не мог позволить себе роскоши ждать. Рука Дэвида протянулась к Рейчел. Пальцы встретились в крепком, тёплом рукопожатии, и стало ясно: её участие теперь не обсуждалось. Решение принято, а с ним в игру вошла новая энергия.

На Уолл-стрит всегда царило одно правило – течь вместе с ликвидностью. Попытка упираться против течения обречена. Значит, стоило использовать силу Рейчел – её капитал, её связи, её влияние – чтобы двигаться дальше.

Внутри это ощущалось, как работа с необработанным алмазом. Пока что он был шероховатым, со сколами и грязью, но в умелых руках мог превратиться в ослепительный камень. Да, придётся приложить усилия, но итог обещал оказаться богаче и надёжнее прежнего.

В этот момент Дэвид взглянул на часы – сухой щелчок крышки браслета прозвучал почти символично. Его глаза снова нашли лицо Рейчел, и губы тронула усталая улыбка.

– Договорим о деталях позже? Время поджимает, нужно обсудить кое-что отдельно с Шоном…

Затем его взгляд скользнул в сторону Сергея Платонова.

– Уходить нужно к восьми тридцати, верно?

– Да.

Рейчел подождёт. Сейчас важнее другое. Именно ради этого и была назначена встреча с Дэвидом. Взгляд упёрся в него, и прозвучал главный вопрос:

– Удалось получить расчёт?

***

После истории с "Генезисом" в руках оказалась сумма, от которой у любого закружилась бы голова, – сто миллионов долларов, целое состояние. Деньги, способные обеспечить безбедное существование до конца дней. Можно было бросить всё, купить тишину у моря, запахи соли и свежей рыбы на рассвете, и никогда больше не оглядываться назад.

Но в действительности речь шла не о богатстве. Главная цель заключалась в другом – выжить. А для этого требовалось лекарство. Создание лекарства всегда означало расходы, словно неизбежные "снятия" со счёта. Но сколько именно и когда – это и должен был подсчитать Дэвид.

Тот не спешил с ответом. Взгляд ушёл вниз, пальцы ритмично отбивали по деревянной поверхности стола сухие "тук-тук", как капли дождя по старой крыше. Долгая пауза, и только потом глаза поднялись, встретившись с собеседником.

– Шон… правда веришь, что лекарства должно быть два?

Эту мысль совсем недавно пришлось открыть Дэвиду. Теперь же на лице его застыла недоверчивая тень.

– Верю, – прозвучало уверенно. – И поддержу проект только при условии, что будут найдены оба.

– Вот как… – выдохнул Дэвид, но в голосе оставалось сомнение. Конечно, звучало это почти безумием. Ведь даже одно средство – неподъёмная вершина, а речь шла о двух сразу. Доказательств же не существовало.

– И на чём же основана эта уверенность?

Сказать "видел будущее" было невозможно. Поэтому лишь лёгкая улыбка, намёк – и уклончивый ответ:

– Мы ведь договорились не лезть в доводы друг друга. Твою теорию с вишнёвыми ангиомами тоже никто не ставил под сомнение.

– Это верно…, – Дэвид неловко кашлянул. Тогда обмен был честным: он – со своим "гипотезой красных пятен", другой – со своей уверенностью. Ни у того, ни у другого не было твёрдых доказательств.

Улыбка, успокаивающая и ровная:

– Не нужно верить прямо сейчас. Просто сделай расчёт так, будто всё именно так и есть.

Дэвид тяжело выдохнул, плечи поникли.

– Найти два средства за десять лет… трудность возрастает в разы.

Это и так было ясно. Поэтому взгляд лишь требовательно задержался на нём, заставляя продолжить. Но в разговор неожиданно вмешался новый голос.

– Почему?

Рейчел. Вопрос прозвучал неожиданно, но уверенно. Дэвид перевёл взгляд, теперь уже не на пустоту и не на стол – на неё. И момент настал: раз Рейчел стала частью Фонда Каслмана, скрывать от неё было уже невозможно.

Знак согласия был понят. Дэвид снова взял слово.

– Всё упирается в процесс одобрения FDA и в те годы, что уходят на это.

Он потянулся за салфеткой, разгладил её на столе и быстрыми штрихами вывел простую схему. Чернила ручки оставляли едва слышный скрип по рыхлой поверхности бумаги, а в воздухе витал тонкий запах кофе и жареного хлеба.

– Сейчас для болезни Каслмана используется препарат А. Мы же добиваемся регистрации новых средств – условно назовём их B и C – для тех, кому А уже не помогает. Если FDA получит заявки на оба одновременно, как думаете, что они сделают?

Рейчел, подперев щёку ладонью, чуть прищурилась:

– Неужели… заставят выбирать?

– Именно. Агентство поставит их друг против друга и выберет то, что сильнее. Потому и порядок имеет решающее значение.

Он кивнул и продолжил, линии на салфетке переплетались в схему.

– Сначала выдвигаем B, потому что А не работает. Потом выясняется: часть пациентов не реагирует ни на А, ни на B. Тогда остаётся идти к C. И тут уж шаг за шагом – иначе никак.

– Значит, и порядок в "Русской рулетке" меняется?

– Совершенно верно. Параллельного развития быть не может.

Картина складывалась запутанная, но вывод был прост: правила игры переписаны. Марафон превратился в эстафету. Пока бегун В не пересечёт финишную черту, бегуну С даже не дадут стартовый пистолет.

– А теперь учитываем десятилетний срок. По расчётам… если В будет пробиваться к одобрению дольше трёх лет, С становится попросту недостижим.

Три года – вот отсечка. Успеем – будет шанс крутить рулетку дальше. Для Дэвида важен препарат B. Для Сергея Платонова – C.

"Если бы можно было поставить своё лечение на первое место… но и этого выхода нет".

– В этом плане роль В ключевая. Академическое сообщество уверено: работает только А. Надо доказать, что В эффективнее. Только так откроется путь к С.

Безупречные результаты были необходимы. В прошлой жизни таким оружием стал рапамицин – именно он показал ошеломляющий эффект. Попробовать прорваться сразу к С значило рискнуть всем и потерять всё.

– Давайте считать бюджет, исходя из того, что первыми пойдут клинические испытания рапамицина. Сколько нужно уже в этом году?

Дэвид поднял глаза, в которых по-прежнему клубилось