Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

останавливается у Мавзолея… Гроб с лафета переносится на постамент… На центральную трибуну Мавзолея поднимаются товарищи Громыко, Андропов, Косыгин, Соломенцев…

— Андропов вместо Суслова! — выпалил Паштет, азартно ерзая. — Видите?

— Цыц! — грозно велела Родина.

— … Квицинский, Романов, Гришин, Устинов, Шелепин…

— Шелепин⁈ — ахнула Ира.

— Цыц! — довольно отпустил Пашка.

— … Демичев, Долгих, Зимянин, Капитонов, Русаков, члены комиссии по организации похорон — товарищи Александров, Блохин, Хренников, Бондарчук, Терешкова, Береговой…

Я почти перестал смотреть и слушать.

Мне не были видны те «подводные течения», что незаметно меняли политический ландшафт Страны Советов, и я понятия не имел, какие события повлияли на выбор товарища Громыко.

Оставайся Андрей Андреевич обычной партийной окаменелостью, он никогда бы не призвал Шелепина!

«А кто молодец? Я молодец! — мои губы дрогнули, выгибая улыбку: — Адекватно, Дюха!»

Глава 15

Понедельник, 22 января. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Что известно всем, не знает никто. Таков житейский парадокс. Впрочем, обычные люди редко задумывались над туманностью смыслов — они с детства заучивали всяческие мифы, свыкаясь с ними, будто с истинами. Так проще жить — не думая…

Джимми Картер прерывисто вздохнул, глядя в окно на розарий — и не видя его. Тягостные мысли утомляли, хотя еще этим утром доводили до неистовства, до срамных позывов бросить всё — и бежать!

«Это невозможно, Джим…» — пискнул угнетенный рассудок.

Ловя глазами смутное отражение в пуленепробиваемом стекле, Картер медленно, очень медленно покачал головой. Похабнейший парадокс бытия… Чем большей властью обладает человек, тем меньше ему дано свободы.

Президент или король не волен распоряжаться собой — он гремит цепями, как привидение, скованный обязательствами, клятвами, договорами, обычаями, законами…

Первый Джентльмен вяло порылся в распечатках с телетайпа.

Ага… Вот вам еще один миф — «линия прямой телефонной связи» между Кремлем и Белым домом. Во-первых, вовсе она не прямая, а завивается окольным путем через Лондон, Копенгаген, Стокгольм и Хельсинки.

Во-вторых, линия связи никакая не телефонная — лидеры сверхдержав обмениваются мнениями исключительно в текстовом виде. Просто, чтобы обдумать ответ — и свести к нулю риск ошибки в переводе. Не станешь же кричать в трубку: «Как-как? Алло! Мистер Громыко! Как вы сказали? Я не расслышал!»

А в-третьих, слинкованы не Белый дом с Кремлем, а Пентагон и ЦК КПСС на Старой площади…

Картер насупился. Принт с субботним заявлением ТАСС — о «непосредственном управлении ЦРУ польскими террористическими ячейками» — он смял в сполохе раздражения и швырнул в урну, вместе с прилагаемыми доказательствами…

А с этим как быть?

Мосластый палец президента США прижал листок, заклейменный красными печатями «Top Secret». Зрение вобрало пугающий текст:

20 января в 06.00 по московскому времени, войска СССР и Варшавского Договора переводятся из состояния боевой готовности «Повышенная» (введено 14 января) в состояние «Военная опасность». Космическая съемка фиксирует резкое усиление активности вооруженных сил на территории Советского Союза, ГДР и Чехословакии…'

Непослушные губы задрожали, и Картер шепотом отпустил резкий «fuck». С субботнего вечера он очень хорошо прочувствовал, что довелось испытать Кеннеди в тошные дни «Карибского кризиса». Смотришь на Южную лужайку, а перед глазами круглятся русские ракеты — в облаках дыма и пламени они покидают сибирские шахты или стартуют из-под стылых вод Атлантики, и летят…

Летят, чтобы выжечь кукурузные поля Канзаса. Разворотить, раскатать небоскребы Нью-Йорка. Присыпать радиоактивным пеплом останки тех, кто голосовал за Джеймса Эрла Картера-младшего, 39-го — и последнего! — президента Соединенных Штатов…

— Сэр? — послышался уверенный и, как почудилось хозяину Овального кабинета, нагловатый голос. — Вызывали, сэр?

— Да! — лязгнул Картер, еле сдерживая бешенство. — Заходите, Збигнев.

Нет, похоже, Бжезинскому и самому не по себе. Вон, как побледнел… И глаза неспокойные…

— Сэр, вы же понимаете, что гибель Брежнева всего лишь непредвиденная случайность, — заспешил советник по нацбезопасности, — и вся вина лежит на новом польском руководстве!

Президент властно повел рукой, обрывая речи в оправдание.

— Збигнев… — медленно, даже чуть зловеще выговорил он. — В ночь на субботу в Женеву вылетела сборная команда наших дипломатов. Они ведут закулисные переговоры с «комми» там, а я уговариваю русских здесь, по «горячей линии»! Брежнев был никудышным политиком, но Громыко — настоящий гроссмейстер! — Уняв нервы, Картер закончил деловито и сухо: — Разумеется, я и дальше буду отрицать обвинения СССР, но, тем не менее, директиву относительно реализации плана «Полония» отзову, а виновным назначу… Вас, Збигнев!

— Но, сэр… — слабо возразил Бжезинский. — Послушайте, сэр…

— Нет, это вы послушайте, Збиг! — с силой сказал Картер. — Я слишком долго мирился с вашими опасными идеями! А, если и противился им, то слабо. Да! Шел на полумеры, надеясь, что вы одумаетесь, что отойдете от опасного политического экстрима! И финансирование ужимал вашим конторам, и число сотрудников урезал впятеро, а вам всё неймется! Вы с адмиралом уговорили меня в четыре руки, и я подписал этот дурацкий, совершенно идиотский план «Полония»… Впрочем, сам виноват — не следовало поддаваться! Помните, как вы меня улещивали: «Устроим нападение на советский гарнизон, желательно поближе к Литве или к Калининградской области… Главное — добиться как можно более жесткой реакции СССР!» Добились⁈ — рявкнул он. — Вторая мировая война началась с Польши… Вы хотите, чтобы и Третья мировая разгулялась оттуда же? — президент шумно выдохнул, как будто сбрасывая весь накопившийся негатив. — Збигнев, вы же умный человек! И цены бы вам не было, оставайся вы в рамках элементарного здравого смысла. Однако эта ваша одержимость, это фанатичное желание «разрушить Карфаген» всё портит! Знаете, если вы подадите в отставку, Советам станет легче. Но и мне тоже полегчает! Простите за скрытую грубость, многоуважаемый советник, но я от вас пока не дождался ни одного положительного деяния! Ни одного! Вечно вы со своими бредовыми фантазиями! Послушаешь вас — всё отлично, просто шикарно, и перспективы — закачаешься! А начнешь разбираться… Проку от ваших наимудрейших планов — с воробьиную погадку!

— Сэр… — выдавил Бжезинский, терзаемый боязнью, стыдом и гневом. — Сэр, но вы же сами восхищались письмами от «Источника», этого «идеалиста из ЦК КПСС»!

— Отличный пример, Збигнев! — снова взвился Картер, напуская яду в голос. — Просто замечательный! — Он хищно ощерился, повторяя за собой: — А начнешь разбираться… Что мы поимели, Збиг, от этой «заговорившей башни Кремля»? Что⁈

— Сэр! — осторожно вознегодовал советник по нацбезопасности. — Но… Как же?