Время - словно капля янтаря - Игорь Вереснев

начинает отвечать на наши действия совсем не так, как мы ожидали. Не так, как нам хотелось бы.

Радик замолчал. Добавлять к сказанному уже ничего не требовалось. Убил меня он этим объяснением. Изничтожил. Вот оно как выходит. Стало быть, правильно я о боге понял, никакое не испытание... Это он мне пощёчину отвесил, чтобы не лез я в его дела. Всей пятерней — по роже. Да нет, какой пятерней — кулаком. Или что там у него, вместо кулаков?

Шумели на проспекте машины, птицы в деревьях чирикали, но мне показалось, что тишина на нас опускается гробовая. Та самая, что в межвременье царит. Усилие пришлось приложить, чтобы нарушить её. Но я должен был спросить об этом. Выяснить последнее, в чём ещё сомневался:

— Радик, а ты когда-нибудь видел, как оно выглядит, Время?

Он тут же повернулся ко мне.

— А ты? Видел?

— Не знаю… но что-то видел. Сначала думал — крышу у меня сносит. А теперь, когда ты объяснил… Серое такое, огромное, всё из жгутов состоит. Вроде осьминога, только не восемь у него ног, а фиг знает сколько. И не холодное, не скользкое. Вообще никакое, просто упругое. Оплетает всего, ни пошевелиться, ни вздохнуть. Это оно?

Радислав прищурился.

— Осьминог? Забавно. Своей формы у него нет, разумеется. Это твоё сознание пытается воплотить его в знакомые образы.

— А каким ты его видишь?

— Помнишь мою клетку Фарадея, из проволоки сплетённую? Вот такая клетка, только ею всё затянуто, от горизонта до горизонта. И я в ней подвешен, не вырваться.

— Тебе легче с таким богом.

— Не знаю, не имею желания сравнивать, — губы Радислава сжались в суровую ниточку. — Гена, я это всё рассказывал не ради приятного времяпрепровождения. Хочу, чтобы ты понял: путешествовать во времени — бесполезная и опасная игра. Я жизнь растратил, чтобы осознать это. Прожил её нигде и никогда. Собственно, не прожил даже, вытекла она, как песок сквозь пальцы. Понятия не имею, сколько на самом деле мне сейчас лет. Не хочу, чтобы и ты заплатил ту же цену. Гена, отдай хронобраслет, пока не поздно. Пока ты ещё можешь вернуться.

Я нахмурился.

— Куда вернуться?

— В две тысячи девятый. Конечно, это будет не то самое настоящее, в котором ты уже был, но очень похожее. Постараюсь доставить с максимальной точностью.

— Спасибо, но мне не нужно в две тысячи девятый. В ТАКОЙ две тысячи девятый. Мне там делать нечего. Считай, что там я умер.

— Хорошо, не хочешь туда, не надо. Выбирай место-время по своему вкусу. Лишь бы не сегодня и не вчера и подальше от себя-здешнего. А то ты такую пену поднял! Как он тебя ещё не слопал, «осьминог» твой?

Я подумал, что он шутит — насчёт «слопал». Но Завадский оставался серьёзным.

— Да, да, не смотри на меня так. Со временем шутки плохи. Не заметишь, как переступишь черту, из-за которой не возвращаются. Захлестнёт. Не ты будешь точку настоящего сдвигать, а оно само начнёт тебя в «водовороты» затягивать, вертеть по-всякому. И однажды утопит, насовсем.

— Ты откуда это знать можешь? Про черту, из-за которой не возвращаются?

— Знаю.

Он не стал объяснять. Ладно, его право, переспрашивать не буду.

— Это всё, что ты мне хотел сказать?

Да, аргументы у Радислава исчерпались. Он вновь протянул руку:

— Отдай.

Я посмотрел на украденную когда-то игрушку. Светился циферблат, стрелки показывали «направление ветра» и «углы атаки». Оставалось нажать кнопку, чтобы вновь отправиться… в никуда?

— Знаешь, Радик, наверное, ты прав. Это с самого начала была глупая затея. Как изменить прошлое, если его не существует? Если всё, что случается с нами, — игра узоров в калейдоскопе? А я — упрямый невежественный осел. Но мне ничего другого не осталось в жизни, пойми. Я или переупрямлю твоё упрямое время, или сдохну. Скорее всего, сдохну. Но пока не сдох — не отступлю.

И нажал «старт».

Я уверен был, что он ничего не предпримет. Предупредил и предупредил, дальше — моя забота, как жизнью распорядиться. Но Радик не собирался отступать. Он прыгнул на меня. В тот самый миг, когда я кнопку нажал, он уцепился в браслет.

Оттолкнуть его казалось легко. Даже в молодости был не ровня мне — ни габаритами, ни силёнкой, — а сейчас, когда в старика превратился, и подавно. Я бы и оттолкнул, отцепил его пальцы от браслета… Если бы мы в обычном времени оставались.

Но прибор успел сработать, и серое навалилось на нас обоих, Завадского не унесло, не смыло, как я ожидал. Не знаю, как это у него получалось, но он тоже в фокусе оставался. И сдирал браслет с моего запястья. А мне стало дурно. Кажется, серое на меня сильнее давило, чем на Радислава. Нет, жгуты-щупальца перед глазами не возникали. Но я их чувствовал, они были рядом, везде. Они держали меня, сковывали движения, мешали бороться с Радиком.

Я не смог помешать. Не знаю, долго ли мы барахтались в сером киселе, но браслет он в конце концов отобрал. А потом, размахнувшись, швырнул его на середину подёрнутого туманным маревом ставка. Я только ахнуть успел…

— Зачем?!

Но и кричать не на кого было. Радик исчез, вывалился из межвременья. А я остался. И что делать дальше, понятия не имел. Кнопку «стоп» не нажмёшь — хронобраслет-то сгинул. Значит, и я не в фокусе, — почему же не вываливаюсь? И почему мне так хреново?!

Выключилось, когда решил, что загибаюсь. Растаяла серость, выпуская цвета, запахи, звуки, и меня сразу холодом обдало. Вполне реальным холодом, не ознобом. Деревья вокруг голые, сугробы снега, недотаявшего под ногами. Кончилось лето, весна сейчас ранняя. А то и зима, оттепель.

Тонкая ткань тенниски от холода защитить меня не могла, мигом кожей гусиной весь покрылся, аж передёрнуло. Но зато и в голове прояснилось, тошнота отступила. И не держит уже никто. Рыпнулся я было к ставу — за браслетом нырять, помню примерно место, где он в воду упал. И остановился. Во-первых, понятия не имею, в каком времени нахожусь, и в каком браслет остался. А во-вторых — ставок коркой ледяной покрыт.

— Гена!

Я обернулся. Завадский уже ждал меня. Теперь на нём был не джинсовый костюм, а кожаная куртка с меховым воротником. Вторую такую же он протягивал мне.

— Оденься, холодно.

Шагнул я к нему, сжимая кулаки.

— Сволочь ты, понял?

— Сволочь, —