Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

Стратегически — это разворот «вектора сброса» напряженности в обществе в пользу выгодного нам процесса, и в ущерб навязанному социальному суициду!

Брежнев, в который раз согласно кивнув, захлопал Милевскому. Аплодисменты, подхваченные президиумом, шумной волной разошлись по всему залу.

«Ешче Польска не згинела!» — мелькнуло у Леонида Ильича.

Воскресенье, 14 января. День

Варшава, улица Посаг 7 Панен

Брежнев со слабой улыбкой покосился на посла — Аристов держался скованно. Примостившись на сиденье в салоне лимузина, он даже не откинулся на спинку — так и сидел, напрягаясь. Видимо, не ожидал, что окажется в одной машине с Генеральным.

— Борис Иванович, расслабьтесь, — добродушно проворчал генсек, расстегивая пальто. — Побудете моим гидом, только и всего…

— Да, Леонид Ильич, — деревянным языком ответил посол СССР в Польше, — конечно. М-м… Урсус — это не только тракторный завод, это район Варшавы, вроде московских Черемушек. Рабочая окраина…

— Ага… — протянул Брежнев. — А почему улица так странно называется — «Посаг шедми панен»? «Приданое семи пани»?

Аристов покраснел.

— Точно не скажу, Леонид Ильич, — промямлил он. — М-м… Что-то из фольклора, наверное…

— Да ладно, — генсек махнул рукой. — Какая нам разница, верно?

Он глянул в окно «ЗиЛа», на проплывавшие мимо старые и новые дома. Хотя какая тут может быть старина? Фашисты разбомбили Варшаву до основания…

— Устали, Леонид Ильич? — осторожно спросил посол, тут же смутясь, но Брежнева тронуло неожиданное участие.

— Есть немного, Борис Иваныч, — улыбнулся он. — В Берлине не выспался толком. Думал, вернусь домой — отдохну, как следует, а тут Милевский к себе зовет! Ну, разве откажешь? А внеплановая поездка… Это же такой переполох для всей моей… свиты! Ничего… Вечером вылетаем в Москву, хоть в самолете вздремну, хе-хе…

Генсек грузно повернулся к окну. Между трепещущих занавесок мало что углядишь, да и что ему видами любоваться? Хоть мысли причесать, а то полный сумбур в голове…

На партконференции в Варшаве он практически не выступал, так только — пообщался с «бетоном». Грабский… Стахура… Кто там еще был… Да все были, только имён не упомнишь, много народу съехалось.

Идея съездить на завод в Урсусе, встретиться с рабочими прямо в цеху — для продвижения в массы решений о предстоящих реформах — была спонтанной. Брежнев насупил мохнатые брови.

Его никогда особо не тянуло выступать, да и он не трибун, вроде Кирова или Фиделя, чтобы по три часа речи толкать. Но в этот раз ему именно что «приспичило» выступить!

Страстно захотелось объяснить одураченным людям «политику партии», втолковать, что да как, перетянуть общественное мнение Польши на свою сторону — и погасить пожар!

— Приехали, товарищ Брежнев, — обернулся прикрепленный с переднего сиденья. — «Урсус».

* * *

Заводские корпуса не потрясали размахом, как на «КамАЗе» или ЧТЗ — были они приземистыми, как бы одноэтажными, да и эхо гуляло недолго. Брежнев вышел к народу в сборочном цеху.

Рабочие подтянулись со всего завода, стояли плотно, заняв всё место между рядом новеньких тракторов — и недобрый ропот гулял под балками потолка.

Леонид Ильич поднялся по крутому трапу на невысокую площадку, сваренную из громыхающих листов профнастила и обнесенную хлипкими на вид, облупленными перильцами.

«Ленин на броневике…» — мелькнуло у него.

Опустив ладони на поручень, Брежнев подался вперед, вглядываясь в лица — в простецкие, почти русские, или тронутые европейской кровью. В их общем выражении угадывалось ожидание, нетерпеливое ожидание перемен, когда вынь, да положь им красивую, устроенную жизнь! Иные смотрели безучастно или вовсе враждебно, но и этих надо было уговорить, образумить, чтобы вместе, в едином строю…

— Товарищи! — вытолкнул Леонид Ильич. — Я прекрасно помню то время, когда и ваша, и наша страна лежали в руинах. Страшная война принесла нам всем массу горя, потерь и бед. Но мы выстояли тогда! Выстоим и теперь! После войны нам всего не хватало, всего, товарищи! Но мы делились с Польшей по-братски, не требуя взамен ни денег, ни даже благодарности. Мы поможем и сейчас — и Советский Союз, и ГДР, и Чехословакия, и Венгрия, даже Куба и КНДР! Да, прежнее ваше руководство наделало много непростительных ошибок, и теперь нам, всем вместе, исправлять их. Ничего, справимся! — кулак генсека ударил по перилам, пуская краткий гул. — Но я здесь не для того, чтобы убаюкивать да обещать. Гарантировать могу лишь одно — хуже уже не будет! А в беде мы Польшу не бросим!

Было заметно, что рабочие внимают Генеральному секретарю, а его чистый польский язык приятно удивил их и даже польстил.

— Пару дней назад все страны СЭВ о многом договорились, и наконец-то сдвинули дело с мертвой точки, — брежневский голос звучал уверенно и густо, лишенный обескровленных канцелярских оборотов. — Думаю, наши общие решения еще не освещались в прессе, и я первым сообщу вам о серьезных подвижках, как минимум, в четырех направлениях. Во-первых, мы сделали первый шаг к настоящей единой финансовой системе соцстран, к полноценной общей валюте на базе переводного рубля. Во-вторых, отныне разрешено открытие филиалов предприятия одного государства-члена СЭВ на территории другого. В-третьих, появилась возможность для обычных граждан, без жестких ограничений, перемещаться из страны в страну в пределах социалистического содружества с любыми целями. В-четвертых, приоткрыт чрезвычайно емкий и малообеспеченный рынок СССР для соцстран с правом для любого гражданина Советского Союза покупать потребительские товары в розничной сети или у производителя — хоть в Венгрии этот производитель, хоть в ГДР или Польше…

Рабочие зашумели, голоса полнили всё пространство цеха, и в общем гвалте никто не услышал приглушенного выстрела.

Прикрепленные рванулись к стрелку, рассекая толпу, а Брежнев покачнулся, удивленно отшагивая на подгибавшихся ногах. Серый костюм под распахнутым пальто вдруг окрасился растущим пятном, отливавшим черным глянцем… Это было дико и невозможно, но это было!

Аристов едва успел подхватить падавшего Леонида Ильича, пачкая руки в темной венозной крови, брызнувшей из выходного отверстия на спине. Генсек рухнул, увлекая Бориса Ивановича за собой, и короткий металлический отгул прозвучал в пугающей тишине. Казалось, люди в цеху даже перестали дышать.

Неуклюже елозя на коленях, посол крикнул в толпу:

— Врача! Немедленно!

Местный фельдшер протолкался, и неуклюже взбежал по трапу — на свой белый халат он накинул ватную телогрейку. Согнувшись над телом Брежнева, медик суетливо искал пульс… Бесполезно — меткая пуля разорвала сердце. Аристов, с искаженным бледным лицом, медленно вставал с колен. Как будто продолжая движение, он