Фаберже-1 - Алекс Хай

а не жить на ренту. Он был ближе к нам, чем к своим. И всё равно между нашими сословиями лежала пропасть.

Но деловое сотрудничество — это другое. Это нормально. И даже престижно.

— Матушка, — сказал я спокойно, — это просто деловое предложение. Взаимовыгодное сотрудничество. Самойлова получит свой эксклюзивный браслет и дополнительное влияние. А в перспективе — деньги от наших совместных проектов. Мы же получим площадку для презентации и доступ к её аудитории.

Я обвёл взглядом семью:

— Ничего личного. Чистый бизнес. И раз она решила помочь, глупо не воспользоваться этой поддержкой.

Мать смотрела на меня долгим взглядом. Потом медленно кивнула:

— Хорошо. Если ты понимаешь границы…

— Понимаю.

— Тогда я спокойна. Я тебе верю, Сашенька.

Но взгляд у неё остался настороженным. Материнская интуиция — штука коварная.

Лена ехидно улыбалась, попивая сок. Она-то явно видела больше, чем говорила вслух. Ушаков хлопнул меня по плечу:

— Ну что ж, Саша. Раз ты так уверен… Тогда за успешное деловое сотрудничество!

Он поднял бокал. Мы последовали его примеру.

— За сотрудничество, — повторил я.

* * *

Парадный зал Департамента был обставлен с имперским размахом. Мраморные колонны, хрустальные люстры, картины на стенах.

Журналистов набилось столько, что пресс-секретарь Департамента — энергичная женщина в строгом костюме — еле успевала расставлять всех по местам.

— Господа из «Ведомостей», пожалуйста, левее! Телеканал «Столица», ближе к сцене! Здесь лучший ракурс… Фотографы, пожалуйста, не загораживайте камерам обзор!

Мы с отцом и Леной стояли в стороне, ожидая начала церемонии. Василий Фридрихович выглядел торжественно, но напряжённо, словно боялся, что в последний момент всё сорвётся. Лена нервно поправляла воротник платья.

Ушаков, в парадной форме Департамента, стоял в стороне вместе с другими чиновниками. Он поймал мой взгляд и едва заметно кивнул. Кажется, всё шло по плану.

Наконец пресс-секретарь закончила координировать журналистов и объявила:

— Господа, прошу тишины!

В зал вошёл князь Куткин — директор Департамента. Полный мужчина лет шестидесяти, с тщательно подстриженными усами и тяжёлым взглядом. На груди — орден Святого Владимира третьей степени и ещё несколько наград. Мундир сидел идеально.

Он прошёл к трибуне, и фотографы тут же начали щёлкать камерами.

— Господа, — начал Куткин официальным тоном, — сегодня для Департамента контроля оборота артефактов особенный день. День, когда справедливость восторжествовала, а истина была установлена.

Он говорил правильные слова, но я видел — лицо его оставалось каменным. Никакой радости, никакого облегчения. Просто выполнение обязанностей.

— Благодаря тщательному расследованию, проведённому нашими сотрудниками и коллегами из следственного комитета, — продолжал Куткин, — удалось установить, что Василий Фридрихович Фаберже и его семья стали жертвами преступных действий бывшего сотрудника их фирмы.

Вспышки фотоаппаратов. Шелест блокнотов.

— От лица Департамента приношу семье Фаберже извинения за… досадное недоразумение, — Куткин сделал паузу, будто эти слова давались ему с трудом. — Ошибки в работе государственных органов недопустимы, и мы уже приняли меры для исключения подобных случаев в будущем.

«Досадное недоразумение», — усмехнулся я про себя. Хороший эвфемизм для развала жизни целой семьи.

— А теперь, — Куткин взял со стола папку в кожаном переплёте, — позвольте мне официально восстановить Василия Фридриховича Фаберже в статусе грандмастера-артефактора восьмого ранга с правом работы с артефактами высшего порядка.

Отец вышел вперёд. Спина прямая, подбородок поднят. Достоинство в каждом движении.

Куткин развернул папку и протянул отцу. Фотографы захлопали затворами как безумные. В папке красовалась гербовая бумага с голограммами — собственно, сама лицензия.

— Василий Фридрихович, — сказал директор, и в его голосе прозвучало нечто похожее на уважение, — примите мои личные извинения и поздравления с восстановлением в правах.

Отец взял папку, открыл, бегло просмотрел документ.

— Благодарю, — сказал он сдержанно. — Позвольте и мне сказать несколько слов.

Куткин кивнул и отступил в сторону. Василий развернулся к залу. Журналисты приготовились записывать.

— Семья Фаберже благодарит его сиятельство, сотрудников Департамента и всех, кто помог восстановить справедливость. Последние месяцы стали для нас тяжёлым испытанием. Дом Фаберже существует полтора столетия. За это время мы создали тысячи уникальных изделий и воспитали сотни мастеров. Наша работа всегда строилась на трёх принципах: качество, честность и преданность ремеслу.

Голос его окреп, зазвучал увереннее.

— Эти принципы остаются неизменными. Мы продолжим семейные традиции. Будем создавать артефакты, которыми сможем гордиться.

Зазвучали аплодисменты. Лена украдкой вытерла глаза — сентиментальная девочка всё-таки. Отец вернулся к нам. Пресс-секретарь тут же объявила:

— А теперь господа журналисты могут задать несколько вопросов!

Руки взметнулись вверх. Пресс-секретарь указала на журналистку из «Петербургских ведомостей»:

— Василий Фридрихович, что вы почувствовали, когда узнали о приговоре Пилину?

Отец на секунду задумался:

— Облегчение. Справедливость восторжествовала. Виновный наказан, невиновные оправданы. Это то, на что мы надеялись с самого начала.

Следующий вопрос был от «Фонтанки»:

— Планируете ли вы вернуться к работе с императорским двором?

— Решать не нам, — ответил Василий дипломатично. — Если двор Его Императорского Величества сочтёт возможным снова обратиться к нам — будем рады служить. Но главное для нас сейчас — восстановить дело и продолжить работу.

Журналист с канала «Столица» выкрикнул:

— Вы простили Пилина?

Лицо отца дрогнуло, но он сохранил самообладание.

— Пилин предал наше доверие, пошатнул репутацию нашей фирмы и причинил огромный ущерб, — спокойно ответил он. — Но суд вынес справедливый приговор. Для нас этого достаточно.

— Какие планы у Дома Фаберже? — спросила блогер с популярного сетевого канала.

— Работа, — улыбнулся Василий. — Мы не стояли на месте даже в самые тяжёлые времена. И скоро представим новую коллекцию. Думаю, она вас удивит.

Журналисты принялись выкрикивать другие вопросы, но пресс-секретарь решительно отсекла их:

— Господа, официальная часть окончена!

Толпа журналистов неохотно начала расходиться. Кто-то пытался подойти к нам, но охрана Департамента вежливо, но твёрдо отодвигала особо настойчивых.

Мы отошли в сторону. Ушаков дождался, пока основная масса народа рассосётся, и подошёл к нам.

— Ну что, довольны? — спросил он с улыбкой.

— Более чем, — ответил я. — Хотя Куткин выглядел так, будто его заставили съесть лимон. Целиком. С кожурой.

Ушаков оглянулся — никого рядом не было — и понизил голос:

— Он до последнего пытался затянуть процедуру. То протокол не тот, то подписи не хватает, то ещё какая-то бюрократическая чепуха. Пришлось напомнить, что есть решение суда, которое не обсуждается.

— И что он?

— Закон есть закон. Подписал.

Я посмотрел на удаляющуюся фигуру директора.