Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

Я, ёрзая в седле, наблюдал за тем, как мои люди выламывают калитку. Было немного нервно.

Наконец, топоры одолели деревянный засов, покосившуюся воротину оттащили в сторону, штурмовики гурьбой начали забегать внутрь. Каждый из них знал, что делать, все движения и манёвры многократно были отточены и отрепетированы на тренировках и во время других штурмов, но почему-то именно сейчас я нервничал так, как никогда прежде. Наверное, потому, что от князя Хованского зависел успех всей операции. Если его не удастся взять живым и допросить, Старицкий вновь сумеет выкрутиться, и он мне этого не простит. И его матушка тоже.

Вскоре зазвучали первые выстрелы.

— Началось… — проворчал я.

— Никитка! Сам не ходи! — предостерёг меня Леонтий.

Я всё ещё сидел в седле, поминутно хватаясь за рукоять сабли, хоть и сомневался, что сумею дать отпор хоть кому-то. Сабля придавала мне уверенности. Пистолеты за поясом тоже. Вот выхватить пистолет и пальнуть я точно сумею, даже при всей этой слабости. Я выскользнул из седла, спустился на землю, держась за стремя.

— Никита! — прикрикнул на меня дядька.

Выстрелы в поместье прозвучали снова. Послышались сдавленные крики, снова выстрелы, лязг железа.

— Надо идти, дядька, — сказал я.

Все остальные опричники были уже там. На улице оставались только мы и те немногие, кто караулил пути отхода.

— Я с тобой! — проворчал он.

Возражать я не стал, всё равно Леонтий настоит на своём. Не отстанет.

— Тогда идём, — сказал я.

Пистолет будто сам скользнул в руку, я взвёл курок. Порох на полке был свежим, сухим, готовым к выстрелу. Зато я чувствовал себя как выжатый лимон.

Князя Хованского я в лицо не знал. Но почему-то не сомневался, что узнаю, и смело шагнул внутрь подворья. Дядька грузно шагал позади меня с обнажённой саблей в руке.

Пожалуй, стоило отправить сюда побольше народа. В слободе ещё остались незанятые опричники, и можно было бы поручить им штурм, но уже поздно. Всё уже началось.

Выбитая дверь, покосившись, висела на одном подпятнике, мы с Леонтием скользнули внутрь, в темноту княжеского дома, внутри которого слышались крики, звуки сражения и периодические выстрелы.

Пистолет в руке казался неимоверно тяжёлым. Таким он и был, не сравнить с ПМом или каким другим ручным оружием, держать его мне приходилось двумя руками, иначе я рисковал попросту не успеть его вскинуть и нажать на спуск. Вот только в отличие от пистолета Макарова в нём было не восемь патронов, а всего одна пуля, пусть и в разы более убойная.

Глаза привыкли к темноте. Стало можно различать очертания дверных проёмов, окон, дверей, мебели. И людей, лежащих замертво. Не только людей Хованского, но и наших, зарубленных, застреленных и заколотых. Стонали раненые, кто-то тихонько скулил, прося его добить.

Мы с Леонтием перешагивали через них, понемногу двигаясь дальше. Нас здесь явно ждали, и совсем не с распростёртыми объятиями.

Пришлось немного ускориться. Распахнутая дверь в просторную светлицу оказалась забаррикадирована мебелью, на баррикаде висел убитый опричник, где-то дальше по коридору слышались звуки боя.

— Сюда, — ткнул я в сторону баррикады.

Просто так загромождать всё мебелью никто не станет, значит, хозяева не желают, чтобы мы проникли туда, внутрь.

Леонтий оттащил мёртвое тело в сторону, начал продираться сквозь этот завал, пока я прикрывал его с пистолем в руках.

— Ох, Никитка, неужто ждали нас, — пробормотал Леонтий, отпихивая опрокинутый шкаф.

— Наверняка, — хмыкнул я.

У него получилось немного разобрать эту баррикаду, так, чтобы можно было протиснуться внутрь светёлки.

— Ох, ети его мать… — выдохнул он.

Дядька был уже немолод, чтобы с лёгкостью тягать тяжёлые шкафы и ящики. Но я сейчас не подвинул бы даже складной рыбацкий стульчик. Леонтий скользнул внутрь светлицы, я последовал за ним, и в этот момент из темноты на нас кинулась какая-то девица с длинным кинжалом в руках.

Вытащить саблю из ножен дядька не успел, но среагировал вовремя, перехватывая руки девицы и выбивая кинжал из её хрупких ладошек. Лёгкого толчка хватило, чтобы она отлетела и упала на задницу.

— Ишь, курва… — буркнул дядька.

Я подобрал кинжал, наставил на девицу пистолет, она замерла, словно кролик перед удавом.

— Борис Хованский здесь? — спросил я.

— Идите к чёрту, — прошипела девица с едва заметным акцентом. — Кромешники, убийцы, мерзавцы…

Незаслуженные, ничем не обоснованные оскорбления.

— А ты кто такая? — спросил дядька.

— Не разговаривай, вяжи, — приказал я. — Некогда болтать.

Девка попятилась в угол, пыталась царапаться и кусаться, но лёгкая оплеуха привела её к покорности. Леонтий быстро и споро связал её по-татарски, как делали заезжающие пограбить крымцы. В искусстве вязать пленников им не было равных.

Мы помчались дальше через дом, обшаривая каждый чулан, каждую комнату и каждый закуток. Опричники впереди занимались тем же самым, хоромы у князей Хованских были по-настоящему огромными.

— Стой, князь! Хуже будет! — раздался зычный крик где-то в глубине дома.

Нашёлся. Мы с дядькой переглянулись, ускорились. Не хотелось опаздывать к основному действию.

Князя Хованского, который успел облачиться в бахтерец, зажимали щитами, стараясь обезоружить и опрокинуть. Нашли его в дальней светёлке, и на полу уже валялись убитые и раненые, как с нашей стороны, так и со стороны Хованских. Потери сегодня… Неприемлемо большие. Сердце обливалось кровью, когда я видел ещё одно тело в чёрном, распростёртое на полу. Неподготовленный штурм, суматоха, ошибки командования. Мои ошибки.

— Не дамся, сволочи! — выкрикнул Хованский, бешено размахивая саблей.

Я мог бы в мгновение ока вышибить ему мозги, но мне он был нужен живым. Слишком уж много знал этот человек, и он мог поведать немало секретов, если хорошенько поспрашивать. А если содержимое его башки расплескается по стенке, то можно сказать, весь этот штурм со всеми потерями прошёл зря.

Но я знаю рецепт, как можно Хованского унять.

— Разойтись! — гаркнул я.

Опричники бросились врассыпную, князь Хованский оказался у меня на прицеле.

Сделать ничего он не успел, я поймал в прицел его колено и нажал на спуск. Яркая вспышка пороха ослепила и меня, и всех остальных, громыхнул выстрел, едкий пороховой дым наполнил светлицу. Хованский закричал.

Опричники могли бы сделать это и сами. Но не смели ранить князя без моего разрешения.

— Хватайте его, — приказал я, закашлявшись от того, что хапнул дыма полной грудью.

С раздробленным коленом князь большой угрозы не представлял, опричники накинулись на него, выбивая у него саблю и выкручивая ему руки. Ногу после такого ранения придётся отнять, но Хованский до этого не доживёт. Отрубят голову ему ещё раньше.

Я перезарядил пистолет, пока мои люди волокли князя к выходу.

— В слободу его? — спросил кто-то из опричников.

— В Кремль, — сказал я.

До Кремля ближе, и если у Хованского есть сообщники (а они есть), им попросту сложнее будет нас перехватить.

Мы начали выбираться обратно на улицу. Как только я вышел за ворота, к нам на взмыленном коне подъехал опричник из тех, что отправлялся вместе с Сидором, наблюдать за подворьем Старицких.

— Никита Степаныч где⁈ — крикнул он сходу.

— Тут я! Что стряслось?

— Сидор меня отправил! Старицкий сбегает! — крикнул он.

— Твою мать… — прошипел я.

Хоть разрывайся пополам, чтобы быть в нескольких местах сразу.

— Шевляга! — позвал я.

— Убит! — откликнулись со двора.

— Да чтоб тебя! Дмитрий, здесь сторожишь! Вы четверо! Хованского в Кремль, в башню, остальные за мной! — приказал я.

На этот раз в седло я вскочил сам, без посторонней помощи. Откуда только силы взялись, непонятно. Сразу же дал шенкелей лошади, перешёл с быстрого шага на рысь. От этой тряски всё нутро переворачивалось и кувыркалось, к горлу снова подкатила тошнота, но я держал поводья и сжимал лошадиные бока бёдрами, стараясь удержаться в седле. Сзади скакали опричники.