Мы из блюза (СИ) - Сорокин Дмитрий

Тот вечер запомнился мне навсегда именно потому, что посчастливилось увидеть, как из милой, трогательной, но порою странноватой куколки вылупляется потрясающей красоты бабочка. А всему виною Вертинский – о нём, собственно, и речь.

Из Петербурга он воротился сам не свой – такой же, даже ещё более погруженный внутрь себя, чем даже после службы в санитарном поезде – а уж она-то его изменила несказанно. Саша тут же согласился принять участие в съёмках, и сыграл воистину отменно, но это был словно уже и не он, а какой-то совсем новый, другой Вертинский. Разговаривая с ним, я даже обратил внимание, что он стал гораздо меньше грассировать!

Всё это неимоверно интриговало, конечно. Так что, когда Саша сказал, что у него готова новая программа и он сперва хотел бы показать ее исключительно своим, раздумий не было ни на секунду. Дела мои со здоровьем уже тогда были основательно плохи, но самому себя я поклялся, что умру, если не доползу на этот, как выразился сам Вертинский, «квартирник». Собраться решили у Веры: роялем она не обзавелась, но Саша заверил, что пианино вполне хватит, а оно у нее хорошее, немецкое.

Клятву удалось исполнить, и до квартиры Холодной я добрался. Нашел там множество знакомых и не очень лиц, общим числом под три десятка, но не нашел самого виновника переполоха! Заподозрил было неладное и уже начал придумывать страшные кары, которые призову на голову этого шутника, но тут он появился вместе с незнакомым мужчиной. Как оказалось, это его новый аккомпаниатор. Тот сразу проследовал к пианино и принялся пробовать инструмент. А Саша испросил десять минут на переодевание. Зная его довольно сложный сценический грим, я даже слегка удивился, что он запросил так мало, но сперва хозяйка дома обнесла нас всех напитками, потом я перекинулся несколькими фразами со знакомцами, и вот уже аккомпаниатор взял несколько аккордов и вышел Саша. Признаюсь честно: если бы не был уверен, что это он, не узнал бы нипочём. Куда девался миляга Пьеро?! Что трогательный белый, что саркастично черный – оба эти образа, похоже, ушли в былое. Вертинский был одет в длинное кожаное пальто, перехваченное по талии широким ремнем, кожаную же фуражку. На ногах – до блеска начищенные офицерские сапоги. Никакого грима на лице, лишь черные очки для слепых. Не успели мы как следует удивиться, как концерт рванул с места в карьер:

Кусок не по зубам, не по Сеньке вина

Не по росту потолок, не по карману цена

Не по вкусу пряник, не по чину мундир

Пуля виноватого найдёт.

Прятались вены — искала игла

Ликовали стрелы — порвалась тетива

Колесом в огонь — щекой в ладонь

Пуля виноватого найдёт.

Славный урок — не в глаз, а в бровь

Калачиком свернулась замурлыкала кровь

Стала кровь хитра — а только мы похитрей

Пуля виноватого найдёт.

Проверим чемоданы — всё ли в порядке

Пошарим по карманам — всё ли на месте

Покашляем покурим посидим на дорожку

Всё ли понарошку?[2]

Между песнями почти не было пауз – и стояла тишина. И лишь когда Саша допел щемящую песню про дурачка, который всё ищет того, кто глупее его самого, выяснилось, что концерт окончен – и вот тогда квартира взорвалась овацией. Уже чуть позже Вертинский пояснил, что все песни принадлежат перу одного, безвестного прежде автора, который сложил голову на войне, а потом снял очки, фуражку и снова превратился в того Сашу, которого мы все знали. И спросил, как всегда, застенчиво: понравилось ли нам? Уж не знаю, как примет его публика в театре, но мы ему устроили настоящее чествование, а я предложил снять несколько киносюжетов с участием этого нового образа и показывать их во время концертов – идеи обрушились на меня лавиною…

Вот так оно и было. И, когда нам с Сашей семнадцать лет спустя в Лос-Анжелесе вручали премию американской киноакадемии за лучший в мире музыкальный фильм, мы оба, не сговариваясь, вспомнили этот «квартирник» у Веры Холодной.

***

Это была, пожалуй, самая неординарная сессия звукозаписи в моей карьере. Оставим в стороне архаичность оборудования – где привычные мне усилители, педалборд с «примочками», где главный микшерский пульт – краса и гордость любой студии, наконец? Да нету, не придумали пока. Но это ладно. В крохотном павильончике кроме довольно громоздкой древней аппаратуры, техников и меня поместилась ещё уйма народу: две императрицы, четыре царевны, одна Матрёна, десять человек охраны, три фрейлины и даже один репортер, которого под шумок протащили граммофонщики. Царь грустил и прийти не соизволил, ну и фиг с ним. В отдельном углу сидели «нотники» и влёт писали по двадцать диктантов каждый: один записывал ноты, второй – слова.

Пока не началась запись, я провел краткий инструктаж среди публики, попросив во время записи, по возможности, не шуметь, а также рассказав, что все происходящее, за вычетом моей только что озвученной просьбы, лучше всего воспринимать просто как домашний концерт. «Продюсер» подхватил идею и предложил после каждой песни аплодировать, и как можно громче. И процесс пошел. «Интродукция» - песня – аплодисменты. И так двадцать раз. Удивительно, но для такого большого концерта, да в микроскопическом битком набитом помещении, да с неизбежными паузами между песнями, публика держалась стойко и желающих покинуть наш царскосельский квартирник не было ни одного. Но вот записана последняя песня.

- Спасибо за поддержку, дорогие друзья, - я встал и поклонился публике, как-то подзабыв с устатку, кто там самые главные «друзья». – Вы мне очень помогли!

- Дядя Гриша! – раздался знакомы голосок откуда-то из угла. – А вы можете записать пластинку специально для детей?

Это Швыбзя. Я чертовски устал, но расслабляться рано. Но какова умница, а?

- Разумеется, ваше императорское высочество. Если господа не против…

- Ни в коем случае! Работаем, господа! – воодушевлённо вскричал «продюсер».

- …то вам стоит лишь повелеть, - закончил я мысль. – Насколько я понимаю, монархия работает именно таким образом.

- Тогда Мы, великая княжна Анастасия Николаевна, повелеваем вам записать песню для детей!

- Слушаюсь и повинуюсь, ваше императорское высочество! А вот есть у меня такая еще мысль… - я озвучил идею, получил одобрение обеих императриц, Швыбзя подошла ко мне и запись началась:

- Здравствуйте! Я – великая княжна Анастасия Николаевна, и по моей личной просьбе дядя Гриша Коровьев сейчас споёт для всех юных слушателей пластинок «Русского акционерного общества граммофонов» песню о звёздах.

Я тронул струны:

Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра…

- Григорий Павлович, тогда и на вторую сторону нужно что-то детское! – резонно заметил делец от звукозаписи.

- Да, разумеется. Сейчас соображу, что именно… А, вспомнил. Давайте-ка ещё одну колыбельную – как раз очень тематическая пластинка получится. Готовы? Начали!

Скажи, сова, ты что не спишь?

Скажи, сова, куда летишь?

И отвечала мне сова: «Я голодна, поем сперва,

Лечу, спешу туда, где мышь» [3] .

Десять минут спустя, выжатый, как лимон, но весьма богатый, я выбрался в парк. Закурил, пальцы дрожали.

- Знаете, сударь, пожалуй, это было потрясающе, - задумчиво сказала, подойдя, Мария Фёдоровна. – Огромное вам спасибо.

***

Газета «Петроградский листок»

Сенсация: Распутин мёртв!

При проведении дежурных работ по расчистке русла реки Мойки против руин дворца кн. Юсуповых из воды был поднят труп мужчины лет 45-60. Хотя изрешеченное пулями тело, определенно, провело в воде несколько дней, его удалось опознать. Это оказался небезызвестный «старец» Григорий Распутин. Опознание проводил, в том числе, совершеннолетний сын убитого, о чем надлежащим образом составлен полицейский акт. Как пояснил нашей газете судебный следователь Адмиралтейской части г-н Д., всё свидетельствует о том, что Распутин был убит, а тело его утоплено в реке незадолго до пожара во дворце. Заверяем, что будем самым прилежным образом информировать читателей о ходе расследования.