Вперед в прошлое 12 - Денис Ратманов

Тогда не придерутся к говору. Ну, не должны. А вообще хорошо бы приехать туда и пообщаться со студентами… куда там ты хотела?

— Во ВГИК.

— Вот с этими студентами. И преподами, они не откажут, а ты будешь вооружена. Но даже если план с Гоголем не удастся, не беда. Поживешь у деда, прокачаешься, а потом поразишь их всех, и те, кто тебя брать не хотел, офигеют, ты ж капец какая талантливая!

— А работать?..

— Работы в Москве валом. Хоть в театре дерево изображать и присматриваться к работе, хоть на рынке фруктами торговать вместе с дедом. Москва — город возможностей.

— Страшно, — призналась она, поведя плечами.

— Ну ты же понимаешь, что большое будущее в твоей профессии возможно только там? — Дальше я говорил, опираясь на память взрослого, который пожил в столице, повращался в разных кругах, и вспомнил одного талантливого актера, с которым пыталась встречаться подруга жены. — Это нам отсюда кажется, что артисты, музыканты — небожители. По сути же они такие же люди, к ним не так уж сложно подобраться, а, подобравшись, найти тусовочку, в которой тебе будет интересно, стать для них своей. И тогда, считай, карьера у тебя есть, невзирая на возраст.

— А как же молодость, красота? — возмутилась она. — Талант, в конце концов⁈

И снова вспомнился тот актер, не принявший базовых вещей, которыми я делюсь с сестрой. Потому он не закрепился на стратегической высоте, когда был на пике карьеры, и выпал из обоймы, когда начал сдавать. В момент нашего знакомства это был по-прежнему талантливый, бесспорно яркий, но очень сильно пьющий человек. Привыкший к главным ролям, он не смог смириться с тем, что стал актером второго плана, и предпочел работать на стройке, глуша боль водкой. До самого дна он опуститься не успел. В июле 2025 года всем стало не до кино и не до театров.

— Без харизмы никуда, — ответил я, — но все решает человеческий фактор. Если тебя считают своей, тебе помогут. И профессия актера — это не только сцена, море цветов и овации. Это грязь, разочарования, падения, невостребованность.

Наташка вздохнула и сказала:

— Все равно хочу. И добьюсь!

— Это правильно. Знаешь, что тебе поможет? Развитие навыков, например, написания сценариев. Это сблизит со сценаристами и режиссерами, которые в твоем деле более полезны, чем коллеги-актеры.

— А-а-а, ты об этом… Ну да.

Подумалось, что все студенты ВГИКА видят себя на главных ролях. А по факту карьеру получается сделать хорошо если одному проценту из них. Остальные пополняют ряды Дедов Морозов, Кощеев и бабок Ёжек на детских утренниках, более пронырливые проводят праздники, организуют конторы по организации свадеб и корпоративов, продают душу дьяволу и подаются в агенты.

Наташка не знает, что актеры средней руки, чтобы получить работу, платят агенту до пятидесяти процентов от гонорара. Агент может как погубить карьеру актера, так и помочь ему — все, как в футболе. Но не все знают, что есть еще один путь — через тусовочку, которая включает в себя сценаристов и режиссеров. А чтобы заинтересовать этих людей, одной смазливой мордашки недостаточно — уж сколько они повидали тех мордашек. Надо быть действительно интересным.

И главное правило, какой бы путь ни выбрал артист — нужно быть в центре событий, а это Москва. Только я подумал, что сестра, которую еще год назад я считал пропащей и не любил, уедет от нас, и сердце сжалось.

Потом мы поговорили о том, как нам жить дальше. Наташка пожаловалась, что, пожив в нормальных условиях, она уже не сможет спать, образно говоря, на коврике в прихожей, когда отчим-жаворонок приходит на кухню в пять утра и будит ее. Такое положение вещей вгоняет в хандру и заставляет руки опускаться. Я рассказал про будущий дом, где найдется место и ей, и Боре. Наташка вздохнула, что это очень нескоро, а сейчас она рассмотрела бы вопрос аренды комнаты — заработок у нее приличный, двадцать-тридцать тысяч в месяц. Если десятку отдавать за жилье, на оставшиеся деньги можно питаться. Тем более, в театре премии выписывают. Правда, ей пока не положено, только если мама напишет заявление, чтобы вместо несовершеннолетней дочери деньги давали ей. Но смысла в этом нет, потому что она их будет половинить.

— Мать у нас охреневшая, — сделала вывод Наташка. — Всем родители помогают, покупают что-то, а наша мои деньги половинит вместо того, чтобы помочь. Типа я живу, свет жгу, воду лью — надо делиться.

Волосы на голове шевельнулись. И правда охреневшая.

— Это она когда такое сказала? — утонил я.

— Когда я с пожитками вернулась. Это такие мелочи, полторы тысячи сраных. Но сам факт!

Факт меня взбесил, аж сердце зачастило и захотелось устроить матери выволочку. Отчим ее полностью обеспечивает, я продукты покупаю и работу подкидываю. Что ей те полторы тысячи от дочери, которой и без того тяжело? Раньше она до такого не опускалась. Зачем она это делает? Может, отчим, который похвалялся, что в шестнадцать лет из дома ушел, выедает ей мозг, чтобы и она дармоедов разогнала? Или отчим посредством мамы воспитывает в нас таким образом самостоятельность?

Если бы не опыт взрослого, это имело бы для меня значение, а вот для Наташки имеет и еще какое: она чувствует, что одна в этом мире, и рассчитывать ей не на кого. Или она рассчитывает — на меня?

— Знаешь что, — сказал я. — Давай заключим сделку. Я оплачиваю половину жилья, которое ты найдешь. Если ты делаешь успехи в школе, заканчиваешь год без трояков, то я в июле возвращаю все, что потратила ты.

Наташка аж с шага сбилась, закашлялась. Остановилась и посмотрела на меня, как на оживший памятник.

— Просто ты мне дорога, — ответил я на незаданный вопрос, — и не хочу, чтобы ты страдала.

Она сгребла меня в объятия и сжала. Вот интересно, она и раньше была с волей и мозгами, просто я не замечал этого, или сестрица так изменилась за восемь месяцев? Наверное, все вместе. Все хорошее, что в ней было, отогрелось и пошло в развитие, заглушив озлобленность и тягу к противодействию, а следовательно, алкоголю и наркотикам.

Побродив еще немного, обсудив маму, отчима, отца и Лялину, мы сошлись во мнении, что мачеха из них всех самая нормальная, решила не терпеть мужа-идиота, даже находясь в зависимом положении. Лике тяжко придется, надо будет