Гном, убей немца! - Руслан Ряфатевич Агишев

— Паша с Петей за хлебом пошли, а Федор…

Она снова вздохнула, повернула голову в сторону икон и что-то очень тихо прошептала.

— Федя в военкомат пошел… На войну, сынок.

— На войну?

Я дернулся, вновь вскакивая с постели. Опять вспомнился тот проклятый день, когда раздался звон сторожевого колокола. Как и в том мире, отец пошел сражаться. Значит, и я должен! Я не могу его бросить одного! Мы вместе встретим орков, плечом к плечу, я и отец! Как и в прошлый раз, мы будем стоить вместе!

— Ты куда это собрался? — мама удивленно вскинула брови, наблюдая, как я одеваюсь.

— Я тоже пойду на войну.

— Что? Какая война?

В этот момент в сенях громко хлопнула дверь. Мы тут же замолчали и, словно по команде, развернулись.

— Федя? — тихо вскрикнула мама, видя входившего мужа.

— Папа⁈

Тот с каменным лицом прошел к столу, положил на лавку небольшую котомку, следом сел сам. Несколько минут молчал, опустив голову, смотрел в стол.

— Не взяли, Прасковья, — наконец, со вздохом произнес он.

— Не взяли, — она повторила за ним, с плохо скрываемой радостью. Конечно, какая жена в здравом уме обрадуется, что мужа забирают?

— Сказали, на меня бронь, и нужно возвращаться.

Она села рядом. И они замолчали. Он прятал лицо, стараясь не встречаться с нами взглядом. Словно ему было стыдно, что других взяли, а его нет. Она тихонько вздыхала.

— … Всех наших, кто с шахты, завернули, — глухо приговорил он, не поднимая головы. — Там сейчас много народу. Считай, весь посёлок. А я вот…

Мама подсела ближе, накрыв его ладонь своей.

— А Санька все за тобой рвался, — вдруг еле слышно проговорила она, прижимаясь к его боку. — Пойду, говорит, и все тут.

Отец удивленно вскинул голову, и махнул рукой, подзывая к себе:

— Сань, иди сюда. Садись, — хлопнул по лавке рядом с собой.

— Не торопись, сын. Мы и здесь пригодимся. Чтобы воевать с врагом, нужны патроны, снаряды, танки и самолёты, а для этого требуется что? — он потрепал меня по плечу. — Для этого нужны уголь, металл. Так что, сынок, мы здесь, в тылу, будем воевать. И чем больше добудем угля, чем больше выплавим стали, тем легче будет нашим бойцов там. Понял?

Я кивнул. Конечно, понял. Будет больше угля и металла, значит будет больше оружия, и быстрее уничтожим врага. Значит, и от меня будет польза, значит, и я смогу помочь.

— Вот и хорошо, что понял, — он ещё раз потрепал меня по плечу. — Прасковья, мы с ребятами поговорили и решили сегодня в дополнительную смену выйти. Собери мне поесть. Я пока одежду приготовлю. Сань, вернусь, поговорим, как и что дальше делать будем. Тебе бы со мной в шахту, ты бы там очень сильно пригодился…

Он не договорил, дав понять, что разговор об этом будет позже.

— Хорошо, бать, — снова кивнул я.

Пока они готовились, я вышел во двор. На душе было тяжело, тревожно. Казалось, стены дома давили, хотелось на свежий воздух. К тому же все еще кружилась голова после недавнего приступа.

— Санек⁈ — вдруг крик прорезал воздух, и над забором появилась вихрастая рыжая башка. Оказалось, это был Колька, один из моих новых одноклассников. — Че встал? Пошли скорее с нами!

Ничего не понимая, я подошёл к забору. Подтянулся, выглянул наружу, на улицу, и обомлел — там были все мальчишки из моего класса. Все семнадцать человек, в красных галстуках, громко галдели, махали руками — спорили, в какие войска идти записываться.

— … Дурень, какие ещё истребители? Там же учится нужно, в училище, взлёт, посадка, — говорил с жаром парнишка с оттопыренными ушами. — Года три нужно учиться в училище.

— Долго! — безапелляционно отрезал другой школьник, при этом ещё головой для наглядности мотнул. — Какие ещё три года? Тут и года слишком много! Мне брат сказал, что ещё месяц, ну максимум два месяца, и Красная Армия будет Польшу освобождать. Он танкист, а там такая моща, что ого-го. Короче, парни в танкисты нужно идти. Пехота пыль глотает, грязь мешает, а танкисты все время в коробочке. К тому же ордена чаще танкистам дают… Пошли, а то опоздаем и без нас немца разобьют.

Через мгновение мальчишки уже заспорили, в каких войсках чаще награждают орденами. Шум чуть ли не до небес поднялся, двое даже с кулаками друг на друга полезли, лица красные, злые, скачут рядом, как молодые петушки, «будущие награды делят».

— … Я же сказал, среди танкистов…

— Нет, среди лётчиков! Ещё по зубам хочешь?

— Что? Да, я тебе…

Я вышел через ворота к ним.

— Санька, ты в какие войска собираешься? — все, забыв про спор, повернулись к новенькому, ко мне, то есть. — Давай с нами, сейчас в военкомат пойдем, пусть нас в танкисты пишут. Сначала, понятно, по материальной части подтянут, потом сразу в бой. Считай, к сентябрю уже вернемся, с медалями. Вот бы Красное Знамя получить…

Я смотрел на них, чуть ли не с открытым ртом. Они не просто хотели на войну, а боялись, что могут не успеть. Это какими нужно было быть людьми, чтобы так думать⁈ Ведь, он видел настоящую войну, видел врага, стоял с ним лицом к лицу. Война — это не бесконечные победы, не легкая прогулка и награды. Война — это, прежде всего, смерть, боль, грязь, безысходность, ужас, которым нет конца и края.

— Чего молчишь? В пехоту что ли хочешь? — со снисходительным смешком спрашивал тот, что с оттопыренными ушами. — Или на флот? А что, парни у моряков форма красивая. В такой если на танцы выйти, то…

И говорил так, словно я даже и не сомневался, что иду воевать.

— Я… э-э… в шахту пойду или на завод, — нерешительно сказал я, видя, как у одноклассников меняются лица. — Буду угль для заводов рубить или пойду железо лить.

— Не пойдешь, значит, в военкомат? — переспросил мальчишка с оттопыренными ушами, похоже, местный заводила. Лицо у него скривилось, губа презрительно отвисла. — Струсил, да? Так и сказал бы, а развел тут болото. На завод пойду, в шахту пойду уголь рубить… Испугался, короче.

Я мотнул головой. О чем это он? Как это струсил?