Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

Пани мне целый урок преподала насчёт того, как мыслят коты и как они формулируют свои мысли. Там прямо своя наука, брат! Ничуть не проще, чем беседы пана Фауста с покойниками.

— Слушай, не томи!

— В общем, если коротко — пан Барсик с приятелями поймали нескольких крыс, и те выдали, что есть большая нора, в которую можно попасть из костёла и из одного дома на Темпловой улице.

— Какого именно дома — известно?

— Известно, — Иржи многозначительно замолчал.

— Тебе не стражником бы стать, а артистом, — проворчал Максим. Приятель усмехнулся:

— Я перед приходом к тебе прогулялся на Темплову и, сдаётся мне, вычислил нужный нам дом. По крайней мере, он подходит под все приметы. На вывеске там нарисован железный человек, и там торгуют мясом.

— Треснуть тебя, что ли, — задумчиво предложил Резанов.

— Это дом «У чёрного рыцаря», почти за углом от костёла Святого Якуба. В первом этаже там мясная лавка. Сегодня, понятное дело, она закрыта — воскресенье же. А вот к ночи, думаю, нам стоит устроиться поблизости.

— А нельзя поточнее узнать, где вход?

— Видимо, нельзя, — развёл руками Иржи. — Пани Хелена мне передала всё, что узнала.

— Э-эх… Устроимся мы опять в засаде — и толку? — Макс хмурился, глядя в огонь камина, и нервно покусывал нижнюю губу. — Допустим, мы увидим, как в доме соберутся мясники. Косвенно подтвердим свои подозрения. Но нам-то нужно в костёл! Надо понять, кто раздаёт указания кладоискателям, и зачем.

— Думаешь, это происходит в костёле?

— А иначе для чего им туда пробираться тайком по ночам?

— Логично, — согласился капрал.

— Но если вломимся силой в дом — переполошим всю округу, и спугнём мясников. Причём не факт, что отыщем сам вход в лаз. Он ведь, скорее всего, замаскирован.

— Да, об этом я тоже думал, — согласно кивнул Шустал. — И у меня есть идея.

— Блестящая? — иронично поинтересовался Резанов.

— Других не держим, — с важностью парировал Иржи. — Мы попробуем попросить помощи у тамплиера.

* * *

После ухода Шустала Максим допил лекарство, поднялся наверх и ещё часа два-три проспал. Эвка с самого утра ушла к повитухе, посоветоваться о чём-то. Кабурек, как обычно, был у себя на мельнице. Резанов, проснувшись, сперва не мог понять — где он, а потом — почему среди бела дня он дома, да ещё и спит.

Наконец, вспомнив всё случившееся, капрал-адъютант сел на кровати и осторожно покрутил головой из стороны в сторону. Боль не ушла окончательно — место рассечения саднило и вдобавок нещадно чесалось. Но мир, по крайней мере, перестал покачиваться, и тошнота отступила. Прежние пёстрые искорки тоже уже не плясали в глазах. Максим на пробу взялся рукой за столбик кровати: рука слушалась, хоть и не с прежним проворством.

Резанов встал и несколько раз медленно прошёлся туда-сюда по спальне. Остановился ненадолго у колыбельки, которую они с тестем сделали для малыша. На губах появилась улыбка, но скоро её сменила смесь огорчения и беспокойства. Парень тяжело вздохнул: каждый раз, уходя на дежурство, он теперь опасался, что страх за мужа скажется на Эвке или ребёнке. Мысли пошли по много раз проторённому кругу: вот если бы был доступ к современным лекарствам и медицине! А ведь роды в этой эпохе — дело нешуточное. А если вдруг что-то пойдёт не так? Да тут и медицины-то толком ещё нет! Надо было на врача учиться. Детская смертность, между прочим, в шестнадцатом веке…

На этом он сам себя оборвал и даже потряс головой, отгоняя невысказанные ужасы. Потом в который раз напомнил себе, что располагает, как минимум, одним преимуществом: даром фантазии. В конце концов, если уж солнце — конечно, не без помощи — но удалось поднять из Чертовки… Макс скосил глаза, пытаясь разглядеть растрёпанные со сна белые пряди волос.

«Пусть! Если надо — лысым буду ходить, лишь бы были живы и здоровы!»

Капрал-адъютант привычно оделся, проверил оружие, тщательно зарядил оба пистоля. Кинжал в ножнах был чистым — наверное, Иржи позаботился. Максим секунду-две рассматривал клинок, пытаясь понять, что чувствует. Вот этой самой сталью он убил человека. Отнял жизнь. Защищаясь, пытаясь сохранить свою собственную — но ведь отнял. Однако в душе не было ничего, кроме уже знакомой досады, что смерть мясника оборвала очередную ниточку их расследования. С памятной ночи у Бенедиктинских ворот, когда судьба свела Резанова сначала с мессиром Фаландом, а затем с толпой пьяных погромщиков, на безусловную ценность человеческой жизни Макс стал смотреть несколько иначе.

Стражник спустился вниз и остановился, поправляя перевязь, когда из-за кухонной двери донеслось пение. Максим с удивлением прислушался: напев был каким-то странным. Парень уже привык, что Иренка за работой любит петь, и некоторые из её песенок даже знал — их напевали и в трактирах, и на улицах. Лёгкие популярные мелодии, которые, как принято было считать, складывает сама толпа.

Но теперь песня была совсем иной: низкий, протяжный распев, где, казалось, существовала одна-единственная нота, то поднимавшаяся на тон-два выше, то снова понижавшаяся. «О-о-о!» тянул чистый женский голос, без сомнения, принадлежащий виле.

«Плачет она, что ли? Случилось чего?» — с беспокойством подумал Макс, делая шаг к кухонной двери. В щель между притолокой и неплотно прикрытой створкой он увидел Иренку, сидящую на полу спиной к двери. Резанов уже собрался было войти внутрь — он решил, что девушка чем-то поранилась, а то, что выглядит как пение — на самом деле стон боли. Но тут вила подняла вверх руки и запрокинула голову. Распев стал выше и чуть громче.

«Чтоб меня…» — Максим, сам не зная почему, замер на месте, заворожённо следя за происходящим. В правой руке девушки мелькнул пучок каких-то трав, исчез за дверной створкой — и появился снова, уже тлеющий. По комнате поплыл смешанный с дымом терпкий аромат, чуть резковатый, но приятный. Тонкое запястье мерно покачивалось в такт напеву, чертя тлеющими травами в воздухе замысловатые узоры.

«Колдует, — пришёл к выводу Резанов,