Величие империи (СИ) - Старый Денис

— Да, так и есть. Я рад, что мой король посчитал мою кандидатуру уместной и полезной для Франции. Я здесь, мой друг, чтобы договариваться, — сказал Эммануэль. — Не могут наши страны, находясь так далеко и не имея территориальных проблем находится в ссорах.

Мы сидели в ресторане «Мангазея» в комнате для особых гостей. Сюда не допускались даже весьма богатые люди, очень статусные, входящие в элиту Российской империи. Стены особо толстые. Марта знает, что если нужно было бы, то я сам сказал ей подслушать наш разговор. А так, нет, нельзя. Узнаю, сверну рыжую голову.

Выбор ресторана, как места встречи имел и другую подоплеку. Подобных заведений, я это уже знаю наверняка, нет ни во Франции, ни где-то в другом месте. Такого высочайшего уровня питейные заведения с такой необычайной и совершенной кухней есть только в России. Пусть видит француз, да своим расскажет.

И, между прочим, это делает нашу страну в глазах европейцев не варварской; даже некоторые начинают приписывать к числу цивилизованных государств. А потому что не могут не признать превосходство русского общепита. Поесть любят все, тем более вкусно, красиво, в приличном месте.

— Так почему же вы решили встретиться со мной еще и не получив верительные грамоты и не встретившись с канцлером Российской империи господином Андреем Ивановичем Остерманом? — спросил я герцога.

Когда мы съели мясо «по-французски» — а в это время блюдо имеет название «мясо по-ингерманландски» — настала пора разговаривать. Кстати, название блюда играет ещё одну важную роль: это проверка человека на трезвость. Вот если вы говорите официанту, какое именно мясо хотите, — значит, ещё не пьян; по-трезвому не каждому дано выговаривать название некоторых наших блюд. Следующее блюдо — беф-Норов с картофельным пюре. Тоже будет повод поговорить о кулинарии.

— Эммануэль, можете поверить мне, я действительно рад вас видеть. Однако есть предположения, что вы не спроста искали со мной встречи. Не желаете ли перейти к сути дела? — после не менее чем двух часов бесед, пусть и занимательных, но пустых, то есть светских и на грани приличия, может чуточку за гранью, решил я более не транжирить своё время.

Лицо герцога де Дюраса резко стало серьёзным, он нахмурил брови, непроизвольно стал стучать пальцами по столешнице. Слишком много эмоций проявлял, слишком многое давал мне рассмотреть. Так дипломаты себя не ведут.

Во многом мне льстило то, что французы обращают пристальное внимание на мою персону. Чем-то иным тот факт, что следующим послом Франции в Российской империи станет, скорее всего, именно Эммануэль де Дюрас, я объяснить не могу. Узнали же, что мы с ним общались.

При этом французы посылают может и хорошего человека, но плохо подготовленного посла. Впрочем, Эммануэль пока ещё официально не провозгласил себя послом: статус у него что-то вроде наблюдателя, предтечи посольства. Вероятно, прямо сейчас от моих слов зависит, будет ли Эммануэль полномочным послом французского королевства в России.

— Итак, герцог, я жду, — подтолкнул я Эммануэля к серьёзному разговору. — Друг мой, ну не могут же между нами быть сложности, недосказанности.

— Мой король готов сделать очень многое, чтобы только Россия в будущей войне в Европе не выступила на стороне Австрии, — скороговоркой, будто окунаясь в холодную прорубь, быстро сказал француз.

Я так и предполагал. Зашевелились, французы оказались способны оценить наши действия в Крыму и в противостоянии со Швецией.

— Первый вопрос: почему вы с этим не обратились к Андрею Ивановичу Остерману? — спросил я.

— Видимо, из меня никудышный дипломат. Я же больше ученый, натуралист, биолог, — признался он. — Очень хочется говорить прямо, и понимаю, что это неправильно. Позволите, господин Норов?

Он улыбнулся; я кивнул головой, жестом руки показал, что собеседник может продолжать.

— При дворе моего короля прекрасно поняли, кто именно составил заговор, и кто победил в придворной войне в России. Это вы, мой друг, — сказал Эммануэль.

Считать, что французы в какой-то мере глупцы, было бы неверно. Действия их посла Шетарди могут говорить о рискованности, некотором авантюризме, недооценки скорее всего меня. Но это не глупость.

С другой стороны, в той истории, которую я знаю, но которая уже изменилась, Шетарди удалось принять активное участие в государственном перевороте и возвеличивании Елизаветы Петровны. Может быть самое деятельное.

— Эммануэль, боюсь вас чем-то оскорбить, но всё же позвольте напомнить, в чём состоит одна из составляющих дипломатии, — произнёс я. — Так вот: каждая держава, если она уважает себя, должна преследовать свои собственные интересы во всём и всегда. Вы можете со мной не согласиться, но я убеждён, что у сильных держав никогда не бывает союзников — кроме собственных армии и флота. Есть временные попутчики, которые выгодны в данный момент, не более того. Остальное — лишь громкие слова, под которыми ничего нет.

Я замолчал, сделал вид, что вдруг пересохло в горле; именно поэтому решил пригубить замечательного французского вина. В Петербурге такое было, но в крайне ограниченном количестве. А мне важно показать, что мы умеем ценить хорошие вина; не всегда лишь только сладкими венгерскими или рейнскими, которые французы наверняка считают не вином вовсе, а пародией. Напитком виносожержащим.

— Так что же, Эммануэль, предлагает Франция? — продолжил я. — Если только мы не расторгнем союзное соглашение с Австрией по очень веским причинам, Россия продолжит выполнять свои обязательства. Что взамен? Сильная Пруссия нам не нужна, это уж если мы полностью откровенны. Но тут многое зависит именно от австрийского императора: не впал ли он в старческий маразм и не готов ли на активные действия против нас. Но важно понять, что предлагает Франция.

— Французская корона окончательно признаёт титул императора Российской империи, — выпалил Эммануэль.

Я улыбнулся, причём снисходительно.

— Если это всё, то предлагаю провести остаток вечера как друзья, ибо у нас не получится разговора как у двух дипломатов, — сказал я.

Но, право слово, еще пару минут назад я считал, что французы весьма умны, а тут они предлагают то, чего в принципе нам и не нужно. Предыдущий посол уже признавал Российскую империю как данность. Если Франция каждый год будет отзывать своё признание, а потом им же спекулировать, то это не просто глупо — это отвратительно и брезгливо.

— Но что же вам нужно? — спросил герцог.

— Франция перестаёт поддерживать Османскую империю. Заявляет об этом уже сейчас, до наступления летней военной кампании. При этом мы не откажемся от французского пороха и даже некоторого числа ваших карабинов. Думаю, ни для кого в Европе не секрет, что Россия и Османская империя готовы вступить в решающую фазу своего противостояния. Французских ушей там быть не должно. Между тем мне приходилось сражаться с французами, которые были в рядах турок, — выдвинул я первое требование.

В принципе можно было на этом и закончить, так как Франция вряд ли пойдёт на подобные условия. Мало того, что сейчас французы несколько теряют берега и считают себя вправе занять место европейского гегемона. Так еще и с турецким султаном у французского короля очень нежные дружеские отношения.

Чего стоит то, что именно Франция занимается модернизацией и подготовкой артиллерийских частей Османской армии; полки нового линейного строя у турок тренируют также французы. Оружие, которое мы встречаем у турок все чаще — французское. Мы практически уже в состоянии войны.

— Мой друг, вы не можете пойти даже на это. Так от чего же вы тогда рассчитываете, что Россия вдруг не воспользуется случаем и не станет громить французскую армию? — спросил я.

— Вы слишком самонадеянно считаете, что французскую армию можно с лёгкостью разбить, — начал было Эммануэль, но я прервал:

— Скажите, пожалуйста, мой друг, насколько кардинально отличается французская армия от шведской, с которой мы справились малыми силами? — перебил я своего собеседника.