Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей

Минут пятнадцать я предавался бесплодным мечтаниям — думал о судьбе Люсии и аптеки. Наверняка ей пришлось закрыться, вряд ли она справится там одна. Или работает всего несколько часов в день. Эх, сейчас бы в Гавану… Вдруг вспомнил мулатку, умывающуюся над тазом в чулане, как мелькнула ее мокрая грудь, когда я случайно зашел… А я тут, вдыхаю ароматы лизола и выгребной ямы, в горах.

— Ага, вот и ты, — раздался голос у входа в палатку. — Так и думал, что здесь спрячешься.

— Привет, Мануэль, — буркнул я.

Барба Роха приходил каждый день. Так, узнать о состоянии дел. Но сейчас наверняка ему надо что-то другое. Что ситуация со вспышкой инфекции переломилась, уже знали все. О хорошем стараются сообщить быстро.

— Пойдем, поговорим, — разведчик вроде и не заметил, что я ответил с неохотой.

Мы пошли куда-то за северную окраину лагеря. Здесь я еще не был. Хотя легче сказать, где был — на кухне, в медблоке, да в штабной палатке. И еще у аргентинского психа. Пиньейро молчал, шёл впереди. Только метров через триста, зайдя за поворот скалы, остановился, вдруг вытащил пистолет и протянул мне.

— Знаком?

— Откуда? Только в кино видел. Ты забыл? Я — помощник аптекаря из трущоб. У нас там могут на кулачках подраться, ножом пырнуть, а стрелять — не из чего. Один патрон стоит как каравай хлеба. Угадай, что выберут местные?

— Ничего, сейчас научу. Ничего сложного. Смотри, держишь в правой руке, целишься… Давай, поднимай, поддерживай левой, наводи ствол на тот белый камень… Давай еще раз…

Выстрелить он мне дал минут через двадцать. В камень я не попал — зажмурился перед тем как нажал спусковой крючок. Зато звук показался очень громким.

— Ещё! Глаза открой! Ну вот, получилось. Ладно, давай присядем, — похлопал Барба Роха по камню.

Что-то сейчас будет, сто процентов. С чего бы ближнику Фиделя водить заниматься стрельбой простого пацана?

— Расскажи о случае у банка, — попросил Пиньейро. — Всё, что вспомнишь. Давай.

Повествование заняло неожиданно много времени. Мануэль выуживал из меня всё новые подробности, вплоть до детального описания внешности полицейских и кто ставил на место запаску, спрашивал моё мнение об организации налёта. Тут я сразу замкнулся. Отнекивался, что не специалист, в детали не посвящен, и прочее.

— Помнишь, я говорил, что буду привлекать тебя к своим делам?

— Ну было такое…

— Я от своих слов не отказываюсь. Я на тебя только один раз глянул, и понял — наш человек. Взгляд у тебя, будто ты уже лет пятьдесят прожил. Цепкий. Есть мечта? — без паузы спросил он. — Такая, на всю жизнь. Чтобы можно спокойно умереть можно, когда осуществится?

— Есть.

— Расскажешь?

— Пока нет. А то может не сбыться.

Стрелять я худо-бедно научился. Барба Роха даже перестал недовольно морщиться. Через неделю он счел меня пригодным к дальнейшей жизни и подарил «Кольт 1911», старый, с потертыми щёчками, с пролысинами на воронении, но еще живой. Ну, так Мануэль сказал. Для такого стрелка, как я, вполне сойдёт. Я взвесил пистолет на ладони — тяжёлый, гад. И тут же понял, что держу в руках не игрушку.

Барба Роха умудрялся быть везде. Мог минуту назад сиять своей мальчишеской улыбкой и рассказывать анекдот, а через миг — уже разговаривал с Фиделем, и в глазах становилось столько серьёзности, что впору было приосаниться рядом. А ещё он читал, много и жадно. В его палатке я увидел настоящую груду книг — от учебников по экономике до толстых романов. Я начал перебирать корешки, глаза разбежались.

— Любишь читать? Вот, держи.

Он подал мне старый, за март пятьдесят третьего, номер журнала «Богемия». Знаю, продается в киоске по пятнадцать сентаво. На обложке был изображен белый усатый мужик лет пятидесяти, сидящий в три четверти, явно не дурак выпить, судя по всему, а надпись гласила, что в этом номере полный перевод последнего романа известного писателя Эрнеста Хемингуэя «Старик и море».

— Никогда не слышал о таком, — признался я.

— А он живет в Сан-Франциско-де-Паула, хоть и гринго. Дом небольшой.

— Наша аптека совсем рядом, несколько километров. Но даже знай я, что там такая знаменитость рядом, смотреть не пошел бы. Работает человек, или отдыхает, а тут такая рожа из-за забора: «Привет, а я ваши книжки читал. Ничего так, неплохо пишете».

— А я с ним знаком, — засмеялся Барба Роха. — Но да, ему лучше не мешать. Сложный человек.

Я взял журнал без особого интереса: мало ли кто что говорил, кому-то нравится, кому-то не очень. Вон, дон Хорхе тоже всё читал про шестиугольную библиотеку, а я бы эту книгу сразу в сторону отложил. Вот и здесь: бумага пожелтела, обложка затерта, я точно не в первой сотне читателей. Полистал — реклама, заметки, фотографии министров, но вдруг наткнулся на первые строки повести. Не знаю, что за сила меня дернула, но я начал читать. «Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы». Меня будто втянуло в эту книгу. Я представил, как этот рыбак отходит от берега в Санта Мария дель Мар, рядом с моим домом, и будто сижу рядом с ним в лодке. Как же можно так сильно писать? И правда, великий писатель.

Ночь опустилась быстро, а я всё читал. Лампа в палатке чадила, комары кружили над пламенем, глаза резало от усталости, но я не мог остановиться. Мне надо было дочитать этот гимн упрямству человека, который не сдается, даже когда всё против него.

Иногда я поднимал голову и слушал тишину лагеря: редкие шаги часового, где-то кашлянули, кто-то храпел. Мир сузился до двух вещей — журнала в руках и истории, в которую я провалился.

И только когда прочитал слова «Старику снились львы», понял, что снаружи уже светает. Я закрыл журнал, положил его рядом и долго сидел, глядя в потолок. Казалось, старик этот — не там, в своей хижине, а здесь, со мной. А туристка, которая спрашивает о хвосте рыбы — конечно же, Сьюзи.

Утром я понес журнал Пиньейро. Он сидел у своей палатки и пил кофе из большой глиняной кружки.

— Спасибо, отличная книга, — протянул я ему журнал. — Пожалуй, если сеньор Хемингуэй согласится со мной выпить, сочту это за большую честь.

— Посмотрим, что можно сделать, когда будем в Гаване, — засмеялся Барба Роха. — Ты садись, не стесняйся. Хочешь кофе? Угощайся!

Я сел рядом и расслабился под утренним солнышком. После почти бессонной ночи в голове царила странноватая легкость, так что когда прозвучал следующий вопрос, я точно был не готов.

— Расскажи, что там случилось с аптекарем.

— Ка… каким? — я снова начал заикаться, только уже непроизвольно.

— Который внезапно умер, а один не очень умный молодой человек после этого пошел и купил дом.

— Да ничего, — попытался я взять себя в руки. — Съел что-то, упал, его сначала рвало сильно, а потом сознание потерял. Вызвали скорую и отправили в больницу. И там он умер неизвестно от чего.

— Ты забыл упомянуть, что перед этим он до полусмерти избил твою подружку, а потом съел гренки, которые ты принес. Только аптекарь их вроде не заказывал, да? А деньги на дом? Ты, наверное, их заработал тяжелым трудом, а? — подмигнул мне Мануэль.

— Родственники помогли, — сказал я, уже предвидя следующий вопрос.

— И ты, конечно, дашь уважаемому следователю их адрес, а они с удовольствием подтвердят всё, что ты сказал? Ты действовал глупо и необдуманно, Луис, — очень мягко сказал Барба Роха. — Твоё счастье, что выяснять никто не стал, а ты уехал из Гаваны. Даже искать не надо — ты подставился по полной. Чем ты аптекаря?

— Кантаридином. Посыпал гренки. Если бы не это, он бы точно убил…

— Я не осуждаю. Это твоя жизнь, тебе жить с этим. Скорее всего, покойный сошел с ума, раз начал себя так вести. Но впредь сначала думай, а потом начинай делать. Будешь работать со мной — сначала советуйся. Думаю, ты догадываешься — в разведке очень мало людей, которых можно считать ангелами. Но у нас должно быть доверие.