Дипломатия фронтира (СИ) - Денисов Вадим Владимирович

— Ну, а ближайшие родственники?

— Кто?..

— Кто вас может искать, и кого можете искать вы?

Он впервые улыбнулся — улыбка оказалась светлой, неожиданно молодой.

— Да никого, уважаемые! Мне некого извещать, а Господь сам известит, кого нужно, вот так вот.

Директор тихо выругался под нос, решительно доставая сигарету. Катрин это проигнорировала, продолжая:

— Профессия?

— Пономарь я, — ответил Илья, будто это было так же обыденно, как «столяр» или «пекарь».

Слово повисло в воздухе.

Что-то слышал, но убей, не знаю, кто это такой. Катрин посмотрела на меня, я перевел: «Ponomar». Офигенно… Директор выдавил:

— Что за черт? Это секта какая-то?

Илья, словно уловив суть, добавил:

— Служитель при алтаре и ещё много чего. Звонил в колокола, свечи зажигал…

Катрин закрыла глаза, потирая переносицу. Вентилятор снова зажужжал, разгоняя напряжение.

— Расскажите подробнее.

Илья набрал в грудь побольше воздуха и начал пояснять.

Оказывается, слово «пономарь» в русском языке — искажённое. Греческий оригинал пишется как «парамонарь» и переводится как «привратник», «приставник». Возникло в древней Церкви в связи с её полулегальным-полуподпольным положением — аресты, гонения, а то и народный языческий бунт.

Кроме того, христиан тогда было в разы меньше, чем язычников, потому приходилось следить за входящими, не допускать в храм неверных, отлученных и прочих. Поэтому контроль за храмовыми дверями был не только символическим, но и реально важным делом.

Из среды верующих избирались мужчины, способные выполнять функцию охранников.

Со временем Церковь получила официальный статус и была избавлена от гонений. Охрана входа стала проще, и с тех пор пономари стали выполнять другие функции, связанные с помощью священника в алтаре: следить за освещением, возжигать светильники, подавать кадило, греть воду, выходить со свечами во время входа. Пономари часто выполняют обязанности чтеца, следят за порядком во время богослужения, убирают в алтарях между службами. Потому их стали называть ещё и алтарниками.

Для того чтобы получить право стать пономарем, достаточно благословения настоятеля храма. Пономарь не является священнослужителем. Он — церковнослужитель.

— Я не посвящен в сан, не имею права совершать богослужения самостоятельно. Но должность сия важная, вот так вот… — сообщил Федичкин. — Священник не имеет права совершать Литургию, если в алтаре нет лица мужского пола, помогающего ему. В приходах, где нет диаконов, дело хранителя священнической молитвы выполняем мы, пономари! Ну, и за материально-техническую часть отвечаем: возжигания лампад, разжигания кадила, приготовления просфор, воды и вина…

— Коллега! — не выдержал я. — Лично мне суть понятна.

— Тогда последний вопрос, Илья Алексеевич, как вы попали к американцам?

— Так ить с острова украли! — без запинки ответил тот.

— С какого острова? — не уставал удивляться я,

— Так с Крузенштернова острова! С Малого, прости Господи, Диомида… А прилетел я туда на геликоптере с Большого Диомида, то бишь с острова Ратмановского. В ранешние-то времена оба острова считались территорией Российский Империи, однако после продажи Аляски царями остров сей Крузенштернов стал американским. Там и сейчас их коренные жители остались, душ сто пятьдесят… А вот на Ратманове только пограничники стоят, рубежи охраняют.

— Это место, где проходит линия перемены дат? — вспомнила Екатерина Матвеевна.

— Ну так и где ж ей ещё ей проходить-то?

— О, Диомид! — мистер «Мюллер» поднял руку и тоже закивал. Знает, хорошо учился.

— Но как вы, Илья Алексеевич, туда попали? — Селезнёва снова открыла папку и что-то записала.

— Я в последнее время часовни в глухоманях строил, вот так вот. Начал на Ангаре, потом в Таликите, Экурдахе… А затем меня пригласили на Чукотку, где новый Храм открывали. Ну, так и что ж, дай, думаю, посмотрю, как живут люди на Краю Света. Приехал, пристроился, огляделся.

— И как люди живут? — спросил я.

— Хорошо живут, трудно и дружно, как положено. Край богатый, про Церковь власти не забывают… И много всяких там этих, как их, активностей, вот ведь бесовское слово! Так вот, решили как-то единоверцы, то есть старообрядцы, признающие верховенство Московского Патриархата, установить духовные и культурные связи со староверами американцами, что из Аляски…

— Я слышал о единоверии в Енисейске, и всё-таки поясните, пожалуйста.

Селезнёвой в свете будущей деятельности хорошо бы это знать. Федичкин посмотрел на меня с каким-то особым вниманием.

— Вы бывали в Енисейске? Хороший город, светлый. А единоверие есть противные расколу старообрядческие приходы Русской Церкви, единых с ней в вере, но разнствующих в обряде. Единоверие есть примиренное с Русской Церковью старообрядчество… — чувствовалось, что вопрос был ему не в новинку, поэтому отбарабанил Илья как по писаному:

— Никаких особых отличий от обычного православия оно не имеет, но есть двоеперстие, сохранение древних богослужебных чинов и проведение обрядов по изданным до раскола книгам, и уклад жизненный по «Домострою». Сама церковь, как здание, отличий от обычного храма православного не имеет. Понять до начала службы, что храм относится к старообрядческому направлению, невозможно.

— Я поняла. Продолжайте.

— Но в саму Америку сразу попасть трудно. Вот люди добрые и предложили для начала совершить двуединое моление на острове Крузенштерна. Бумаги справили, со всеми властями договорились. Собрались мы, да и полетели, там же всё невеликое и рядом! Остров Ратманова в длину размером около семи километров, а Крузенштерна так вообще три с хвостиком. И между ними меньше четырёх километров. Прилетели, а погода стала нелётная, американская делегация в аэропорту Уэйлса сиднем сидит, что рядом с Номом… А жители на островке том приветливые, гостеприимные, накормили-напоили, да и у нас своё имелось… Я и уснул.

— И что же дальше? — с нетерпением спросил офицер госбезопасности.

— Проснулся под каким-то кактусом с колючками, как в преисподней… — тяжело вздохнул Федичкин. — Пока в себя пришёл, пока осмотрелся… Вот ведь бесовская канитель, только что мирно спал среди камней приполярных у окияна студёного, а очнулся в прериях! Ладно, думаю, чай не в тайге чернохвойной кромешной с медведями, да оводами — выживу! Тепло ведь и видно далеко. Вот так вот.

Все немного помолчали.

— Невероятно! — выпалила Екатерина, изумленно уставившись на рассказчика.

— Такие уникальные истории в книгах описывать надо! — произнёс я. — Человек с благой целью полетел на русскую погранзаставу, а оказался призван в армию Северных Штатов!

— Вот и опиши, — после этих слов Селезнёва повернулась к директору БНБ и самым решительным тоном сказала: — Я готова подписывать документы!

На лице Джозефа Эдгарда Сандерленда одновременно отразилось облегчение и сожаление.

— Только завтра, мадам. Рабочий день в канцелярии уже закончился.

— Ладно, один день ничего не изменит, я надеюсь! — Селезнёва сверкнула белозубой улыбкой и встала, поправляя юбку. — Приедем за вами завтра, Илья Алексеевич.

Когда мы вышли, директор госбезопасности тронул меня за локоть:

— Вы верите этому цирку, господа? Медведи, монахи, какие-то славянские мормоны, одежда времён Золотой лихорадки…

— А разве на Платформе иначе? — отреагировал я. — По пути сюда на нас нападали не только дорожные бандиты, но и настоящие людоеды, а потом ещё и язычники из сумасшедшей деревни.

— Вот и прекрасно, ответственность в любом случае будет лежать на вас.

Я оглянулся на зарешёченное окно. Ещё не увели.

Илья сидел все так же прямо, косичка лежала на сюртуке, как мистическая змея из какой-нибудь Чёрной Пади. В его спокойствии была некая внутренняя уверенность и сила, заставлявшая меня не сомневаться.

В отличие от Сандерленда, непонимающего, кто здесь в клетке на самом деле сидит.