Черные ножи 3 (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

— Найди меня после, — даже не попросила, а потребовала она, — нам нужно многое обсудить.

Я лишь кивнул в ответ, понимая, что вряд ли выполню эту просьбу, и обе девушки умчались, причем Варя пару раз обернулась, словно запоминая меня. Шикарно! Когда по моим следам придут люди из СМЕРША, то у Насти появятся проблемы. Воробушек обязательно расскажет, что лейтенант медицинской службы болтала со мной, как со старым знакомым, а проверить ее биографию и установить, что она работала на том же заводе, где и я — дело недолгое. Да и найдутся те, кто расскажет после и о нашей связи. Лучше бы мы и не встретились вовсе. Я, возможно, навлек беду на ее голову…

За мной идет охота, и я сам в этом виноват. Британцы эти клятые… да еще субмарина — поводов для разговора с контрразведкой было более чем достаточно. А если они просчитали, что именно я подкинул генералу тетрадь, то вообще пиши пропало. Вот только если прежде я был открыт к общению с теми, кто принимает решения, то теперь старался всячески избегать возможных контактов. Причина проста — я не хотел попасть в клетку. Если я окажусь у них в руках, меня уже не выпустят. Меня будут выжимать, словно лимон, пока весь сок не выйдет. Но и оставшуюся корку не выкинут, а будут давить дальше и дальше, до самого конца. А я не хотел ближайшие годы провести в закрытой камере, общаясь исключительно со следователем и его начальством. Вторая жизнь — это возможность еще немного подышать свежим воздухом, и менять его на спертый запах камеры я не желал.

Пока я раздумывал, каким образом мне выбраться из полевого госпиталя и отправиться дальше, ко мне подошел давешний водитель.

Оглядев меня недовольным взором, он чуть нахмурился и заявил:

— Чего маешься, служивый? Аль первый день в армии? Доложиться начальству требуется, значится, по всей форме. А там тебя либо на довольствие поставят, либо подскажут, как до места добраться. Куда следуешь то?

Особо распинаться перед водилой я не собирался, незачем. Бумаги погибшего танкиста я изучил мельком, но номер части, конечно, запомнил. Вот только предстояло выяснить, где конкретно эта часть сейчас воюет, и понять, каким образом до нее доехать. Дезертировать я не планировал, и свои планы менять не собирался.

— Боюсь, отец, начальству сейчас не до меня, — я широко махнул рукой, стараясь охватить всю царящую вокруг суету. — Ты говорил прежде, что с попуткой подсобишь? Может, знаешь, едет ли кто до железки?

Водила почесал в затылке, задумавшись.

— Михалыч должен за продуктами выехать через полчасика, вон он бидоны грузит. Попробуй у него узнать! Вообще, по инструкции не положено чужих подвозить… но ты у начальства разрешение спроси, тогда точно возьмут, — опять весьма толсто намекнул он. Подозревает меня в чем-то? Вроде, не должен.

— Благодарю, отец. Так и сделаю.

Но, распрощавшись с водилой и дождавшись, пока тот отойдет подальше, я двинул в сторону упомянутого Михалыча. Обращаться к местному начальству я очень не хотел. Это лишь трата времени, да и припахать меня могут для работ в госпитале, несмотря на бумаги Василия Шведова, требующие незамедлительно явиться в часть. Но оставаться на месте я не мог, доктор с его людьми могут оказаться здесь в любую минуту. Я точно знал — меня не оставят в покое.

Подойдя ближе к нужной машине, я без единого слова поднял один из бидонов и рывком поднял его в кузов. Тяжело!

Михалыч — крупный, широкоплечий мужчина лет пятидесяти, как раз подхватил следующий бидон и подтащил его ближе. На меня он глянул лишь мельком — явился помощник и хорошо, но тут же скомандовал:

— Давай-ка вдвоем, попроще будет!

Дело, и правда, пошло на лад. Хорошо еще, что бидоны были пустыми, но и так они весили килограмм по десять-пятнадцать, а уж с полными мы бы и вдвоем с трудом управились — неудобно. Работа спорилась, и через четверть часа мы забили кузов под завязку. Поверх Михалыч накидал пустые мешки под хлеб и прочую мелочь.

— Выручил, боец, — закончив, он обратил, наконец, на меня внимание. — Хотел чего?

— Мне бы до ближайшего городка… добираюсь до своих, но под обстрел попали…

— Слышал уже, — помрачнел Михалыч, — немцы, суки, налетели, как коршуны. Людей жалко, положили ни за что…

— Ничего, задавим! — пообещал я. — Обязательно задавим! До Берлина дойдем, Гитлера за усы вытащим из бункера, приволокем к Бранденбургским воротам и на них же и повесим!

Михалыч, несмотря на шум и крики вокруг, улыбнулся.

— Поехали, мечтатель, подброшу. Предписание только покажи сначала… так, на всякий случай.

Правильно, доверяй, но проверяй. Впрочем, с бумагами у погибшего танкиста все было в порядке. Так что Михалыч лишь мельком мазнул по ним взглядом и вернул мне.

Машина тронулась с места, я бросил прощальный взгляд назад. Настасьи Павловны, разумеется, не увидел. Что же, встретились и разбежались. Время все меняет. Когда я с ней только познакомился, во мне еще во всю превалировали Димкины гормоны — и аппетитные Настины формы, и красивое ее личико не могли его, да и меня, не заинтересовать. Потом легкая романтика: все эти вечерние прогулки по городу, походы в театр, наши долгие разговоры, редкие поцелуи…

Это требовалось Димке, но было необходимо и Насте, чтобы, наконец, проснуться и начать жить по-настоящему. Но было ли это нужно мне? Не в такой степени. Я и так чувствовал себя вдвойне живым. Новое рождение дало мне то, чего не давала первая жизнь — ощущение, что все не напрасно. Что все наши дела и поступки, мысли и переживания, наши стремления и мечты не пропадут просто так, не канут в Лету, не сгинут без следа. Что мы, и правда, сумеем сделать мир лучше и чище, честнее… а если нет… тогда у нас появится второй шанс. И я очень надеялся, что и Димке Бурову, хорошему парню из Челябинска, кто-то тоже предоставил подобный шанс. И сейчас он живет где-то новую, куда более счастливую, чем прежде, жизнь.

— Как тебя сюда занесло-то? — прервал мои мысли Михалыч. В кабине густо пахло чесноком и потом. Мужской запах.

— Да по госпиталям отлеживался, все доктора не отпускали, как ни просился. Бежать уже хотел, к своим! Как они там без меня воюют? Но выписали, к счастью!

— Я тебя у вокзала выброшу, устроит? От Твери много составов каждый день отходит, с кем-нибудь да договоришься… или на попутке дальше двинешь. А лучше всего к военному коменданту вокзала подойди, объясни ситуацию… он — мужик толковый, обязательно подсобит!..

Так, наконец, ориентир. Тверь. До Москвы оставалось меньше двухсот километров… чуток не доехали. Если бы все же добрались, бежать я бы уже не сумел, там бы меня сразу взяли под плотный контроль.

И все же я до сих пор слегка сомневался, в чьи руки я попал. Не выглядел этот доктор так, как должен был выглядеть. И действовал он не правильно. Со мной ведь можно было и по-человечески поговорить… договориться. Я ведь не чужой! Но они решили действовать иначе. Что же, их право, но и мое право делать то, что считаю нужным.

Мои мысли вновь вернулись к доктору. Все же было в нем нечто странное… тогда, в полубреду я эту странность лишь уловил, но не осмыслил, сейчас же мне становилось все очевиднее — доктор был не тот, за кого я его изначально принял. Ведь, я подумал, что после ареста в Ленинграде меня передали СМЕРШевцам, которые собирались отвезти меня прямиком в Москву. Теперь же я начал припоминать, что в своем смешанном состоянии слышал звук лодочного мотора — это меня, очевидно, переправляли на катере через Ладогу. Затем я оказался в машине, ее мотор постоянно тарахтел из-за мелкой неисправности… потом провал в памяти… а затем звук мотора изменился, и зазвучал уже мощно и ровно. Мы поменяли машину? Старая сломалась? Или же… вместе с машиной я поменял и своих охранников.

Неужели, нашу группу перехватили по дороге⁈ Так к кому же в руки в итоге я попал? Столько вопросов, и ни одного ответа…

— Уснул что ли? — хмыкнул Михалыч. — Подъезжаем уже, вон он — Калининской вокзал!

А я, и правда, чуть расслабившись и погрузившись в размышления, задремал, несмотря на холод в кабине. Сейчас же, резко встрепенувшись, уставился в окно. Мы потихоньку продвигались вдоль кирпичных двухэтажных домов старой постройки, тщательно объезжая большие лужи.