Последний герой СССР (СИ) - Алмазный Петр

После этих слов я почему-то подумал о Вовчике.

Глава 21

— Распишись, — Сорокин подвинул ко мне ведомость, я посмотрел сумму в графе и удовлетворенно хмыкнул. Поставил росчерк. Сан Саныч положил конверт на стол. — Сегодня полдня и завтра отдыхаете. Послезавтра прибудут Рохлин и Алферов. Отчитаетесь по командировке, также на совещании определимся с дальнейшей работой. И, Влад, спасибо тебе.

— За что? — Пожал плечами, сгреб со стола конверт.

— Честно говоря, у меня были большие сомнения, отправлять ли тебя на такое сложное дело. Все-таки человек ты новый. Так что будем считать, проверку ты прошел с честью. А теперь иди, отдыхать тоже надо.

Я вышел в приемную, спустился по лестнице в фойе. Посмотрел на зеленую стену растений и в голове мелькнуло: «Ванечка». Зашел за кадки, толкнул ту дверь, за которой последний раз видел вокзального бомжика. Он был там. На парнишке надеты чистенькие спортивные брюки и белая футболка. Увидев меня, паренек спрыгнул со стула, сразу потеряв интерес к компьютеру.

— Здравствуй! А смотри у меня какая новая рубашечка! — Он вытянул футболку из штанишек и растянул, показывая. — Чистенькая! Красивая же? И значок какой, видишь? Мне Настя подарила! — Он погладил пальцами октябрятскую звездочку, приколотою на груди.

— Конечно, Ванечка, — ответил я ласково, но сердце сжалось. Подумал: «Как же ты, пацан, выжил вообще?», но вслух так же спокойно и даже ласково спросил:

— Ваня, а что ты там говорил про «закопают — откопают»?

— Так тебя уже один раз закопали. Ты забыл разве? — Он посмотрел на меня своими почти прозрачными голубыми глазами — ясными-ясными. — Там закопали. Когда будет потом, — и он махнул рукой куда-то в сторону. — А откопали, потому что ты здесь нужен. А там не нужен был. Это брат помог.

— Ванечка, а какой брат? — Задал вопрос, даже не зная, как реагировать на его ответы: с одной стороны мальчишка вроде в точку попал, а с другой — откровенный бред.

— Да мой брат, вот же он, письма мне пишет! — И Ванечка, схватив меня за руку, потянул к компьютеру.

Я подошел — по дисплею бежали цифры, строчка за строчкой.

— А ты можешь прочесть мне, что пишет твой брат? — Заглянул в глаза вокзального дурачка и тут же отвел взгляд, чтобы не утонуть в них. Глядя в эти глаза, можно потерять рассудок.

— А он пишет, что две теоремы математической логики о принципиальных ограничениях формальной арифметики как следствие всякой формальной системы, в которой можно определить…

— Все, Ванечка, все, — я поднял руки, — сдаюсь! Я не такой умный, чтобы понять это. Что тебе принести в следующий раз?

— А ты можешь мне музыку еще принести? — Он подбежал к магнитофону, щелкнул кнопку и комнату заполнила знакомая мелодия. «Полет шмеля», — узнал я. Ванечка остановил запись и тут же воспроизвел мелодию голосом — ни разу не сбившись — и закружился по комнате, взмахивая руками, как крыльями. — Принесешь? — Спросил он, закончив.

— Обязательно, — пообещал я и вышел.

Немного постоял возле двери, пытаясь привести чувства и мысли в порядок. Мальчик (хотя какой мальчик, ему лет двадцать пять, если не больше?) говорит странные вещи, но он точно знает, что я из другого времени. И тут же одернул себя: вряд ли из-за этого стоит волноваться, никто не воспримет всерьез его лепет. Скорее всего, он и сам не понимает, о чем говорит.

— Давай сюда, — услышал я голос Сорокина. — Петр, ты меня не зли, не зли, прошу тебя. Я уже порой голову готов тебе сам открутить. Из-за тебя второй раз придется в подвал тащиться.

— Я забыл, Сан Саныч! Вот чесслова забыл! — послышалось шуршание.

Вышел к ним, не желая подслушивать. Петр как раз передавал Сан Санычу обернутый в фольгу дневник Виктора У — если там был именно он, в чем я сильно сомневался.

— Надеюсь, не открывал? — Строго спросил Сан Саныч, даже не глянув в мою сторону.

— Я же не дурак, — обиделся ботаник. — Бумага почти тридцать лет пролежала в неподходящих для хранения условиях.

— Вот и отлично! Сейчас же специалисты займутся восстановлением, как только закончат, сразу получишь снимки. И, вот что, идите уже отсюда, вот люди — приказано отдыхать, а я вас выпроводить не могу с территории «Р. И. П.», — он махнул рукой и быстро поднялся по лестнице.

Мы с Петром вышли на солнце.

— Ну что, есть желание чего-нибудь похлебать? — Закинул я удочку.

— Мечтаю просто! — Петр закатил глаза. — Борща. Горячего. Красного. С пампушками. — Он сглотнул слюну. — И чтобы пампушки чесночные были.

— Гурман, блин, — я рассмеялся. — Борщ в такую-то жару? Пошли в санаторий. У нас там неограниченный кредит, накормят от пуза.

На секретарской стойке зазвонил телефон. Я бы не стал снимать трубку, но Петр с его непосредственностью во всем, что не касалось дел, не сильно отличался от задержавшегося в развитии Ванечки. Он схватил трубку и расцвел:

— Вовчик⁈ Привет! Да, вернулись. Сейчас? Да идем поесть в санаторий. Ну подъезжай в Барнаульский. Мы там в столовой будем. Ну, конечно, с Владом.

Не успели вернуться в Барнаул, как тут же нарисовался Вовчик? Что ж, мне самому интересно, что его так жжет, что он уже второй раз напрашивается на встречу?

По своей серой машинке, признаюсь, уже соскучился! Сел за руль со словами:

— Ну здравствуй, моя хорошая!

— Ты с ней, как с девушкой, — Петр улыбнулся.

— А она и есть девушка, — ответил я, трогаясь с места. — Причем самая верная, никогда не предаст.

Пять минут — и мы у санатория «Барнаульский».

Сразу прошли в столовую. Обед уже кончился, со столов убрали. Это хорошо, что пусто, сейчас совершенно не хотелось смотреть на отдыхающих, приехавших сюда, на берег Оби, поправить здоровье.

Дамы на раздаче были классическими дородными поварихами. Круглые лица под белыми колпаками, пышные бюсты, обтянутые белой тканью поварских халатов, необъятные бедра.

— Что есть будем? — Посмеиваясь, одна из них лениво прошла к раздаче. — Кашка молочная, супчик куриный с вермишелью не соленый, у вас какой стол? Первый? Второй? Третий?

— Риповский у нас стол, — ответил ботаник, — у нас своя диета.

— А, понятно! Кстати, а для кого у вас последнее время каши молочные заказывают? И пюре яблочное? У кого-то дети, что ли?

— Начальник у нас на кашку налегает, — ответил я. Продвинул поднос по металлическому карнизу вдоль стойки раздачи и попросил:

— Мне окрошки, пожалуйста!

— Сейчас! Я из холодильника принесу, красавчик! — И тетенька, подмигнув мне, скрылась на кухне.

— Что-то еще? — Тут же заменила ее вторая.

— Да, пожалуй, кулебяку и стакан чая.

— Такой едок — оскорбление для поваров, — фыркнула она.

— Вас сейчас Петя откомплиментит, — я рассмеялся.

— Это точно! — Петр потер ладони, облизнулся и сглотнул слюну. — Первый комплимент: борщ! С мясом, шкварками и пампушками!

— Вот, это я понимаю, — смешливая повариха прыснула. — Еда не мальчика, но мужа! Кстати, а кому-то уже повезло или еще холост?

— Женат, — ответил я вместо Петра. — Женат без права на развод, на науке женат, девушка.

— Фи, с той наукой в постели не согреешься, — протянула повариха.

Я дождался свою окрошку и прошел к столику подальше от стойки раздачи. Столовая просторная, светлая. Воздух густой и вкусный, пахнет свежим хлебом, ванильными булочками и чем-то неуловимо домашним. Устроился за столом, но есть не начинал, ждал своего спутника. Петр сгреб на поднос все, что предлагали: салат свекольный, салат из помидор, салат из капусты с морковью и огурцами, пару булочек. Поставил стакан морковного сока. И это помимо борща! Дело дошло до котлет.

— Да-да, шесть, вы не ослышались, — настаивал Петр.

— И кастрюлю картофельного пюре в качестве гарнира⁈ — Повариха расхохоталась, но ученый принял ее сарказм за чистую монету и ответил совершенно серьезно:

— Пожалуй нет. Я не осилю кастрюлю картофеля.

Наконец, он отошел от стойки, едва донес поднос до стола и разгрузил. Я подумал, что наш столик выглядит как аттракцион гастрономической невоздержанности. Но Петру было все равно, он потер руки и с предвкушением произнес: