Черные ножи (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

Мелодия сменилась на более легкую, Настя повела плечом, и мы отошли чуть в сторону от танцующих людей, встав в арке высокого окна. Ее глаза чуть затуманились, в том числе от выпитого вина. Я же, как истинный джентльмен, не позволял себе ни малейшего лишнего поползновения в ее сторону.

— Когда все кончится? — Настя смотрела в окно, там шел легкий снег. — И кончится ли?..

Второй раз мне задавали этот вопрос, и второй раз я не знал, стоит ли на него отвечать. И все же ответил:

— Все будет хорошо! Мы победим! Это безумие завершится!Просто нужно немного потерпеть… чуть-чуть…

— Сколько?

— Долго, два года… целых два года…

Мы стояли близко друг к другу, я чувствовал ее дыхание на своем лице. Поцеловать? Опять обидится. Посчитает, что воспользовался положением, правом приглашающей стороны. Не красиво. Нет, сдержусь!

— Что же ты сегодня не так храбр, как обычно?

— Но…

— А я сегодня храбрая. Ведь впереди еще два года войны…

Она оказалась рядом со мной, прильнув всем телом, и впилась в мои губы долгим поцелуем. Мы все еще стояли в широкой арке окна, скрытые от всех прочих взглядов изгибом стены, и внимания на нас никто не обращал.

Я не усердствовал, отвечая на ее порыв без излишней порывистости, боясь спугнуть. Настя и сама, после первого наплыва, отшатнулась, но я удержал ее, не отпуская.

— Это лишнее, — сказала она.

— Это необходимо, — парировал я.

— Я старше!..

— Всего чуть-чуть… а я мужчина! И ты — моя женщина! Я это сразу понял, в самый первый день…

— Так нельзя…

— Можно! И я обещаю, мы поженимся!

— Спятил, Буров? Тебе еще восемнадцати нет, а уже жениться собрался!

— У меня день рождения через месяц, немного осталось. И вообще, ты можешь звать меня сегодня по имени?..

Про день рождения я не соврал, но чуть преувеличил. Мне должно было исполниться по паспорту лишь семнадцать, но я намеревался чуть подправить бритвой документ и переправить дату рождения с двадцать шестого года на двадцать пятый. Тогда получится в самый раз!

Вновь заиграла медленная музыка, и мы вышли в общий танцевальный круг. Я держал ее за талию, она меня за плечи. С предложением женитьбы я, конечно, погорячился. Но мы жили одним днем. Будущего не существовало. Даже если бы Настя поверила в мое предсказание, то победа через два года — слишком далеко. Что такое два года для молодого человека? Целая вечность! Кстати, именно поэтому многие юноши боятся воинской обязанности. Терять год-два-три в таком возрасте — непостижимо! Целая жизнь! Зато предложи мужику за сорок оттарабанить годок-другой на благо родине — согласится почти любой. И от жены с детьми отдохнуть, и немного кости размять, опять форму набрать — самое оно!

Мы танцевали мелодию за мелодией, потом еще выпили вина, купили в буфете перекусить, и вновь танцевали.

В Гортеатре народ собрался преимущественно возрастной. Пожалуй, мы были единственной столь юной парой, остальным было за тридцать-сорок лет или еще больше. В основном я видел вокруг женщин. Мужчины же были либо совсем пожилыми, либо негодными к службе, хотя я заметил несколько военных — видно, либо комиссованы по ранению, либо местные. Многие женщины танцевали друг с другом, кавалеров не хватало.

До полуночи оставалось еще пара часов, и мне внезапно захотелось, чтобы рядом были те, кого я уже привык считать своей семьей: Леха, тетя Зина, члены нашей бригады. Но тетка даже в праздник трудилась, не покладая рук, Корякин и остальные были на смене, лишь нас с Носовым, как молодых, освободили от работы в этот день, а Леха… он собирался встречать переход в следующий год в актовом зале. Уверен, крутится сейчас вокруг своей Снегиревой, охмуряет!..

Я взглянул на Настю и понял, что ей тоже тут слегка скучно, но она молчит, не желая обидеть меня.

— А, может, рванем на завод? — предложил я, улыбнувшись. — Там в актовом зале танцы…

— Ты же за билеты целую кучу денег отдал! — покачала головой Анастасия. — Жалко!

— Да брось, чего жалеть? Еще заработаю, — отмахнулся я, вспомнив на мгновение, где именно я раздобыл эти рубли. Кто-то мог бы сказать, что это кровавые деньги и нужно обязательно от них избавиться, но деньги ведь, и правда, не пахнут. Может, это меня не красило, но сдавать их в милицию, даже анонимным образом, я не собирался. Оставив некоторую часть себе на оперативные расходы, на остальные я намеревался купить необходимых вещей и продуктов и отвезти в детский дом своим подопечным. Мы в ответе за тех, кого однажды спасли, даже если спасение произошло против воли спасаемых и тебя при этом пытались убить.

— Я согласна, — явно обрадовалась Настя.

И мы вдоль стеночки вышли из зала, забрали вещи в гардеробе и выскочили на улицу.

Шел легкий снежок, многие окна домов были украшены вырезанными из бумаги снежинками и гирляндами. Бомбежек в Челябинске можно было не опасаться — город находился слишком далеко от линии фронта, ни один бомбардировщик не доберется. Нам на встречу попадались улыбающиеся люди, поздравлявшие и нас, и всех вокруг с наступающим новым годом, который обязательно должен был стать счастливым! Мы поздравляли в ответ, желая всевозможных благ и, главное, победы! Фонарей по случаю праздника горело больше обычного, и тьма словно отступила в сторону, давая горожанам возможность насладиться столь редким в последнее время позитивным настроением, и сказочной, волшебной атмосферой, царившей вокруг.

— Как же хорошо-то! — Настя раскинула руки в стороны и упала спиной в большой сугроб. Я шлепнулся рядом, ощущая в душе приступ восторга. Как же давно я не испытывал подобных эмоций… слишком давно, уже и позабыл, что может быть вот так на душе — вокруг голод, война, а ты словно на время отстраняешься от всего этого и впадаешь в состояние полнейшего умиротворения.

Мы встали на ноги и побрели вперед, держась за руки, как подростки.

— О чем ты мечтаешь, Буров?

— О том, чтобы ты называла меня по имени, — всерьез ответил я.

Настя смутилась.

— Прости… Дима. Наверное, я долго буду к этому привыкать.

— У нас впереди вечность, — сказал я негромко, и правда, веря в свои слова. Ведь, что бы ни случилось, жизнь не заканчивается, и даже смерть является началом чего-то нового. Это я теперь точно знал.

— Так о чем ты все же мечтаешь? Есть у тебя одна мечта, самая заветная?

Я всерьез задумался. Вопрос только казался простым, и можно было ответить на него легко, перечислив все, чего может желать человек: быть здоровым, состояться в своем любимом деле, иметь семью… конечно, хотеть, чтобы кончилась война, но я-то знаю, это случится еще не скоро… что же я хочу больше всего на свете?

— Наверное, я мечтаю о том, чтобы не раствориться во вселенной случайной незаметной песчинкой… чтобы оставить свой след, пусть небольшой, совсем крохотный, но свой…

— Это хорошая мечта, Дима! — грустно улыбнулась Настя. — Это даже не мечта — это цель, путь, смысл жизни. Хорошо, когда у человека есть стержень, вокруг которого он строит свое будущее. Такого человека не сломать, не согнуть.

— А ты? Чего хочешь ты?

— А я хочу бежать! Побежали? — девушка рванула вперед по дороге, мгновенно оставив меня далеко позади. Я бросился за ней следом, и мы, громко крича от переполнявшей нас радости жизни, неслись вперед, в ночную тьму, сквозь круживший в воздухе снег, мимо фонарей, людей, машин, трамваев.

До проходной мы добрались запыхавшиеся и довольные друг другом.

— Только прошу тебя, — схватила меня за руку Настя, — никому не говори о нас, не нужно.

— Понял, буду нем, как рыба на сковороде!

Нас все подряд поздравляли с праздником, мы отвечали тем же, и, наконец, добрались до актового зала, украшенного со всей старательностью, на которую только был способен наш заводской комсомольский коллектив. Все вокруг галдели. На сцене кто-то играл на баяне.

Навстречу нам тут же метнулся Леха, радостно обхватил меня, попытался приподнять, но не сумел — сил не хватило.