Черные ножи (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

— Ваши билеты? — женщина на входе улыбнулась нам и требовательно протянула руку, а, получив желаемое, отступила чуть в сторону, освобождая нам проход: — Приятного вечера, молодые люди!

Мы с Анастасией Павловной вошли в холл. Нет, под руку она меня не держала, но и не сторонилась своего «кавалера» — спасибо и на этом.

На мне была надета расшитая до моих нынешних размеров старая форма — дьявол, когда-нибудь я обязательно закажу для себя два-три костюма на все случаи жизни, но сейчас хорошо, что хватило времени хотя бы привести в порядок то, что было. Настя же нарядилась в темно-синее платье, которое, несмотря на кажущуюся простоту модели, настолько выгодно подчеркивало все изгибы ее фигуры, что я постоянно перехватывал чужие мужские взгляды. При этом я видел, что Настя даже не понимала, насколько эффектно смотрится, это получалось у нее естественно, как дышать. Впрочем, она была настолько хороша в любом виде, что платье лишь подчеркнуло ее особенности… но даже надень она рабочую робу, на нее смотрели бы столь же восторженно, это факт.

В буфете можно было купить красного или белого вина, чай и даже «Советское шампанское» производства Донского завода шампанских вин Ростова. Настя остановила свой выбор на чае, и я взял нам по стакану в подстаканниках. Играла легкая музыка, в центре холла стояла украшенная мишурой и цветными шарами елка, с непременной красной звездой на верхушке. Под елкой красовались большие цифры «1943», сделанные из картона. Настроение у собравшихся было приподнятым. Каждый верил, что война скоро закончится, в страну придет мир, и близкие, наконец, вернутся домой.

Люди были одеты празднично, но без излишеств.

Мы встали чуть в стороне, попивая чай, слушали игру музыкантов и молчали. Я время от времени поглядывал на задумчивое Настино лицо и не решался заговорить первым, чтобы не разрушать очарование момента. Девушка же погрузилась в свои мысли, навеянные музыкой, и лишь, когда театральные служители начали приглашать гостей в зал, чуть смущенно улыбнулась и первой проследовала к нашим местам.

Комедия Островского была в пяти действиях и длилась достаточно долго, но, признаться, я не очень следил за происходящим на сцене, мысленно раз за разом возвращаясь к происшествию в доме людоедов. Лехе я все тогда рассказал, пока мы бежали домой, и он одновременно и верил, и не верил в мою историю, слишком уж невероятной она казалась. Но мешок, набитый деньгами, все же убедил его в правдивости моих слов. Мы пошли в тот вечер ко мне — благо по дороге никто нам почти не встретился, а пара случайных прохожих в темноте не заметили, что мы перепачканы кровью. Дома кое-как отмылись от пятен крови, заляпавшей наши лица и одежду, мы полночи обсуждали случившееся. Я еще раз потребовал от Леши принести клятву. Он, хоть и недоумевал, почему нельзя все честно рассказать милиции, ведь мы же ни в чем не виноваты, все же пообещал молчать. Про то, что я намереваюсь делать с трофейными деньгами, он даже не поинтересовался.

Последующие дни после происшествия мы жили в обычном ритме: дом, работа. Разве что очкарик-комсомолец, которому я так необдуманно пообещал устроить секцию по самообороне, вцепился в меня, как банный лист. Пришлось сдержать данное слово, и уже назавтра, осмотрев зал, я составил график занятий. Три раза в неделю по полтора часа — для начала достаточно. Группа желающих заниматься борьбой без оружия набралась приличная — более пятидесяти человек изъявили желание, но я решительно отказал большинству. Спортзал не вместил бы всех, и люди только мешались бы друг другу. Пришлось провести лотерею, чтобы никто не ушел обиженным на несправедливость, и двадцать счастливчиков — двенадцать парней и восемь девчонок, вытянули счастливые бумажки. В заводоуправлении мне выписали тренерское удостоверение и пообещали прибавку к зарплате за тренерскую работу в шестьдесят рублей.

Алексей, после схваткой с собакой, сильно изменился, став более молчаливым, задумчивым. Через пару дней в коммуналку, где он жил, пришли милиционеры. Тела убитых зэков опознали, и явились по месту регистрации с обыском, допросив, разумеется, и всех соседей. Но никто ничего существенного рассказать не мог, кроме многочисленных жалоб на покойников. Леха своими показаниями, к счастью, не выделился среди прочих, и на него милиционеры особого внимания не обратили. Я надеялся, что следствию есть чем заняться — если они отыскали кости жертв, то работы предстояла масса. Вдобавок, тот тайник под половицей мог оказаться не единственным, где могли таиться укрытые ценности и оружие. Но в местных газетах о происшествии не было упомянуто ни словом, из чего я сделал вывод, что дело засекретили. Что же, это и правильно. Нечего смущать горожан слухами о банде убийц-каннибалов, живших буквально по соседству. О судьбе освобожденной мной девушке я тоже ничего не знал. Выжила ли она при пожаре или погибла в огне? Временами мне казалось, что смерть была бы для нее лучшим выходом. Иногда так бывает. После всего, что с ней случилось, жить в сумасшедшем доме под постоянным надзором врачей… невозможно. В любом случае, я мог лишь строить догадки о ее дальнейшей судьбе, не обладая никакими фактами.

В антракте Настя согласилась на бокал белого сухого вина. Я заплатил вполне разумную сумму в буфете, а себе взял стакан пива. Вообще удивительно, что местная администрация умудрилась раздобыть для гостей такое разнообразия. Но потом сообразил, что в честь нового года для гостей театра была выделена особая партия товаров. Праздники иногда должны случаться в жизни даже во время войны, иначе никакая психика не выдержит подобной нагрузки.

— Спасибо тебе, Буров, что пригласил меня сюда, — после вина Настя слегка разрумянилась и, наконец. — Спектакль великолепен! Я давно уже не получала подобного удовольствия! Труппа бесподобна! Я прежде в Москве часто ходила в Малый. Смотрела и постановки по Грибоедову, и по Гоголю, и многие другие. Ты знаешь, что в прежние времена он назывался Императорским Московским Малым театром? Театральный проезд № 1 — это адрес театра в Москве. Как же давно я там не была…

Я видел, что ее лицо вновь слегка затуманилось, но, к счастью, антракт закончился, и все вновь поспешили в зал. Кстати, я предложил и Леше составить нам компанию на спектакле, и позвать с собой Снегиреву, раз уж она так ему приглянулась, но мой друг с ужасом отказался, заявив, что лучше отработает сверх смены пять часов, чем будем смотреть всякую древнюю нудятину. Леха никогда не был заядлым театралом. Он собрался встречать новый год в актовом зале завода, где общими усилиями планировали накрыть столы и пригласить всех желающих, не занятых на смене. Так что народу там должно было набиться, как сельди в бочке.

Когда спектакль окончился, артистов вызывали на «бис» несколько раз, а потом все, и гости и актеры, вышли в холл, где уже начиналось новогоднее представление. Клоуны с обезьянками, скоморохи на ходулях, кикиморы и чудовища захватили зал, приставая к посетителям, которые со смехом отбивались. Гирлянды на елке сверкали разноцветными огнями!

Музыканты заиграли вальс. Я принес еще вина.

— А так можно? Пить вино и веселиться, когда наши там воюют на передовой? — внезапно нахмурилась Настя.

— Посмотри на людей вокруг, у них лишь один короткий вечер, чтобы немного отвлечься… а завтра они вернутся к станкам, к рабочим местам — на заводы, фабрики и будут выполнять свой долг до последнего. Их товарищи сейчас на сменах, но мысленно все мы вместе… с теми, кто на фронте, кто работает в тылу. Мы все сейчас — единое целое, мы — страна. Нет, больше, мы — правда! Мы — справедливость!

— Как же здорово ты сказал, Дима! — глаза у Насти блестели ярче огней. Не так уж часто она называла меня по имени.

Я обхватил ее за талию и закружил в вальсе. Она не оттолкнула меня, поддалась музыке, и мы поплыли по пространству зала среди других пар.

— С наступающим! — прошептала Настя.

На какие-то мгновения я позабыл обо всем, и лишь кружился в бесконечном танце, обнимая свою партнершу и надеясь, что музыка никогда не прервется.