Кто ты, Такидзиро Решетников? Том 9 - Семён Афанасьев

получить завтра по адресу… — переводчица тут же среагировала. — Для этого вы должны приобрести японский телефонный номер и в течение суток внести на сайте в форму — чтобы им было, куда с вами связываться. Пока дело рассматривается, вы имеете право работать в Японии: ввиду обстоятельств ваш статус расширен. Первый законный рабочий день имеете право начать в ноль часов следующих за этими суток.

— А Моэко ему отвечает, что с работой у вас проблем не будет ни в каком сценарии и что пока, если надо, они могут слать вам сообщения на её телефон, — весело подхватил по-русски Решетников. — Адвокат является официальным представителем и её уведомлять они обязаны по-любому. А уж она найдёт способ вам передать и будет чудесно знать, где вы физически находитесь.

— Спасибо огромное. Не хватит слов, чтобы передать, насколько я тебе благодарен. — Китаец остановился сразу за дверями, чтобы пожать руку.

У него, конечно, были иллюзии, что у него есть и другие близкие люди в этом несовершенном мире, однако за парой исключений они рассеялись ещё в тюрьме, давно, никак не в этом году.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся товарищ, одетый в дикую военную рубаху. — Погнали, дядь Вань⁈ Водка греется, бабы стынут.

— Я бы хотел сперва покушать, — чуть стесняясь, обозначил профессор. — Перед той программой, которую ты сейчас озвучиваешь. В самолёте всё было хорошо, но это всё же не совсем, — китаец пощёлкал пальцами.

— Фастфуд, — фыркнул Решетников. — Фастфуд есть фастфуд, как бы ни был старательно сделан. К тому же уже и времени сколько прошло, — лицо товарища вспыхнуло энтузиазмом, он энергично потёр ладони, соединив их в оглушительном хлопке на весь коридор.

Присутствующие вздрогнули даже внутри кабинета.

— Я знаю, куда пойти! — Такидзиро светился так, будто на жёсткой специфической диете столько лет сидел он сам. — Людное место нам принципиально? Или можно в тихом и уютном?

— Людное место можно отложить на утро, — сдержанно улыбнулся китаец. — Сегодня актуальнее выбор блюд и спокойная обстановка. Что ты там говорил о втором пункте?

— О стынущих бабах? — беззастенчиво повторил Решетников (видимо, русского языка здесь больше не знал никто). — Есть вариант интереснее, один из лучших массажных салонов. Реально премиум. Хотите? Там я и поесть планировал — с меню и кухней у них порядок.

— Своя кухня в массажной⁈ — Ван переложил услышанное на китайские мерки десятилетней давности и озадачился. — Как это можно совместить?

— Вам понравится и то, и другое. Верьте мне, — компетентно заявил Такидзиро, подхватывая профессора под руку. — Поехали.

— Было бы идеально, — согласился учёный. — Вроде мелочь, но там , — он неопределённо ткнул большим пальцем за спину, — за годы успеваешь маниакально соскучиться даже по банальностям.

Следующей фразы, брошенной Решетниковым через плечо по-японски, Ван не понял, но переспрашивать не стал: из контекста следовало, что Такидзиро предлагает женщинам идти за ними.

Профессору стало жутко интересно, как близкий знакомый собирается в деликатном месте типа массажного салона одновременно уделять время и Уэки Уте, и своей второй «своей девушке» — адвокату. Сотрудница МИДа, если что, летела у него на коленях из самого Пекина. С очень характерными манифестациями. Регулярно запуская пальцы отнюдь не только в светлую шевелюру спутника — это несмотря на японский этикет и других людей в салоне.

Спрашивать о подобном вслух поживший учёный в силу ряда объективных причин не стал, во-первых, будет ясно через час и так; во-вторых, есть вещи, о которых открыто говорить, пожалуй, не стоит.

Особенно в стране, где не очень-то хорошо и ориентируешься в правилах и обычаях. Мало ли.

* * *

— Теперь всё. — Гангстерша на улице разулыбалась китайцу, словно радушная хозяйка. — Добро пожаловать окончательно. Вы дома, волноваться больше не о чем.

Ван встрепенулся и завертел головой в поисках переводчицы: малявка отстала по дороге и сейчас расплачивалась в UNIQLO Haneda Airport Store — одном из многочисленных магазинов Терминала Три, как раз и рассчитанного на международные рейсы.

Там продавали самую базовую и примитивную одежду — футболки, поло, худи, брюки; интересно, что девчонка захотела тут купить? Обычный же ширпотреб. Семья Миёси, судя по нарядам адвоката, настолько в средствах точно не нуждается.

В следующую секунду Ута одёрнула себя: тормози с идиотскими мыслями, тебе никто из них ничего плохого не сделал. Если вспомнить Дзиона-куна то и вовсе… Топ-менеджер прикрыла глаза и заметила тоном взрослой женщины:

— Такидзиро-кун, сделай любезность? Помоги своему подопечному понять собственного адвоката?

— А? Что? — хафу заполошно обернулся к ней.

Решетникова словно подменили: они с Ваном вот уже несколько минут как ржали на весь терминал, размахивали руками, громко разговаривали на языке, которого никто не понимал, и это был не китайский.

— Переведи, говорю, адвоката подопечному!

Якудза быстро пристроилась возле правой руки метиса:

— Скажи ему, пожалуйста, что на этом все его нервотрепки окончены.

— Угу. — Логист выдал непонятную абракадабру минуты на полторы всё на том же загадочном языке.

— Держи! — в него сзади влепилась переводчица, всовывая в руки свёрток.

— Спасибо. Что это? — развернув, Решетников обнаружил самую обычную рубаху за пять тысяч йен.

— Переоденься, пожалуйста, — сёстры подпёрли его с двух сторон. — Люди на тебя оборачиваются.

— Ты нас слегка позоришь, — присоединилась Ута. — Просто ты так увлечён общением, Такидзиро-кун, что вопреки твоим собственным правилам категорически перестал обращать внимание на окружение, — она повела рукой.

Логист добросовестно осмотрелся. Японцы среднего возраста особо не скрывали молчаливой настороженности в его сторону. Пожилые, за семьдесят, вопреки приличиям смотрели пристально и пронзительно, будто воспринимали известный предмет гардероба как некое болезненное напоминание.

Молодёжь большей частью игнорировала, но были и те, кто скептически провожал незнакомца красноречивыми взглядами. Ван что-то сказал, для разнообразия — на родном языке (жонггуо на слух ни с чем не спутать).

— Ваша молодёжь далека от военного культа и скорее ассоциирует камикадзе с трагедией, а не с героизмом. — Перевела малявка.

— Я что-то совсем запарился, — хафу принялся оглядываться в поисках места, где переодеться. — То одно, то другое. Прошу прощения.

О висящем подмышкой пиджаке он не