Рейд за бессмертием - Greko

— Невозможно! Бросить орудия? Провиант? Боеприпасы?

— Флот? Защитить с моря корабельными пушками?

— Крейсерство у Восточного берега в зимнее время сопряжено с крайней опасностью. Лазарев не согласится.

— Насчет опасности сам убедился. Люгер, на котором к вам плыл, затонул в Цемесской бухте.

— Наслышан о вашем испытании.

— А пароходы? Пароходами возможна эвакуация?

— Без разрешения из Петербурга все гарнизоны останутся на месте. Да и не даст своего согласия Чернышев.

«Конечно, не даст. Он вбил в голову царю, что Черноморская береговая линия — это отличная идея. Теперь Николай считает ее своей и, зная его упрямство, ни за что не отступит!»

— Вы отдаете себе отчет в том, что рано или поздно нападение случится? И сейчас, похоже, настал такой момент. Угроза смерти собственных детей от голода — внушительный аргумент. Вы бы рискнули, если перед вами стоял такой выбор?

— Если знать заранее, где случится прорыв, можно что-то предпринять. Константин Спиридонович! Может, вы отправитесь в Бамборы и оттуда начнете собирать сведения? Держа, так сказать, руку на пульсе?

— А оперативная связь? Все решают сроки. Что толку, если я сообщу вам через курьера, что у крепости такой-то ожидается нападение, а вы узнаете об этом через месяц? Не случится так, что, пока до вас дойдет мое послание, вы уже будете в курсе?

Филипсон повесил голову. Ему нечего было мне сказать. Так и будет сидеть в своем жарко натопленном кабинете и ждать. Ждать неизвестно чего в надежде, что все рассосется само собой. Не он первый, не он последний из облеченных властью, но спутанных по рукам и ногам обстоятельствами. Потом, если не рассосется, найдет себе оправдания. Скажет: а что я мог? И будет жить дальше.

Словно прочитав мои мысли, полковник с тоской в голосе рассказал.

— Генерал Граббе изначально считал идею Черноморской береговой линии глупой затеей. Он говорил Раевскому: «Ошибочные системы тем вредны, что, потратив на них уйму сил и средств, от них тяжело отказаться».

— Что толку в красивых фразах, если погибнут люди?

«Не дай мне бог сойти с ума…»

Вот единственное на свете, от чего человек должен зарекаться. От всего остального — нет смысла. Все одно — как-нибудь да настигнет. Как я радовался, покидая Черкесию, думая и надеясь, что больше не приведется попасть в этот край, с которым связано столько страшных воспоминаний. Ан, нет. Не отпускает он меня. Никак не хочет отпускать. Сам же твердил всем подряд: никогда не говори никогда. И сам попался. Не могу же сейчас упасть на пол перед Филипсоном, забить в истерике ногами, как малолетка, с криками: «Не хочу! Не хочу!» Выхода нет. Нужно опять в огонь и полымя. Не будет мне в ближайшее время ни Тамариного бочка, ни баранины Микри. Э-хе-хе.

'Ладно. Будем думать трезво. Что мы имеем с гуся, так сказать? Главное, что имеем, знание о том, что прадед, кем я сейчас являюсь, погибнет только в октябре 53 года. И насколько я могу быть уверен, что так и случится? Что до октября 53 я могу не дергаться и на все плевать? Вроде, все, что случалось со мной раньше, это подтверждает. Сколько раз был на краю пропасти, в миллиметрах. И что? Жив, курилка. Другие бы уже с десяток раз на том свете оказались. А я ничего. Дышу вот. Порезан, конечно, весь, прострелен словно дуршлаг. Но, ведь, жив! Даже ледяная морская вода стекла, как с того гуся!

И что теперь? Так уверовать в это, что выступать фанфароном? Типа, смело идти на толпу горцев, поплевывая вишневыми косточками? Мол, стреляйте хоть из пушки в упор, все равно Господь отведет ваши кинжалы и пули. И сколько бы в меня ни тыкали ваши шашки и сабли, все одно — выживу? Нет. Нет! Не нужно Господа испытывать. Надейся, но сам не плошай! Да, шансы, чувствую, велики. Тут явно не 50 на 50, не орел-решка, не красное-черное. На «выживу» гораздо больше. Гораздо. И сколько дашь? 80 процентов, девяносто? Нет. И так мерить не буду. Уверен, что больше пятидесяти, уже хорошо. Но глупостей все равно делать нельзя. Не так это работает, как мне кажется. Не так. Не нужно сходить с ума. Не то закроют мой «контракт». Точно закроют. И как-нибудь по-детски. Кирпич на голову или поскользнусь и шею сломаю. Шансы будут близки к 100 процентам, если буду с умом выполнять этот контракт. Тогда Господь доведет до крайней точки, убережет, видя, что я готов дойти до неё, все исполнить, раз уж так случилось. И сразу отвернется, если буду швыряться направо-налево своим временным, до 53 года, бессмертием. Да, так!"

Вопреки всем этим мудрым мыслям, вопреки всему, о чем в полный голос кричало мне сердце, я тихо сказал:

— В Бамборах мне нечего делать. Абхазия отделена от Черкесии Бзыбью и крайне трудной дорогой вдоль побережья, кишащей разбойниками и заливаемой волнами. Я там проезжал летом. Было трудно. Зимой? Невозможно. Шпионы не доберутся.

— Тогда Гагры? — встрепенулся Филипсон, почувствовать мое согласие на авантюру.

— Гарнизон заперт плотно. Носа за стены не кажет. Соча, наверняка, обложена убыхскими караулами. Укрепление в Адлере блокировано, но там, среди джигетов, наверное, проще. Есть лучше вариант. Нужно попасть к князю Аслан-беку Гечба. Он мой друг и тайный сторонник России. От него получу все нужные сведения. И у него есть порт. Сможем наладить курьерскую связь по морю, используя азовцев и балаклавцев. Скрытно, ночью, зайти в порт на веслах, не привлекая внимание. Забрать почту или высадить нужных людей. И исчезнуть.

— Это можно устроить! — загорелся Филипсон. — Нет, вы серьезно⁈ Готовы рискнуть⁈

— Мне нужна команда. Одному соваться в Черкесию в моем положении смерти подобно. Без нее нечего и думать о серьезной разведке. Мне, возможно, понадобится пробраться к Соче или дальше.

— Кого же я вам найду? Могу дать только черноморских пластунов. Но они все больше по линии соприкосновения. Подобраться к противнику — в этом они спецы. Но дальше…

— Нет, мне нужны люди, способные на глубокий рейд внутрь Черкесии.

— Я знаю только одного такого человека. Это барон Торнау. Но он вряд ли согласится.

— Зато я знаю. На Левом фланге действует летучий отряд Дорохова. В этой банде сорвиголов есть группа, которая меня вытащила из вражеского аула, пройдя по чужой территории. Они привыкли к одежде горцев. Выучили их повадки.