Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - Greko

В два часа, после обеда и полагающегося морякам отдыха, двинулись дальше. На корвете шканцы превратили в подобие сада. Туда свезли с берега срубленные огромные лавровые деревья, устроив что-то наподобие зеленой беседки для господ.

— Солдатики эти лавры на дрова рубят, а из веток веники делают для бани, — снова поделился информацией Сережа.

Мы продолжили наши занятия морской наукой вплоть до прибытия в Пицунду.

И здесь укрепленный пункт был устроен с помощью древнего византийского храма и окружавших его стен посреди долины со столетними дубами и платанами. Круглый купол, словно парящий над развалинами и временем, густо порос фиговыми деревьями.

Пассажиры поспешили на берег, желая осмотреть сохранившийся полуразрушенный алтарь. Спенсер ждал меня на берегу.

— В Сухум-Кале вернусь на пароход, предупреди Йимса. Во время стоянки встретимся у духанщика Тоганеса на базаре, — быстро сообщил он мне и присоединился к группе гуляющей свиты Воронцова. Де Витт был с ними, но на меня и взгляда не бросил.

Я прошелся по территории древнего монастыря. К каменным стенам с пробитыми амбразурами были изнутри пристроены деревянные мостки. Колодец, увитый толстыми стеблями дикого винограда, выглядел очаровательно и давал отличную воду. Наверное, Пицундское укрепление было самым прекрасным и здоровым местом на всей Черноморской линии, если закрыть глаза на кощунственное использование действующего храма в военных целях. Мне сказали, что изредка иеромонах приезжает сюда, чтобы провести богослужение.

Я прошел внутрь. Века истории безразлично смотрели на меня с пустых высоких стен, освещаемых солнцем сквозь окна с разноцветными круглыми стеклами и дыры в куполе. Мои шаги гулко раздавались под сводами.

— Природа истощила все свои силы, чтобы составить из этого места один из завиднейших уголков земного шара! — вещал у входа в храм Сафонов, как заправский гид-экскурсовод.

Вернулись на корабли около восьми часов. Караван тронулся в путь.

Я лежал на палубе, залитой лунным светом, и не мог уснуть. Участвуя в самой странной морской экскурсии в мире, в которой соединились два времени, я не мог не думать о конечной точке маршрута — о Поти. Если для Сафонова Пицунда была завиднейшим уголком, то для меня наиопаснейшей была крепость Святого Николая, до которой от Поти не более десяти верст. Что будет, если я там окажусь? Меня выбросит обратно в тело Спиридона Позова, лежавшего, в лучшем случае, в коме в ближайшей от Шекветили больнице, а худшем — на кладбище? Есть, от чего прийти в ужас. Мне бы стоило держаться подальше от этого места. Не буди лихо, пока оно тихо.

Человек — странное существо. Да, я живу не в своем комфортном мирке, рискуя каждый день головой. Но всеми силами буду держаться за это настоящее просто потому, что здесь я — живой. А там — кто его знает… Но, быть может, я вру самому себе? Здесь каждая секунда кровь горячит. Здесь я живой не только в физическом смысле.

Но что я могу поделать, если пароход идет, послушный планам Воронцова и бездушной машине в трюме, и даже отсутствующий ветер не в силах им помешать? Стук пароходных колес по воде — словно победная барабанная дробь. Тух! Тух! Тух! Кораблю плевать на мои страхи. Вот уже Бомборы за кормой, куда было решено не заходить. Поти все ближе и ближе. И момент истины…

Так и промаялся до пяти утра, когда пароход затянул «Ифигению» на рейд Сухума, похожий на огромный бассейн. Его заполняла уродливая толпа разномастных «торговцев». Особо выделялись турецкие кочермы — 15-метровые каботажники с изогнутым корпусом.

Позевывая, подошел к Сереже, командовавшего установкой якорей.

— Сухум-Кале — крайне неудобная гавань. Глубина страшенная, приходится три якоря заводить. Но плохо держат. Случись сильное волнение, надо сниматься и в море уходить.

— Ты в город пойдешь?

— Что я там не видел? Дыра дырой. Сам владетель Абхазии, князь Михаил, сюда и носа не кажет. Сидит себе в Лехне в обществе верных кунаков, отбивая порою осады своих подданных, — горько усмехнулся Сережа. — Его многие абхазы считают предателем. Впрочем, он не унывает, имея в своем поместье отличный колодец.

— Колодец?

— Здесь с колодцами беда. Не вздумай пить местную воду. Раньше были устроены водопроводы, но ныне они разрушены[2]. Солдатам приходится употреблять воду из окрестных болот. От этого приключатся лихорадка. Треть гарнизона не вылезает из госпиталя.

— Чем же жажду утолять?

— По мне, так лучше обходиться вином в кабаке. Один хороший духан на весь город. Лавка Тоганесова.

— Лавка или кабак?

— И то, и то. Туда все наши офицеры отправятся. Найдешь ее по гипсовой статуе у входа. Ее с какого-то погибшего транспорта притащили.

Сухум, и правда, мне не глянулся. Окруженный болотами, он был сырым местом, лишенным особого восточного колорита, если не считать двадцати вонючих кабаков-духанов. По улицам лениво таскались абхазцы с ружьями за спиною и башлыками на голове, повязанными в виде чалмы. Быстро сновали матросы в своих холщовых брюках и темно-зеленых куртках, заглядывая в закопчённые лавки и торгуясь с купцами. Базар у стен обветшалой крепости утопал в грязи. В его рядах продавали все подряд: от дешевой турецкой материи до вина и водки.

Духан армянина Тоганеса нашел без труда: в окнах виднелись золотые эполеты и фуражки морских офицеров. Оттуда раздавались веселые голоса и звон бокалов. Вызвал хозяина, спросил про Спенсера. Духанщик повел меня в соседний дом.

В чистой маленькой комнате за столом меня ждал Эдмонд, ласково обнимавший стакан с пивом.

— Коста, кунак! Садись! Я позвал тебя сюда, чтобы спокойно поговорить без посторонних ушей. И позволил себе заказать тебе портеру. Или, быть может, ты предпочитаешь марсалу?

— Давно не виделись, кунак. Пиво будет в самый раз!

Портер оказался дерьмовым, наш разговор — интригующим. Хотя и начался вполне обыденно.

— Как тебе наше плавание?

— По мне: самый странный круиз в мире!

— Почему странный⁈ — удивился Спенсер.

Я замялся. Действительно, как ему объяснить эту странность? У него же нет возможности сопоставить картинки разных времён. Хотя…

— Ты читаешь труды историков, которые побывали здесь и много веков назад, и не так давно. У тебя есть возможность сравнить впечатления разных эпох. Ты не находишь это странным?

— А что в этом удивительного? Это — история.

— А мы — её часть!

— Какое точное и великолепное наблюдение! Ты намекаешь на то, что и мы уже — часть истории?

— Несомненно. Может, это и звучит слишком самонадеянно. Но ты же напишешь книгу. Опишешь нашу поездку. И через сотню лет какой-нибудь потомок возьмет в руки томик с твоим «Путешествием», посмотрит на монастырь в Пицунде, например, и ахнет! Как это сделал я, когда гулял под сводами старого храма.

Спенсер отставил в сторону портер и захлопал в ладоши.

— Браво! Какое тонкое наблюдение! Теперь ты понимаешь, какими чувствами я руководствовался, предпринимая эту поездку! Несмотря на все её опасности!

«Вот, не надо мне заливать про интерес ученого, Эдмонд! Коль работаешь на разведку, молчи себе в тряпочку! Это все тщеславие в тебе говорит!»

— Понимаю, Эдмонд. Но это же не единственное твоё желание? Я бы даже сказал: не единственная твоя задача? — вот я буду теперь политесы соблюдать, не дождешься!

Спенсер оценил мою наглость. Спустился с небес.

— Нет, не скрою, — признался. — И как раз по этому поводу хотел тебя спросить, друг.

— Да, слушаю.

— Пошли разговоры, Коста, что ты якшаешься с матросами. Зачем тебе это нужно? — Спенсер надеялся, наверное, что в ответку и меня сравняет с землёй.

«Ага! Как же! Пудинг тебе по всей морде!»

Я хитро прищурился, отставив в сторону недопитое пиво.

— При твоей-то проницательности, Эдмонд… Неужели не догадался?

Он на секунду задумался, лоб избороздили морщины.

— Расспрашиваешь про организацию патрульно-береговой службы?

— Бинго, как ты любишь говорить!