Было записано (СИ) - Greko

— Это все происки Елисаветы Гуриэль! Хочет освободиться от русской опеки и сына своего владетелем поставить, — уверял нас Малыхин.

— Думаю, не обошлось без английских шпионов, — хмуро прокомментировал я, уже затосковав от перспективы столкнуться на поле боя с моими знакомыми братьями Гуриели, особенно, с Сандро[2]. — И не без Гассан-бека Кобулетского. Он хоть и принял магометанство, но происходит из знатного гурийского рода Тавгеридзе и непременно вмешается.

— Константин Спиридонович! Вы, наверняка, часто бывали в Гурии. Расскажите, что нас ждет, — обратилось ко мне за помощью руководство батальона, вызвав меня в штаб.

— Местность — самая неподходящая для ведения боевых действий. Гурия загромождена горами с непролазными вековыми лесами. Там осталось множество каменных сооружений — дворянских усадеб-крепостей, башен, монастырей, которое послужат прекрасными опорными пунктами. Вдоль побережья картина еще хуже. Болота и множество речек и ручьев, бегущих к морю.

— А дорога?

— По водной артерии реки Супса плавают лишь плоскодонки — всего 16 вёрст от моря до Гурианты. Сухопутные — скорее тропинки, чем дороги. Более-менее приличная: от деревни Марани до парома на Риони, потом по гористой местности до парома через Супсу и оттуда по равнине до укрепления Святого Николая.

— Понятно, — вздохнули офицеры. — Опять артиллерию на руках тащить.

— И через реки переправлять! — подсказал я. — На той дороге общим числом сорок мостов. Их могут разрушить.

— Теперь понятно, почему нам сказали выступать без обоза. Благодарим за разъяснения. Ступайте в свою часть, — сказал майор князь Гурамов. — Господа офицеры. Мне поручено взять две роты — 2-ю карабинерскую и 6-ю егерскую — и форсированным маршем через Карталинскую гору двигаться в Кутаиси. Там принять под охрану военные припасы из артиллерийского парка и соединиться с главным отрядом под командой полковника князя Аргутинского-Долгорукова. Ему поручено общее командование. Человек он бывалый, в Грузии его знают и уважают. Не обещаю, что поход будет легким. Но нам не привыкать.

3-го сентября эриванские роты догнали отряд Аргутинского-Долгорукова. Переход вышел крайне трудным. День потеряли на Карталинской горе, потом наверстывали отставание. Роты нуждались в передышке, но время поджимало: Озургети вот-вот мог пасть. Там заканчивались и продукты, и военные снаряды. Гарнизону приходилось экономить каждый картечный выстрел.

Происходящее далее мне показалось довольно странным. Сперва отряд в полном составе двинулся в сторону Озургети. Уткнулся в крепкую позицию, состоящую из завалов мятежников, в трех верстах от города у Нагомарского поста. Наши роты, подкрепленные тремя сотнями милиционеров и двумя орудиями, были выставлены напротив. Остальной отряд развернулся и под проливным дождем исчез в ночной темноте.

«Видимо, князь Аргутинский решил обойти укрепления гурийцев», — догадался я.

Мои предположения полностью оправдались. Через 12 часов, совершив 40-верстный нереальный переход по пересечённой местности, во тьме и под ливнем, русский отряд оказался в 9−00 5-го сентября у Озургети и в тылу мятежников. Лишь крайняя усталость помешала ему сразу атаковать Нагомарские завалы.

Атака и не потребовалась. Как писал классик, «бежали робкие грузины». Кто-то вернулся в родные деревни, кто-то укрылся в лесах. Еще оставались непокорные селения. Мятежники удерживали пост святого Николая. Но уже было ясно: восстанию пришел конец.

Отряд вступил в Озургети, где неделю назад бои шли на городских улицах и на базарах, победителем и спасителем. Разошелся по квартирам радостных обывателей, уже приготовившихся к грабежам и насилию. Меня вызвали в штаб. Лично полковник Аргутинский-Долгоруков.

Моисей Захарович был родом из старинной армянской княжеской семьи. Пышноусый и излишне полноватый для военного, прослужившего почти четверть века в горячей точке, он был типичным кавказцем, несмотря на то, что юность провел в Петербурге, в гвардии. Более жестокий, чем русские генералы, более хитрый, более дипломатичный. Коцебу не мог найти лучшей фигуры, чем Аргутинский, для командира отряда, выступившего против мятежа.

— Я знаю, Константин Спиридонович, кто вы и почему здесь в форме солдата. Не стану рассуждать, справедливо ли с вами поступили. Но хочу помочь как кавказец кавказцу.

Я с благодарностью склонил голову.

— Что от меня требуется, Ваша светлость?

— Мы с вами, в отличие от большинства носящих эполеты, прекрасно понимаем, с чем столкнулись. И где. Гурийцы — народ горячий и упрямый. Отличная легконогая пехота. Укроются в своих горных лесах — будем полвека их оттуда выкуривать. Конечно, я могу пройти по окрестным селам с огнем и мечом. Разрушить дома. Лишить крестьян урожая. Повесить любого, схваченного с оружием в руках. Но нам потом жить и жить с этими людьми. Сидеть за одним столом, поднимая заздравные чаши. И воевать бок о бок с теми же черкесами или мюридами. Тут нужна дипломатия, а не пушки.

— Вы хотите, чтобы я отправился к мятежным вождям и убедил их сложить оружие?

— В точку! Я понимаю весь риск подобного предприятия. Награда будет соответствующей.

— Эта миссия настолько благородна, что стоит ли думать о награде?

— Это мне грек сказал? Мне не послышалось?

— Ну…

— Значит, вы согласны? Что вам нужно для успеха?

— Одежда горца. Или грузинская чоха. Лошадь. Кавказское оружие.

Полковник хмыкнул.

— Этого добра у нас хватает.

— Куда мне лучше отправиться?

— Думаю, в форт Святого Николая. Там основное гнездо мятежа. И точка взаимодействия с Кобулети, что крайне опасно. Чума! Могут занести к нам чуму из турецких владений, не думая о последствиях.

От этого предложения у меня мурашки пробежали по спине. А у кого бы не пробежали в моем положении⁈ Не в заразе дело, а в самом месте. Как мне забыть, что там я встречу свою смерть? А вдруг она случится на 12 лет раньше⁈

— Испугались? — проницательно осведомился полковник.

— Мне не привыкать смотреть опасности в лицо, Ваша светлость. Я в подобных миссиях с 36-го года. Как мы будем действовать?

— Я с отрядом выдвинусь к селению Гурианты, как только надежно укреплю редутами Озургети и восстановлю посты кордонно-карантинной службы. Вам же следует немедля отправляться к морю и склонить колеблющихся к изъявлению покорности. Прощение заслужат, если выдадут нам самых отъявленных злодеев. Важно не допустить их побега в Турцию.

— А что потом?

— Для будущего общественного спокойствия одних повесим, других прогоним через строй, заключим в крепость или отдадим в солдаты. Селения пощадим. Подвергать крестьян уголовному и телесному наказанию считаю вредным. Ограничусь взысканием, в виде вознаграждения за убытки, скота и подвозом материалов для постройки сожженных и разоренных ими строений.

… Я попал в форт Святого Николая очень быстро. И в крайне неудачном виде. Как пленный. Не успел я отъехать от Озургети, как на первой же засеке, устроенной повстанцами, меня задержали. Разоружили, связали руки и повезли к своему вождю, Абесу Болквадзе. Он был один из главных зачинщиков мятежа. Был в первых рядах при штурме и разграблении форта Святого Николая. Месяц назад нанес поражение отряду полковника Брусилова, оборонявшего Поти и пытавшегося пробиться к форту Святого Николая. Потом участвовал в осаде Озургети, где тяжело ранил русского обер-офицера. И там, и там сам был ранен и сейчас зализывал раны в пограничном форте, прикрывшись от русских мощными завалами на побережье. Так мне рассказали мои конвоиры.

При первом взгляде на гурийского вождя я понял: с ним договориться не выйдет. Выходец из низов, прирожденный лидер, увешанный оружием. Взгляд мрачный и непримиримый. Из таких людей потом вырастут «пирали», гурийские абреки, боровшиеся с царским гнетом. Он не желал меня слушать.

— Дайте мне поговорить с князьями братьями Гуриели, — взмолился я. — Они меня знают. С ними есть связь? Они поддержали восстание?