Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1 (СИ) - Хренов Алексей

Но больше всего его поразили огромные квадратные окна вдоль фюзеляже непонятного предназначения. «Туристов что ли возить, не иначе» — думал Лёха, приходя в изумление от вывертов французской инженерной мысли.

В какой-то момент на аэродроме к Лёхе подбежал Кузьмич, с трясущимися губами и растерянным лицом:

— Лёша! Ты посмотри! Это что, карты! Ты посмотри, что мне выдали! — чуть ли не плача, Кузьмич тыкал в лицо Лёхе карту, — Сначала мне дали политические «сорока вёрстки», это почти 50 километров на сантиметре и рельефа нет! А теперь вот принесли автомобильные! Там вообще масштаба нет, только дороги и крупные города! — причитал он.

— Ладно, Кузьмич, не переживай, подарю тебе пачку «Беломора», там покрупнее будет! — пошутил Лёха, — Полетишь со мной на «Протезах»?

— Лёша! Ты что, хотел без меня улететь⁈ — тут же обиженно надулся Кузьмич, как будто не он только что скулил по поводу карт.

Пришлось Лёхе брать Кузьмича и ехать в арсенал порта. Там отловив местного начальника и уговорив его дать доступ ко всем имеющимся ресурсам морской картографии, он оставил Кузьмича перерисовывать себе кроки побережья. А после непродолжительной торговли с и так восторженно относящимся к русским авиаторам испанским капитаном, Лёха прикупил штук пять карт Средиземноморья. Кузьмич был счастлив, правда на забывая причитать — эх, ещё бы и про Мадрид карту, бы и про Барселону…

— А в шинку тебе Кузьмич, не пукнуть? — пошутил Лёха.

В общем, через день Лёха остался почти удовлетворён проделанной работой. Перед вылетом в экипаж Лёха с Кузьмичом получили ещё двух человек — радиста и стрелка. Техники подвесили кассеты с бомбами во внутренний бомбоотсек, десять штук по пятьдесят шесть килограммов. Как и ожидалось, в испанском бардаке бомб большего размера на аэродроме не оказалось, их должны были только подвезти из Барселоны.

Привыкший к подобному, Лёха даже не удивился:

— Маньяна! — сказал Лёха, улыбнувшись.

— Маньяна! — согласились с ним испанские деятели ключа и отвертки.

Обещанный авиационный фотоаппарат тоже конечно ещё не приехал, скорее он даже еще и не думал выезжать, по этому Лёха был отправлен бомбить, а не фотографировать.

«Маньяна» всё прочнее входила в жизнь Лёхи. Формально «mañana» переводится как «завтра» или «утро,» но в реальной жизни это слово приобрело куда более интересный смысл.

На практике, «Маньяна» означало, что сейчас чего-то точно нет, и вряд ли это появится в ближайшее время. Испанец, с философским видом говорящий «Маньяна,» имел в виду, что, конечно, завтра он и займётся этим. Или послезавтра. Но уж точно на следующей неделе, если вдруг звезды позволят. Впрочем, к концу месяца он сильно постарается, или, в крайнем случае, уж к Новому году точно что-нибудь сделает. Хотя на самом деле всё это больше зависело от Всевышнего.

Кстати неделей раньше, по случаю Лёха прикупил у уезжающего домой немецкого корреспондента американский фотоаппарат «Contax», что стало громадной прорехой в Лёхином бюджете. Он даже выдрал заначку из подкладки куртки и потратил остающиеся двести рейхсмарок, чем собственно и соблазнил немца пойти на сделку, толкнуть казенный фотоаппарат. Кузьмич, получивший фотоаппарат и несколько рулончиков пленки, был счастлив как ребёнок и неимоверно горд оказанным доверием. А потом Лёха выдержал грандиозный скандал с Николаем Герасимовичем пытаясь вернуть деньги.

— Так точно, товарищ главный военно-морской советник, вас больше фотографировать не буду. Фотокарточки Майорки загоню в газету, для покрытия дыры в моём бюджете! — нахально отрапортовал Лёха.

Залив полные баки топлива и масла, и затолкав в салон три бочки по двести литров бензина, после обеда большой самолет разбежался по полосе аэродрома Лос-Альказарес и взял курс на маленький аэродром около городка Кастельон, ближайшей ровной точке на материке по отношению к Майорке.

— Экипажу просьба пристегнуть ремни, сейчас наш командир попробует взлететь со всей этой лабудой на борту, — пошутил Лёха по внутренней связи.

За час до рассвета следующего дня, долив в баки бензина под самые пробки и проверив подвеску бомб, Лёха на этом французском птеродактиле отправился разносить военные цели на Майорке.

После маленьких манёвренных истребителей Лёха чувствовал себя управляющим баржой.

«Воздушный извозчик», — пошутил мысленно Лёха.

19 сентября 1936, небо над Майоркой.

Испанец, дежуривший по аэродрому, посмотрел на солнце, пытаясь понять, сколько времени, и лениво помахал красным флагом заходящему на посадку самолёту.

«Шесть утра! Эти вонючие макаронники совсем обнаглели, — лениво подумал дежурный. — Нет, они, конечно, пригнали технику и сами нам помогают, но вот гады! Закадрили всех местных баб, теперь за бесплатно не дают, и выпили всё вино! Ещё и летают, черти, во сколько хотят! Как-то только он высоко идёт, хреновые из них лётчики, всё таки», — отразилась в сонном испанском мозгу странность разворачивающейся ситуации.

— Кузьмич! Кораблям наши полтинники, что слону дробина в задницу. Мы лучше нанесём визит вежливости нашим коллегам и пройдёмся над аэродромом Майорки для начала. Там должны быть стоянки с самолётами франкистов. Устроим им доброе утро, как полагается! — озвучил свои намерения Лёха, — Кидать будем почти с бреющего. Если полезем на высоту хотя бы в пару километров, то нас заметят сильно заранее и встретят «салютом» из зениток. А там и дежурное звено поднимут, а догнать наш тихоход — это дело техники.

— Заходить будем через остров. Итальяшки, скорее всего, взлетают на море и заходят на посадку со стороны суши. Я зайду вдоль ряда самолётов на стоянке. Пока они разберутся, что это за «гости» к ним пожаловали, мы уже и «облегчимся».

— Фотоаппарат настрой заранее, и после прохода я дам влево и начну набирать высоту, вправо там горы. Хватай фотоаппарат и бегом снимай всю плёнку, лучший вид будет, — как никто другой в этом мире, Лёха понимал важность пиара и рекламы, — Затем уходим влево, в море на бреющем. Минут десять тянем на скорости, а потом лезем на максимальную высоту. Меняй кассету и сверху спокойно нащёлкаешь ещё раз порт и аэродром, чтобы доложиться о проделанной работе, — Лёха спокойно доводил Кузьмичу свой план налёта.

Испанец снова лениво помахал красным флагом заходящему на посадку самолёту. В это время солнечный диск начинал подниматься над горизонтом, освещая море и побережье. Аэродром ещё только начал просыпаться, переходя от ночной сонливости к повседневной рабочей суете. Тихо замерли длинным рядом на стоянке пятнистые итальянские трёхмоторные бомбардировщики. Юркие бипланы, накрытые маркировочными сетками, стояли ближе к командному пункту. Из расположенной невдалеке столовой отчётливо слышался звон кастрюль и потянуло запахом еды.

Низко идущий самолёт с рёвом взял курс ровно на стоянки самолётов.

— Куда! Идиоты! Вы что, полосы не видите, макаронники проклятые! — дежурный наконец проснулся и истошно замахал флагом.

На приближающемся самолёте внезапно распахнулись створки бомболюка, и, как в замедленной съёмке, небольшие бомбы очередью, одна за другой посыпались прямо на стоянку итальянских «Пипистрелло», превращая их в охваченные пламенем факелы. Аэродром, до этого тихий и мирный, мгновенно стал похож на адскую картину — в воздух взметнулись клубы дыма, раздались взрывы, а пламя пожаров от горящих самолётов начало быстро распространяться.

В это время задний стрелок самолёта дал длинную очередь из пулемёта, целясь куда то в сторону командного пункта. Пули засвистели в воздухе, поднимая облака пыли и осколков. Вся территория пришла в хаос, крики, шум сигналов тревоги и гул пламени. Оставшиеся самолёты даже не пытались подняться в воздух.

— Получи, фашист, гранату! — закричал Лёха, закладывая максимально крутой левый вираж и поднимая нос, чтобы дать Кузьмичу лучший ракурс для съёмки. Сделав половину круга и полюбовавшись заревом пожара, Лёха отвернул самолёт, уводя его прочь от аэродрома в блестящее море.