Второй шанс (СИ) - Киров Никита


Второй шанс (СИ) читать книгу онлайн
После аварии я попал в 1996 год, в тот самый день, когда навсегда покидал родной город. Мои друзья, с кем я прошёл Первую чеченскую, ещё живы, но над ними уже нависла угроза.
Бандиты хотят втянуть нас в свои разборки, военный следователь готов разрушить наши жизни ради своей карьеры, а в городе вот-вот произойдёт катастрофа, где погибнут многие.
Но в этот раз я решил остаться и сплотить наше боевое братство. Назло врагам, которые хотели нас похоронить. И назло эпохе, которая думала, что победила
— Хоть попал, — Моржов хмыкнул. — Нас-то учили, да я тогда в первом бою, когда на меня кинулся «дух», всё забыл, махал во все стороны. Ну как учили? Наш инструктор говорил просто: чтобы вступить в ножевой бой, сначала надо про***ть автомат, гранаты, каску и сапёрную лопатку, а потом найти такого же д***ба, который тоже остался с одним ножом.
— Понятно с вами, — Семёнов отпил чай и расправил усы. — Шутите только. Ладно, походим по твоим знакомым, Андрей, для порядка, сам понимаешь.
— Конечно. Но сами понимаете, мы вопрос решили, своего вытащили, и нам вообще не было смысла так подставляться. Сами видите — мы никуда не лезем без нужды, иначе давно бы в «химках» ходили.
Я всё равно обзвонил всех наших. Конечно, это не мы прибили Кислого, ведь это он должен был выплатить бабки Лёше, а теперь их хрен догонишь.
И да, одним ударом ножа убить сложно. С ножами умеют обращаться зеки, если Газон не привирает… и спецназовцы. Те-то могут зарезать человека.
Но зачем это кому-то надо — вопрос. Вернее — кому это выгодно?
Сразу вспомнился спецназовец Дима Бродяга, который предлагал замочить Кислого. Про него я говорить ментам не стал, всё же с ним в компашке может быть кто-то из пацанов, да и зачем это ему надо? Вопрос же решён.
Но если он проявил такую самостоятельность сам, это могло выйти нам боком. Короче, нужно понять, чем это грозит лично нам и как это встретить, если угроза сильна.
* * *Утром следующего дня я увиделся с Газоном. Встретиться договорились в чебуречной недалеко от вокзала.
— Мой дельтаплан, мой дельтаплан, — распевал Леонтьев из магнитофона.
В помещении было три высоких столика, вокруг которых столпились мужики, и ещё один в виде доски тянулся вдоль стены. Из еды были только чебуреки, очень горячие, не очень большие, с ароматным мясом, от которых валил пар. Ещё и тесто неплохое, как говорят.
За прилавком стояла толстая женщина армянских корней, она и выдавала чебуреки и разливала чай, правда, очень медленно и неторопливо.
Кроме чая можно было попросить налить стакан «Тархуна», ну а для взрослых была водка, которую подавали только в стопках, и пиво в старых советских кружках, массивных и основательных. Пиво было популярнее всего.
А на кухне шипело масло, хозяин, толстый армянин, жарил чебуреки лично, не доверяя это дело никому. Семейный рецепт, как он говорил, и тайный ингредиент. В городе шутили, что этот тайный ингредиент вчера мяукал и лаял, но это злые языки. Мясо здесь было качественным, а в чебуречной всегда было людно, и сюда приходили даже богатые коммерсанты или авторитеты.
Газон нашёл место в углу, откуда видно вход, перед ним стояла целая тарелка чебуреков, которых наложили с горкой. Он ел и иногда прикрывал глаза от удовольствия. Кепка сбита на затылок, чётки лежат рядом с мобилой и пейджером. Посетители стояли от него подальше, побаиваясь связываться с братком. Увидев меня, он посмотрел на жирные руки, а я похлопал его по плечу в знак приветствия.
— Ты про эту чебуречную тогда рассказывал? — спросил я, занимая место рядом с ним.
— Когда? — спросил Газон с набитым ртом.
— Помнишь, тогда сидели после Совмина, вспоминали, что вкусного ели? Халява говорил про устриц, Царевич про селёдку под шубой, а ты — про чебуреки у Ашота. Недавно вспомнилось.
— Точняк! — он закивал. — Ты попробуй. Охренительные!
На мой взгляд — излишне жирные, но у них и правда был сильный вкус, какой должен быть у чебуреков с хорошим мясом. Съев один, тут же захотелось второй. И чай хороший, чёрный, без сахара.
— С Налимом вот базарил, — Газон стал говорить тише. — Ищет, кто завалил Кислого, меня вызвал. Я ему сразу сказал, что Кислый нам бабок должен за свой наезд и не расплатился, так что нам не с руки с ним было разбираться. Да и он съехал капитально.
— А сам Налим мог его порешить?
— Для чего? — Саня нахмурился. — Слушай, Старый, Налим — человек умный, но такие схемы не для него, — он догадался, что я имею в виду.
— А кто мог? Фидель? Гарик? Может, хотят нас подвести к этому, чтобы к себе заманить?
— Кислый бабки приносил, он помимо попрошаек ещё беспроигрышную лотерею держал на рынке, а с неё бабки шли. Не такие большие, но всё же.
— А за то, что он вчера себя хозяином рынка называл?
— За это наказывают, но не мочат. Косяк, но заглаживают его деньгами. Так просто дойную курицу не режут… дойную корову, в смысле, — он хохотнул. — Попутал, слыхал? Шустрый засмеёт потом. Курица, блин.
— Ну а тайно хлопнуть? — продолжал я прикидывать версии. — Чтобы вопросов у своих не было.
— Вот смотри, Старый, — он отложил чебурек. — Это в боевике ты пошёл и грохнул кого-то. Или как дон Корлеоне винца хлопнул, музычку послушал, у окна постоял, потом говорит: разберись. И там какой-нибудь Лука Брази пойдёт и разберётся.
Газон не просто смотрел фильм «Крёстный отец» — он книжку читал, но никогда в этом не признается. Просто я сам это видел.
— У нас киллеры есть, — он стал говорить ещё тише. — Но чтобы тайно хлопнуть — не, всё равно слухи пойдут. Надо конкретно обосновать, за что ты мочить собрался кого-то. Вот как с Бычком было, которого Вадик замочил — чекистам стучал. И всё равно, тайно хотели провернуть, да вот только все узнали. Нет такого, что утаишь. Я бы услышал. Или услышу.
— Понятно.
— Ща, кстати, стрела будет, — Газон вытер губы платком. — По поводу Кислого. Хорошо, что ты пришёл.
— А что такое?
— Да тут преемник объявился, хочет поумничать. Чё я тебя и позвал сюда. Если не в падлу, конечно, и не занят.
— Послушаем.
Пришли два пацана, в кожанках, похожие друг на друга, как братья. Одного из них я видел в «свите» Кислого. Оба неуверенно переглядывались между собой при виде нас, но робко подошли ближе.
— Так что насчёт машины? — спросил один. — Тачка не Кислого, а наша. И раз он скопытился, теперь надо…
— Бабки выплатили? — грубо спросил Газон. — Кислый базарил, что бабки отдаст.
— А чё Кислый-то? Он сдох, мы теперь рулим, а тачка…
— А тачку мы забрали, и генеральную доверенность нам выписали, — отрезал Саня. — Всё равно он сам по такой же доверенности ездил. Так что бабки Коробочке выплатить, как базар шёл, и остальным ветеранам. И вот потом насчёт тачки решать будем.
— Да не было у нас остальных ветеранов, — неуверенно сказал один из них.
— А я проверю. И если бабок им не будет — тачку продам за долги ваши. И остаток себе заберём, раз вы такие непонятливые. Всё, свободны, — Газон громко отпил чай.
Понурые пацаны ушли, а остальные посетители поглядывали на нас, но взгляд не задерживали.
— А свои его могли хлопнуть? — спросил я, когда два понурых пацана вышли.
— Старый, — Газон посмотрел на меня. — Вообще, в этом деле хлопнуть может кто угодно и кого угодно. И вот не всегда на это есть причина. Кстати, тут утром узнал новость. Батон помер. Похороны сегодня.
— Какой именно? — я задумался. — У нас же их два было, Большой и Чёрный. Никифиров из нашей роты на юга переехал, когда комиссовали. Или это Черненко из пятого взвода?
— Чёрный, да.
— А отчего он умер? Двадцать лет пацану, не болел ничем. Или убили?
— От наркоты отъехал, — Газон вздохнул. — Давно подсел, ещё там, говорят. Вот ему чё-то не то продали, он и скопытился.
— Вот же гадство.
— И не говори, Старый. Самовар же с ним корешился вроде как, в одном институте учились. Я-то его плохо знал.
— Да я тоже не особо. Не особо любил общаться.
Мы оба замолчали, вспоминая неразговорчивого Батона. Да, у нас их было два. Одного тогда ранило, но его спас Маугли, и парня комиссовали после ранения. Второй… мы с ним особо не пересекались. Но ничего плохого сказать о нём не могли.
А все в зале покосились на новых вошедших. Пришли два пацана в солдатских бушлатах — солдаты-срочники, сразу понятно. Один очень низкорослый, как школьник, второй — наоборот, ростом выше меня, но ещё с детским лицом, тощий как жердь. Улыбался, что-то рассказывая.