Рейдеры - Алексеев Михаил Егорович

– М-да! Кавалерия и пулеметы – несовместимы! – флегматично высказался Ахмет с брони, взглянув на белого как мел Горазда и продолжая держать поле под прицелом пулемета.

Сотня княжеской конницы, развернувшись и огибая с двух сторон поле с мертвыми и пока еще живыми, устремилась в погоню. Теперь они гнались за остатками орды. Хотя выживших было минимум раза в два больше, воины княжеской сотни были уверены, что враг сломлен и уже не способен к сопротивлению.

«По машинам!» – донеслось из радиостанции.

Завелись двигатели техники, и машины поползли вслед коннице. Нужно было победу в бою превращать в окончательную.

Кочевье расположилось в нескольких километрах от места битвы. Когда княжеская сотня прибыла туда, выжившие уже сообщили о случившемся оставшимся в кочевье, и сейчас между княжескими воинами и кибитками и шатрами кочевья клубилась конная толпа в несколько сотен человек. Как будто только что и не полегло в лощине около полутысячи воинов орды. На коней сели все – старики, подростки и женщины. Многие были вооружены луками.

Сотник, остановив своих воинов, хищно улыбнулся. Эта толпа только выглядела воинственно и грозно. Отдай он команду, и его воины пронзят ее, как нож печень молодого барашка. Но! Командир запретил. Вон и сам он приехал на своей шайтан-арбе. С такими машинами они всю степь себе подчинили бы. Все женщины и кони были бы их. Сотник с сожалением вздохнул и снова взглянул на остатки орды. Вдруг повезет, и те найдут в себе мужество напасть? Но нет. Может быть, и напали бы. Если бы сотня была бы сама по себе. Но увидев вместо одной шайтан-арбы, которая уничтожила лучших воинов, целых три, те, кто был там, в лощине, стали слезать с коней и опускаться на колени первыми. Следом за ними после паузы покинули коней и остальные. Остатки орды стояли на коленях, низко опустив головы. Они признали поражение и отдавали свои тела на волю победителей.

– И что теперь с этим делать? – промолвил Чибис и растерянно оглядел подчиненных. – Как-то мы это вопрос упустили. Их ведь тут поболе тысячи. Я так думаю.

Все молчали. После паузы отозвался лишь сотник:

– Прикажи! И кручину твою решим. – Плотоядно облизав губы, он потянул из ножен саблю.

– Нет! Хватит мертвых и на поле. Кстати о мертвых. С ними ведь как-то тоже вопрос решать надо.

– Так ведь собирались пригнать экскаватор со стройки и всех в траншею, – напомнил Василич.

– Да! Только это касалось воинов. Про остальных мы как-то забыли. Сейчас ситуация изменилась, как видишь. Или ты готов убивать детей и женщин? – для проформы понинтересовался Чибис у того, продолжая размышлять.

Над полем стояла тишина. Молчали даже дети, уже покинувшие жилища и прижавшиеся к матерям и оставшимся в живых мужчинам. Лишь лошади всхрапывали, отходя от горячки боя и погони.

– Ладно, начнем с простого. Сотник! – оправился от минутного замешательства Чибис, окликнув командира легкой конницы. – Найди старшего из них и доставь его сюда.

Сотник огорченно вздохнул и отдал приказ на своем языке двум ближайшим воинам. Как все сложно с этими непонятными урусами. Так они сами себя называют, хотя ни ему, ни в его бывшем племени такой народ ранее был неизвестен. Сейчас бы его воины вырубили бы всех способных держать в руках сабли и луки, а потом прошлись бы частым гребнем по кочевью, отыскивая уцелевших женщин и девушек. И вечером был бы пир во славу могущества его и богов. Заодно отпраздновали бы тризну по павшим в этой славной битве. Правда, и здесь урусы все испортили – погибших в его сотне не было. Лишь несколько раненых воинов и коней. А какая битва может быть славной без крови?

Все, кто услышит о ней, скажут, что враг был слаб, как женщина или ребенок, и славы в этой победе нет. Тяжело воину в войске урусов. Но все эти мысли сотник держал при себе, спрятав их как можно глубже. Очень ему не хотелось попасть в руки колдунов, цеплявших к пальцам какие-то странные веревочки из непонятного материала и выявлявшие потаенные мысли. И, сотник это точно знал, все его знакомые воины, державшие в мыслях идеи бежать, прихватив скакунов и оружие, данное урусами, после общения с этими колдунами стали просто землекопами. На ближайшие десять лет. Нет! Он не такой дурак. Он дал клятву князю перед своими богами и будет ей верен, надеясь, что и князь сдержит свое слово, и сотник получит свободу. Хотя… нет смысла врать самому себе. Никогда бы он не стал в своем племени сотником. Не богат и не столь славен был его род, чтобы занять такое положение. Опять же – у урусов он видел прекрасных скакунов, которых они разводят. Сейчас они в основном идут в тяжелую конницу, но пройдет немного времени, и легкая получит этих мощных рослых коней. Опять же – оружие и бронь! Его нынешнему снаряжению и оружию мог бы позавидовать не только хан его племени, но и хазарский вельможа. Поэтому он будет верен клятве и будет выполнять приказы этого уруса со странным и трудно произносимым именем «Чибис».

Воины вернулись втроем. Третьим был седой, но еще крепкий старик. Неторопливо, блюдя достоинство даже в такой ситуации, он сполз со спины коня и, помедлив, опустился на колени перед Чибисом, сидевшим на броне БМП.

Чибис жестом показал стоявшим по бокам от булгарина воинам, чтобы его подняли и поставили на ноги. Слезать с брони Чибис не стал, но и разговаривать со стоявшим на коленях стариком ему показалось неправильным. Особенно с учетом тех мыслей, что начали складываться в его голове, пока он ждал.

– Кто ты?

– Меня зовут Дашгын.

– Почему именно ты? Не нашлось никого помоложе?

– Я из ханского рода. – Старик говорил быстро, склонив голову и не поднимая глаз. Переводчик, один из воинов сотника, переводил медленно, иногда замолкая. – Моя мать приходилась двоюродной сестрой хану. Сам я, когда рука была тверда и глаз верен, был сотником и носил прозвище Клыч.

Он поднял глаза и испытующе посмотрел на Чибиса.

– Среди выживших после битвы с твоими воинами осталось лишь несколько десятников.

Старик снова опустил голову и продолжил потухшим голосом:

– Они напуганы так, что не решились идти к тебе, князь.

– Я не князь. Я всего лишь княжий воин. Десятник по-вашему. Правда, сейчас под моей рукой воинов больше. Так решил мой князь.

– Пусть так! Но сейчас жизни моего народа в твоих руках. И я молю всеми известными и мне и тебе богами – не убивай детей! Оставь семя моего народа на этой земле! Забери жизни оставшихся воинов, женщин и стариков, но отпусти детей!

– А как поступал твой народ в такой ситуации?

– Если сражались с родственным племенем – победивший присоединял побежденных к своему народу. Если воевали с чужими, то могли отдать за выкуп. Или сохраняли жизни молодым для продажи.

– А всех остальных вырезали, – подытожил Чибис. – И пока твое племя побеждало, и ты, и твои соплеменники считали это справедливым. А теперь ты просишь о другой справедливости.

– Так решали тогда и так сегодня решили боги. Но мы люди, и я должен был попробовать, – после паузы откликнулся старик. И снова опустился на колени.

– Боги! Боги! – пробормотал Чибис и ловко соскочил с брони. «Чертовски все же приятно чувствовать себя помолодевшим. Слава богам, давшим мне этот шанс!» – промелкнула мысль в голове Чибиса, пока он подходил к посланнику разбитой орды.

– Встань, старик! Я хочу задать тебе несколько вопросов, от ответов на которые будет зависеть судьба твоего народа.

После паузы, понадобившейся на озвучивание перевода, старик поднялся с колен.

– Смотри мне в глаза и запоминай! – Чибис дождался, когда старик выполнит приказ, и задал первый вопрос: – Готов ли ты и твой народ пойти под руку моему князю и служить ему верой и правдой, как и мы? Это первый вопрос и главный. Второй – если твой народ согласится с первым, готов ли он жить по нашим законам? Возможно, хана вам назначит князь, и вы должны будете ему подчиняться, как самому князю. Возможно, вам придется жить в одном месте, а не кочевать по степи. Я не знаю волю князя. Готов ли твой народ к полному подчинению воли князя? Но помни, старик, только в случае согласия с этими требованиями я могу просить у князя пощады твоему народу. Если нет – то я не стану отнимать время князя на ваши просьбы. А сейчас иди и задай эти вопросы своему народу. Времени у тебя… – Чибис взглянул на часы и тут до него дошло: а как ему время обозначить?