Участковый. Книга вторая (СИ) - Барчук Павел

Это был мой шанс. Я не стал читать заклинание, пускать кровь или делать что-то, описанное в Справочнике. Я прицелился из арбалета. Не в Капустина. В «Сердце Змеи», которое всё ещё лежало на алтаре, испуская свою тёмную энергию.

Болт, пропитанный святой водой, с наконечником из серебра, со свистом рассек воздух и вонзился прямо в раскрытый переплёт гримуара.

Раздался звук, похожий на вопль тысячи душ. Книга вздрогнула, багровый свет погас, сменившись треском ломающихся костей и рвущегося пергамента. Связь между артефактами мгновенно прервалась.

— НЕЕЕЕЕТ! — завопил Бельфегор.

Энергетическая нить, связывавшая его с телом Капустина, разрушилась. Из груди капитана вырвался столб чёрного дыма, приняв форму гигантского, яростного ворона с горящими глазами. Сущность издала оглушительное, полное ненависти карканье, которое отозвалось эхом, и исчезла, растворившись в клубах едкого серого дыма.

Тело Капустина, словно тряпичная кукла, безвольно рухнуло на землю. Он был бледен как смерть, выглядел постаревшим на двадцать лет. Оба артефакта — «Скипетр» и «Сердце Змеи» — погасли, превратившись в безжизненные предметы.

Вокруг воцарилась тишина, звенящая и неестественная после недавнего хаоса. Мертвецы, лишённые воли демона, осели на землю грудами костей и тлена. Свечи погасли.

Я, тяжело дыша, опустился на колено. В ушах шумело, тело ломило от ушибов и ссадин. Я посмотрел на Семёнова. Он тоже рухнул на землю и теперь сидел прямо на заднице, опираясь на «Скипетр», как на посох. Его лицо было испачкано землёй и копотью, в глазах — пустота и горькое раскаяние.

— Ваня… — хрипло произнёс он. — Я… я не знал…

— Верю, — коротко бросил я. — Потом поговорим. Сначала нужно придумать, что мы скажем в отделе по поводу раскуроченного к чертям собачьим кладбища.

Глава 19

Утро после эпохальной кладбищенской битвы встретило нас не солнечными лучами, а свинцовым светом предгрозового неба. Такое чувство, будто сама реальность пережила эту битву вместе с нами. Ну или обиженный Демон Высшего Порядка пустил нам своего демонического «шептунка». Тучи закрыли небо и судя по всему, должен был пойти дождь.

Воздух стал тяжелым, влажным и каким-то напряжённым. Впрочем, наше со старлеем состояние было аналогичным.

Мы, прихватив с собой Капустина, молча брели к отделу. Позади остался перевернутый вверх дном старый погост и крайне разочарованный в самом себе Смотритель.

— Как же так… Как же так. Свое кладбище не смог защитить. Не уберёг. Ох, беда-беда… — Бубнил без конца старик, потихоньку дёргая волосы на голове.

— Вы ничего не могли сделать. Это угроза уровня «Омега», — Со знанием дела успокоил я Смотрителя.

После этого Семенов связал веревкой руки Капустина, на всякий случай, и мы пошли в отдел. Наши лица и одежда были испачканы землей, копотью и чем-то еще, о чем лучше не думать.

Капитан выглядел ничуть не лучше, ну а вел себя… Похоже, длительное слияние с Бельфегором имело необратимые последствия. Старший участковый самым банальным образом сошел с ума.

Первым делом, явившись в отдел, мы определили Капустина в камеру, затем, выдав заготовленную легенду, соответственно которой во всем был виноват капитан, которого я и Семёнов взяли на кладбище в момент активного разрытия могил, организовали оперативную группу.

Уже через двадцать минут на кладбище ворвался кавалерийский наряд милицейских машин во главе с «уазиком» оперативников. Пожалуй, впервые на место преступления выехал едва ли не весь состав отдела. Всем хотелось своими глазами увидеть, что натворил Капустин.

Первым из машины выпрыгнул Сериков, его глаза горели холодным, хищным огнем. Он чувствовал запах большого, громкого дела.

Картина, открывшаяся взорам прибывших, произвела на них мощное впечатление. Развороченные могилы, опрокинутые надгробия, следы странных ожогов на земле и, как вишенка на торте, — слепленный из старых памятников и плит алтарь.

Мы с Семёновым скромно стояли в сторонке, изображая крайнюю степень усталости и шока. Впрочем, особо притворятся для этого не пришлось.

— Что здесь, твою мать, произошло? — прошипел Сериков, окидывая сначала меня, потом старлея подозрительным взглядом.

— Капустин, — Начал я. — Он сошел с ума. Мы его выследили. Воронов — это его рук дело. Он считал Воронова посланником темных сил. Говорил, что должен был «очистить город от скверны». Мы заподозрили причастность товарища капитана ещё несколько дней назад, но не были уверены. Сами понимаете, человечек-то непростой. А сегодня ночью… Капустин устроил тут самый настоящий шабаш. Ну и признался во всем, когда мы его, так сказать, повязали.

Версия, конечно, была на «троечку». Если бы не один факт. Когда мы с Семёновым определяли Капустина в камеру, он твердил без остановки:

— Кровь… русалочья кровь… не даст соврать. Я видел… видел истинные лики. Воронов… он был одержим. Я его… я его утихомирил. Во имя Комитета… Вечного Равновесия…убил вашего Воронова. Ха-ха-ха.

Поэтому Сериков, который в числе остальных сотрудников слышал эти признания и видел Капустина, был вынужден принять мой рассказ за чистую монету.

Следак скривил губы в гримасе брезгливости, но промолчал.

После тщательного осмотра кладбища мы вернулись в отдел, где нас уже ждал полковник Безрадостный. Его лицо, обычно угрюмое, сейчас выражало странную смесь ужаса и дикого облегчения. Причиной ужаса был тот факт, что убийцей Воронова оказался старший участковый, а облегчения — что дело, как ни крути, не превратилось в висяк.

— Объясняйте, — коротко бросил Василий Кузьмич, как только я, Семёнов и Сериков вошли в его кабинет. Но в глазах начальника отдела я отчетливо увидел мольбу: «Скажите что-нибудь, что я смогу понять и доложить начальству».

Семёнов откашлялся и начал по накатанной:

— Товарищ полковник, Капустин давно вел себя странно. Педантичность переросла в манию. В какой-то момент он начал следить за Вороновым. Капустин решил, что Воронов роет старые курганы и могильники, а значит, он слуга дьявола. Потом, так уж вышло, Воронов пришел в отдел, хотел как раз написать заявление о том, что его преследует старший участковый, но первый, кого он встретил, был именно Капустин. Тут капитана окончательно коротнуло. Он совсем съехал с катушек. Решил убить парня.

Полковник тяжело вздохнул, затем, сняв фуражку, вытер потный лоб платочком. Похоже, ему стало значительно тревожнее. Я решил вмешаться, пока Василия Кузьмича не разбил инсульт на нервной почве, и добавил:

— Капустин сам во всем признался. В убийстве Воронова. Говорил, что спас город от нечисти. Документы на увольнение по причине психической неадекватности, уверен, можно оформить задним числом. Чтобы избежать лишних вопросов. Ну и чтоб не порочить доброе имя нашего отдела. А еще… Можно ведь преподнести все с такой стороны… Мол, советская милиция настолько принципиальна и справедлива, что никогда не будет покрывать «своих». Ну… Вы понимаете, товарищ полковник?

Безрадостный смотрел на меня несколько секунд, его мозг явно переваривал предложенную версию. Она была бредовой, но… единственной, которая хоть как-то укладывалась в рамки советской реальности. Официальное заключение психиатра поставило бы жирную точку.

Лицо полковника медленно прояснялось. Дело раскрыто. Виновник — «один уволенный ранее по причине психической неадекватности сотрудник». Репутация отдела спасена. Более того, сотрудники проявили героизм, обезвредив буйного сумасшедшего.

— Хорошо, — выдохнул Безрадостный. — Оформляйте все по протоколу. Сериков! — крикнул он следователю, который с нескрываемой досадой наблюдал, как громкое дело уплывает у него из рук. — Поможешь Петрову и Семёнову с бумагами. И чтоб никаких лишних подробностей! Ясно?

— А как же с трупом быть? Ну с тем фактом, что его перетащили… — Начал было следак. Его настолько давила жаба, что он хотел прицепиться хоть к чему-нибудь.

— Я тебе сейчас перетащу! Я тебе так перетащу! — Рявкнул полковник, багровея лицом. — Дело раскрыто! Ясно? Никто ничего никуда не тащил. А если и тащил, то что взять с сумасшедшего. Ясно⁈