Воин-Врач VI (СИ) - Дмитриев Олег

Но я этого не видел. Мне стало некогда смотреть по сторонам, едва сдёрнул в сторону покрывало с лежавшей королевы. Под ним на ложе растекалась алая лужа, и сколько времени это уже длилось, было неизвестно. Судя по комплекции, в норвежке могло быть литров пять крови. Сколько оставалось сейчас по её бледному лицу, на котором губы почти не выделялись оттенком, определить было невозможно. Но явно меньше нормы. Одним движением я перевернул женщину левой рукой на живот, а правой распорол подол платья сверху донизу. И в королевские покои будто заглянула никак не желавшая заканчиваться злая ночь князя-оборотня.

Фонтан крови разлетелся по шатру, раз, другой, третий. Судя по напору, я мог и напутать. Возможно, в королеве её оставалось больше, чем мне показалось на первый взгляд. Но вот только времени у меня от этого больше не становилось.

Жгут над коленом. Фонтан иссяк. Мешающие тряпки в сторону. В руке появилась холстина, Вар, умница, сработал на автомате. Убрав лишнюю кровь, стали ясны сразу две вещи. Во-первых, мы успели не то, что в последний, а в самый последний момент. А во-вторых то, что мысли об отсутствии УЗИ, КТ, рентгена, да хоть бы элементарного тонометра, были напрасны. Тут сложностей с постановкой диагноза не выпало. Ну, возможно, у кого-то с меньшим опытом они бы и возникли. Но я слишком долго жил и очень много работал в той жизни, чтобы пропустить или с чем-то перепутать разрыв аневризмы подколенной артерии. Оставалось надеяться на то, что инструментария, который мы успели сделать в этой жизни, хватит для спасения королевы.

Вид у стоявших над ней мужиков был ошарашенный. Казалось, что увиденное только что поразило их больше, чем все ужасы Кентерберийской бойни. И их вполне можно было понять. Там шли убивать и умирать воины, готовые к этому, рождённые для битв и сражений. Здесь исходила кровью женщина. Не в ро́дах, не от ран. Просто так. И это на самом деле было страшно.

— Холстину на пол. Перенесём её, нечего ей в луже лежать. Эх, стола нашего нет, Вар. Придётся на карачках, — воодушевлённым тоном сказал я.

— Надо так надо, — привычно безэмоционально отозвался он, расстилая прожаренную холстину, упакованную в условно герметичный тубус из бересты. И подавая сразу помыться. Золотой парень, просто золотой.

— Что нам делать, брат? — с третьего раза совладал с голосом и губами Олаф. Хаген и Крут только кивнули. Стиганд и Свен заблокировали широкими плечами выход, гудя наружу что-то, видимо, одновременно угрожающее и душеспасительное. Вроде того, что тем, кто внутрь не полезет, спасение души ещё может выйти. Тем же, кто сунется, и сам Христос не поможет. Судя по тому, что лишних в шатре не появлялось — доходчиво вещали, убедительно.

— Крут с Яробоем — за плечи, Вы с Хагеном — за ноги. С левой осторожно, жгут не потревожьте. Поднимаете на счёт три. Раз, два, три!

Сколько времени длилась операция никто, разумеется, не знал и не отметил. Да и не на чем было отмечать. Ингеборга раза два или три приходила в сознание, и каждый раз очень некстати. Ну, то есть с одной стороны меня, как врача, не могло не радовать то, что пациент совершенно точно был пока жив. А с другой катастрофически не хватало Дарёны и Леси, чтоб работать без перерывов на то, чтоб дождаться, пока бедная женщина перестанет биться и орать давно сорванным голосом, когда вновь потеряет сознание от того, что Гнат пережимал ей сонные артерии. Это было тоже очень рискованным способом наркоза, но других под рукой не было ни единого. Ясно, что гипоксия мозга — не самая, мягко говоря, полезная для здоровья вещь, особенно в сочетании с гиповолемическим и болевым шоком. Но я продолжал работать с тем, что было. А было немало.

Аневризма нашлась сразу, там сложно было промахнуться. Сверху и снизу наложил лигатуры, велев снять на некоторое время жгут. Сине-багровая нога с раной на голени медленно приобретала нормальный оттенок. Ну ладно, чуть более нормальный, чем кусок сырого мяса. Но удалить мешок аневризмы и зашить всё как было стало бы равным тому, чтоб просто зарезать кузину Олафа прямо тут. Он что-то монотонно бубнил ей на ухо, утирая пот с мраморно-белого лба. И плакал, не замечая этого.

Второй разрез, над коленом, по задней поверхности бедра, позволил добраться до бедренной вены. Из неё иссёк участок сантиметров семь длиной, наложив анастомоз пораженной артерии ниже. Сосуды на бедре пережимали железные пальцы Рыси, который до сих пор женщин за такие места, может, и хватал, но не так, не таких и не за тем. Его бледное, покрытое по́том, лицо с закушенной губой говорило об этом, никаких сомнений не допуская. А потом я долго шил бедную королеву, которая больше в сознание не приходила. Но дышала сама, когда Вар убрал меха́ с маской от её лица, с помощью которых выступал причудливой смесью кузнеца и аппарата ИВЛ. И пульс был в пределах нормы. Нормы для того, кто потерял уйму крови и пережил сложную операцию практически без наркоза.

Бородач, очухавшийся через некоторое время, отполз к стене шатра, не сводя с жены глаз, в которых проявились одновременно боль, страх и здравый смысл. Да, Рысь, как оказалось, поднёс самому́ Малкольму Третьему, королю Шотландии. Но тот, кажется, не был в претензии. Хотя он и в себе-то вряд ли был. Пару раз порывался было кинуться на помощь своей королеве, которую обступили, трогали и резали живьём какие-то незнакомые хмурые люди, но снова выручал Гнат. Он, видимо, с одного удара установил с их величеством некоторую прямую ментальную связь, и теперь ему хватало взгляда или лёгкого покачивания головой для того, чтобы лидер, политик и вождь, переставал возиться под здоровенной прорехой в стене шатра и замирал.

— Размываемся. Дальше как Боги управят. Мы свою работу сделали хорошо и вовремя, — глубоко вдохнув и выдохнув сказал я. Отступая от «пульта управлением великим князем» после того, как ещё раз выслушал пульс и проверил реакцию зрачка на свет. Она была, что воодушевляло несказанно.

Малкольм крутил головой, вглядываясь в незнакомые лица, явно пытаясь понять хоть что-нибудь. Глядя на то, как с рук высокого воина с усталыми серо-зелёными глазами стекает на землю, смытая водой, что лил другой воин, жилистый и ощутимо опасный, кровь его жены. Ещё один, светловолосый, с глазами, как у горной кошки, осторожно перевязывал ей ногу. Зашитую в двух местах, как обычные кожаные штаны.

— Стиганд! Помоги объясниться с хозяином. А то влетели, как черти, по морде дали, жену хватали. Но некогда было. Теперь есть когда, — позвал Всеслав.

Архиепископ Кентерберийский Стиганд, ранее известный как Секира, и, как ночью выяснилось, совершенно заслуженно, начал спокойно что-то говорить королю. Которому предварительно вполне вежливо поклонился. Но тот, кажется, на поклон не обратил внимания.

Значительно больше интереса к нашим персонам он проявил после того, как в пояснениях святого отца начали проскакивать знакомые слова: Всеслав Вайз, Олаф Харальдсон, Свен Эстридсон и Вильгельм Бастард. Хаген с Крутом если и расстроились, что архиепископ их не упомянул, то виду не подали совершенно. Руянский князь, пошарив в одном из сундуков, подал богатое и, главное, чистое и целое женское платье. А шведский ярл — вышитое покрывало. Которым мы и накрыли королеву, предварительно перенеся её бережно на другую лежанку. То, с какими скоростью и лёгкостью они нашли необходимое в чужих сундуках, выдавало богатые навыки и опыт.

— Пусть кликнет каких-нибудь баб, служанок там или подружек, — попросил Всеслав, когда архиепископ гудеть уже закончил, а король ещё не начал. И на всякий случай пояснил, — Помыть целиком и переодеть болезную надо. Нам-то не с руки, вроде как.

Лютые воины и вожди воинственных народов отводили глаза, то бледнея, то краснея, пока удерживали бившуюся на полу Ингеборгу. Кроме нас с Гнатом и Варом. Те давно усвоили, что Врачу, как и любому лекарю, никакого дела нет до того, кого он пользует — мужика ли, бабу, девку красную или, к примеру, королеву заморскую. Союзники такого опыта не имели, потому и робели отчаянно, отводя глаза от перемазанного кровью норвежского филея.