Гном, убей немца! (СИ) - Агишев Руслан

— Санька, спички лови! — через окно мне бросили коробок спичек.

Только накидал в трубу щепок, бросил туда занявшуюся огнем бересту, как с улицы раздался какой-то непонятный звук, похожий на топот. Я к забору подошел, чтобы посмотреть. Ведь, любопытно, что такое могло случиться. В воскресенье, в полдень, особенно в жару, в поселке всегда была тишь да гладь. В огороде никто не работал, люди по домам сидели, отдыхали.

— Ух ты! — выглянув на улицу, я так и повис на заборе. — Народу-то сколько…

По улице в сторону поселкового совета, где была небольшая площадь с радиоточкой, быстро шли люди. Только навскидку, я насчитал три с половиной десятка, а их явно было гораздо больше.

— Праздник что ли? А какой?

Я прищурился, прикрыв глаза от солнечного света. Лица у людей никак не были радостными, а, значит, праздником здесь и не пахло.

— Надо все рассказать, — предчувствуя плохое, я слез с забора и рванул в сторону дома. — Батя⁈

Чтобы не тратить времени, пролез чуть ли не по пояс прямо в окошко.

— Санька, паскудник, ты чего делаешь⁈ — всплеснула руками мама, заметив меня первой. — Быстро слазь!

— А Санька в окне, Санька в окне! — засмеялся младший — Петька, тыкая в меня пальцем.

Все сразу же ко мне повернулись. Гости смотрели с непониманием, отец — с осуждением.

— Там это… люди на улице! — я показал в сторону улицы. — Очень много людей, и все к площади идут. Случилось что-то, похоже…

Недоумение мелькнуло на лицах. Дядя Сергей даже хохотнул, решив было, что я шучу. Отец встал и быстро подошел к окну с недобрым выражением лица. Тоже, кажется, подумал про глупую шутку.

— Ты доиграл…

И в этот момент воздух разорвал протяжный гудок шахты. Обычно сирена гудела перед новой сменой, но никак не в воскресенье, и в двенадцать. Точно что-то случилось!

— Серега, собирайся, — отец посмотрел на брата.

— Иду.

— Бать, я с вами, — тут же подал я голос с окна.

Отец с кепкой и пиджаком в руках кивнул.

— А вы все дома сидите, если что…

Он не договорил, но и так было ясно, что случилось что-то плохое, очень плохое. Дети испуганно затихли, почувствовав тревогу взрослых. Мама быстро притянула к себе сыновей, словно наседка маленьких цыпляток.

— Выходим.

Едва мы оказались за воротами, как увидел самую настоящую реку из людей. Из домов выходили мужчины, женщины, ковыляли с клюшками старики и старухи, велись тревожные разговоры:

— Чаво случилось-то, сынки? — у всех подряд спрашивал глухой старик-сосед, встав у скамейки. — Дочь, чаво все диете-то?

Люди отмахивались, сами ничего не зная. Кто-то все равно останавливался и пытался что-то сказать, но старик едва слышал.

Мы тоже прибавили шаг. Я вцепился в рукав отца, чтобы не потеряться. С каждой минутой людей становилось все больше и больше.

— Федор, может авария на шахте? — дядя Сергей повернулся к своему брату. — Как думаешь?

— Не-е, братка, не похоже, — мотнул головой тот. — Слышишь, уже четвертый гудок дали? Никогда такого не было. Подожди-ка, радио вроде говорит…

Мы вышли к площади. Народу было столько, что нам только с краешка у забора и удалось пристроиться. Хорошо хоть, отсюда было хорошо голос из репродуктора слышно.

— Бать, а че…

— Тихо ты! — шикнул на меня отец, когда я только открыл рот спросить.

В этот момент из репродуктора раздалось шипение, через мгновение сменившееся мужским голосом, в котором остро ощущалось даже не волнение, а самая настоящая паника:

— Товарищи, сейчас вы услышите специальное выступление народного комиссара иностранных дел товарища Молотова…

Вновь с высоты раздалось шипение, бульканье, а только потом глухой голос:

— Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…

Площадь в одно мгновение замерла. Казалось, тысячи и тысячи людей в ту же секунду превратились в камень, стих ветер, не летали птицы. Все вокруг замерло.

— Бать, а бать?

Я толком ничего не понял, поэтому потянул отца за рукав. И лишь с четвертого раза, когда я дернул со всей силы, он посмотрел на меня.

— Бать, ты чего?

Честно говоря, я испугался, когда увидел его лицо. Оно вытянулось, посерело, а в глазах «плескалось» настоящее отчаяние.

У меня тут же холодок побежал по спине. Никогда ведь отца таким не видел. Даже когда, его выпроводили с работы, он выглядел лучше. Пытался шутить, улыбался, хоть и через силу.

— Тихо, — безжизненным голосом проскрипел, прикладывая указательный палец к губам. — Война, мать его. Проклятая война.

Я сразу же замолчал, выпустив из рук подол его пиджака. Страшное слово «Война», словно молотком, выбило из моей головы все чувства и мысли.

— Братка, война с немцем началась, — это уже послышался ошарашенный голос дяди Сергея. — Смотри, уже заводская многотиражка вышла (многотиражная заводская газета)! — развернувшись к соседу, он показал на газету у того в руках. — Свежая, ведь? Товарищ, дай только одним глазком глянуть⁈

Они развернули газету и стали читать. Мне же толком не было видно, рост не позволял. Поэтому и пришлось встать на цыпочки.

— … Видел, видел, Севастополь уже бомбили⁈ — дядя Сергей так тыкал в газету пальцем, что едва-едва не порвал ее насквозь. — Житомир, Киев, Каунас… Мать честная!

— Как же так? А где же наши истребители? — растерянно спрашивал отец.

Наконец, я влез между ними и смог одним глазком заглянуть в газету. Только сразу же отпрянул назад, да еще так резко, что чуть не сбил с ног кого-то позади.

— Санька, отстань! — не оборачиваясь, в мою сторону махнул рукой отец.

Я же стоял на месте и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, словно на меня напал ступор. Сердце билось с такой силой, что, казалось, прямо сейчас выпрыгнет из груди. В висках стучало, заглушая окружающие звуки.

— Б-б-бать, б-батя, — с трудом заговорил я, дергая за рукав отца. — Д-д-дай… Б-б-бать, д-д-дай посмотреть.

— Что?

— Д-д-дай? — я тычу пальцем в газету.

— На, только не порви. Не наша.

Наконец, газета, свернутая трубочкой, оказалась у меня. Правда, сразу развернуть ее не удалось, руки дрожали.

— Не-ет, не-ет… Пусть я ошибся, обознался… — шептал я, стараясь успокоиться. — Пусть мне показалось… Подгорные Боги, пусть это все неправда…

Развернул, и заскрипел зубами. На фотографиях самолетов, с которых падали бомбы, виднелось то, чего я хотел забыть, как страшный сон — рубленные переплетеные знаки.

— Не-ет, не может быть, — я не верил своим глазам. — Это же другой мир… Откуда здесь орки⁈

— Чего там шепчешь? — ко мне наклонился отец, увидев, что я внимательно рассматриваю фотографию. — Это главный фашистский знак, сынок. Это гитлеровская свастика… Саня, ты чего? Санька? Санька, тебе плохо что ли?

Но я его уже не слышал, медленно сползая на землю. Для меня эти рубленые знаки не были свастикой каких-то там непонятных фашистов. В моем мире эти знаки на свои стяги наносили орки.

Я словно выпал из реального мира. Все вокруг загустело. Исчезли звуки, фигуры и лица людей превратились сначала в цветные, а потом и в черно-белые пятна.

Меня «накрыли» воспоминания о том страшном дне, когда на мой город напали. Я снова оказался рядом с отцом, в воздухе звенел тревожный звук колокола, раздавались испуганные крики.

Я пытался все рассказать отцу, пытался его предупредить, но не мог открыть рот. Махал руками, тыча в сторону перевалов. Топал ногами, мычал. Бесполезно, все шло именно так, как в прошлый раз.

Ужас, но мне пришлось снова пережить все это…

Как и тогда, орда пришла с перевалов. Застигнутая врасплох, стража пала, но в самый последний момент успела ударить в колокол.