Гарри и его гарем 9 - Нил Алмазов

был крайне опасен, так как готовился к атаке. Более того, он заявил, что моя магия огня не просто сильная, а нетипичная для человека. С этим, пожалуй, можно частично согласиться, но и то — с оговоркой. Не такая уж она и мощная, как он раздувает.

История, рассказанная им, имела к реальности лишь отдалённое отношение. Иронично выходит: суд называется Белым, а с правдой — всё серо и расплывчато.

— Господин судья, — обратился я к нему, когда святой клинок замолчал и сел, — дайте нам слово. Они пересказали всё по-своему, а правды в их словах — всего ничего.

— Не сейчас. — Судья поднял руку, давая понять, что продолжать не стоит. — Мы во всём разберёмся.

Он перевёл взгляд на херувимов, о которых я уже успел забыть. Те медленно опустились ниже.

— Ваши слова будут проверены, — продолжил судья. — Это будет неприятно, но вы должны выдержать. — Он сделал короткую паузу и затем громко произнёс: — Приступить к дознанию!

Я успел взглянуть на тех двух ангелов, что давали против нас показания. Они смотрели на приближающихся херувимов с явным интересом — и даже с какой-то странной надеждой. И это настораживало.

Херувим подлетел ко мне почти вплотную, на расстояние вытянутой руки. И мне стало очень неприятно. Ощущать его рядом — просто мерзко.

Вблизи он выглядел ещё отвратительнее: дряблая, как у старика, кожа, испещрённая глубокими морщинами, взгляд — пустой и одновременно безумный. Крылья — потёртые, неопрятные, будто их таскали по камням. Но самое жуткое — глаза. Вроде и как человеческие, но чужие, какие-то звериные. Словно смотрят в душу, чтобы разорвать изнутри.

Кроме внешности, отличался ещё и запах. Тот херувим, что завис напротив меня, источал кисло-сладкое, гнилостное зловоние. Сразу захотелось зажать нос рукой, но стоило только потянуться рукой, как кольцо сдержанности опасно сузилось. Всё ясно — нельзя. Запах, скорее всего, тоже приём дознания.

Вот уж «везение» — сначала у эльфов с дознавателем пришлось разбираться, теперь здесь своя экзотика…

Долго размышлять не получилось — вскоре я начал ощущать воздействие херувима. Хотелось зажмуриться, чтобы не видеть эту мерзость, но я просто не смог. Его глаза наливались кровью, а сам он забился, задрожал, стал размахивать крыльями сильнее, поднимая слабый, неприятный ветер с запахом пыли и старости.

Неожиданная и крайне неприятная боль ударила волной по всему телу, словно меня вдавило в пол. Я почувствовал, как с каждой секундой становлюсь тяжелее, будто тело обросло свинцом. Мысли стали вязкими, а движения — невозможными. Но это было только начало.

Следом пришло чувство, будто меня изнутри начали обжигать. Боль была не физическая — она проходила глубже, будто касалась самой сути. Аура? Прямое воздействие на неё?

Мне хотелось закричать, вырваться, потерять сознание — хоть как-то уйти от этой пытки. Но и этого я не мог.

Постепенно мучение начало отступать. Или, скорее, я перестал его ощущать. На смену боли пришло другое чувство: кто-то явно копошился внутри. Не в теле, нет — в ауре, в памяти. И это ощущалось отчётливо. Я заново проживал тот день, проведённый с Мелией в её доме. Всё шло по памяти, как и было. Но потом началось странное. Детали становились чужими, а воспоминания — искажёнными.

Мелия не могла победить меня. Не подчиняла себе. Не было никаких бесед про сговор с демонами, не было плана по захвату континента и нападения на ангелов. Всё это — не моё. Это не мои мысли!

Или всё же мои? Что, если я всё это время находился под влиянием демоницы и даже не осознавал этого?

Нет. Я верю своей памяти. Я чувствую, что это манипуляция. Херувим специально вбивает фальшь, чтобы я принял их версию, чтобы сломался, поддался и подписал себе приговор.

И я начал сопротивляться. Изо всех сил гнал прочь поддельные образы, не пуская их глубже. Вот он — их Белый Суд. Показной, лживый. Не зря я сомневался.

Вспомнив опыт использования запретной магии в бою с Мелией, я решился попробовать применить её снова. Ведь эту крошечную частичку силы херувим явно игнорировал, не мог на неё повлиять. Что, если использовать её не как оружие, а как щит? Чтобы и кольцо сдержанности не сработало.

Опасно. Очень. Но иного выбора не было.

Осторожно, почти незаметно я потянулся к ней. Почувствовал, как она дрогнула в глубине — откликнулась. Уже хорошо.

Сконцентрировавшись, направил магию к голове. Всё делал медленно, тонко, будто вытягивал ниточку из паутины. Внутри головы ощущалось напряжение, но я был осторожен. Ещё немного — и появилась заслонка: полупрозрачная, тёмная пелена, отделяющая меня от чужого влияния. Как будто поставил стекло между собой и херувимом.

И это помогло.

Воздействие начало угасать. Воспоминания возвращались — настоящие. Без лжи. Без подмены. И я даже усмехнулся, глядя в многочисленные глаза существа с вопросом: «Ну, и что теперь ты можешь мне сделать?»

Херувим виду не подал: имитировал работу, двигался, кружился, как будто продолжал дознание. Но мы оба знали: всё кончено. Он уже ничего не мог.

Когда херувим, наконец, отлетел прочь, поднявшись выше, я ослабил поток древней магии и позволил ей вернуться в глубину. Она сделала своё дело.

Я не знал, что после дознания будет настолько плохо. Истощение накрыло с двух сторон — и физическое, и психическое. Боль вернулась с новой силой, накатив внезапной волной. Удержаться на ногах не получилось — рухнул на колени. Мелия же просто покачнулась в сторону и грохнулась на пол, будто мёртвая. И самое неприятное — я не мог ей помочь. Сам едва держался. Даже если бы собрал волю в кулак, выжал всё до капли — встать бы не вышло.

К Мелии сразу подошёл один из ангелов, стоявших у края толпы. Наклонился, легко коснулся её головы — и она открыла глаза. Пришла в себя. Уже хорошо. Хоть жива. А ко мне никто не двинулся. Видели, что я ещё в сознании, значит, вроде как справляюсь. Только вот мне уже было всё равно — настолько плохо себя чувствовал.

Участники Белого Суда молча наблюдали, дожидаясь, пока мы восстановимся. И ушло на это не пару минут — гораздо больше. Показалось, что прошла вечность.

Как ни странно, Мелия поднялась первой, хотя и вырубилась. Возможно, ей чуточку легче, потому что ангел помог прийти в себя. Мне же никто руку не протянул, потому и на ноги я встал позже. Медленно, с трудом, с ощущением, что всё тело — набитый камнем мешок.