Столичный доктор. Том VI (СИ) - Вязовский Алексей

— Атенсьон! — протяжным басом протянул Дюпон, и, дождавшись, когда мы поднимем пистолеты вертикально, продолжил: — Тирэ!

Я неспешно протянул руку и приготовился. Сейчас пальну посланнику в плечо, желательно, чтобы в кость не попало. Он дурак, мне его почти жалко.

Граф выстрелил первым. Щелкнул курок, загорелся порох. БААМ! Но я успел увидеть, что пуля пошла в воздух города Парижа. Примерно на метр выше моей головы. Нажал свой спусковой крючок. В последнее мгновение, когда прошипел порох и до расставания кусочка свинца со стволом осталось совсем немного, этот нехороший человек вдруг начал клониться в сторону. Прямо под пулю. Боже, с какими идиотами приходится работать!

Я снова выдохнул «Чок!», и мир вернул свою обычную скорость. Два выстрела сильно ударили по ушам, а граф начал падать назад, отбросив пистолет в сторону.

Все бросились к упавшему на спину Монтебелло. Дышит, уже хорошо. Бледный, одышка, но живой. Сейчас посмотрим, что там стряслось. Доктор как-то слишком медленно расстегивал сюртук. Явно парень не привык к подобным ситуациям. Такая вальяжность хороша на приеме у богатой пациентки, но не здесь. Меня же попытались оттеснить секунданты:

— Ваше сиятельство! Позвольте доктору…

— Режьте уже! — рявкнул я, не давая себя оттеснить.

Не знаю, понимает ли он русский, но вытащил из саквояжа ножницы, разрезал жилет и рубашку. Ну наконец-то. Проникающее в грудь слева, третье ребро примерно, между среднеключичной и передней подмышечной линиями. Уже припухло вокруг раны. Подкожная эмфизема? Доктор нажал пальцами на опухоль, раздался характерный звук снежного хруста. Она и есть. Пневмоторакс у нас. С учетом характера ранения — гемопневмоторакс, кровь там точно в плевральной полости будет.

— Максим, скажите этому коновалу, пусть шевелится быстрее! Дренаж надо ставить!

При словах про эту манипуляцию у коллеги появились странные взгляды. Я бы расценил их как панические, но кто знает, может, он просто осматривает окрестности в поисках чего-то? Блин, как студент на экзамене, когда ответ не знает. Но лучше бы руками работал. А то ситуация требует не то чтобы молниеносного реагирования — граф-то уже синеет. Если ничего не делать, то Монтебелло может и того. А не хотелось бы.

Молчание затягивалось вместе с бездействием. Появилось желание быстренько отодвинуть местного эскулапа и заняться делом самому, но я вдруг вспомнил обстоятельства знакомства с графом Шуваловым. Сейчас то же самое, только в зеркальном отражении.

— Скажите коллеге, что я готов оказать ему помощь, — сказал я Вяхиреву. — У меня большой опыт лечения подобных ранений.

Мой секундант перевел, и доктор взглянул на меня с благодарностью. И облегчением. Вот и славно. Саквояжик… Что тут у нас? Ага, новомодный тонометр имеется. Великолепно. Я подал его коллеге и попросил измерить давление. Всё при деле будет, да и секунданты потом претензии предъявить не смогут.

Монтебелло что-то бормотал, и Вяхирев перевел:

— Просит помочь быстрее и клянет вас на все лады.

— Да он и по-русски неплохо говорит, захочет, скажет.

Так, вот и искомое. Скальпель, иглодержатель, шовный материал. Инструменты в крафт-бумаге, нитки с иголками в склянке. Со спиртом. Карболочка, судя по амбре. Смажем края раны, раз у нас больше ничего толкового. Запах специфический, но что поделаешь? Зато эффективный антисептик. Стоп, а трубка дренажная? Так вон, у аппарата Баталова позаимствуем. Он пока не нужен.

— Сто десять на семьдесят, — доложил Вяхирев.

— Очень хорошо. Давайте сюда тонометр, используем трубку оттуда. Доктор пусть сделает раненому морфий, а вы поищите емкость с водой, нам же надо куда-то дренаж окунуть.

Трубку я промыл спиртом и опустил в него. Минут пять как раз и полежит. Да, ненадежно, но что, если другого нет под рукой?

Графа обезболили, по крайней мере стонать он стал потише. Вяхирев вернулся от извозчиков, гордо выставив перед собой ополовиненную бутылку с вином. Улыбка, будто он только что мир спас. Да уж, поистине полевая хирургия с применением всех доступных подручных средств. Ладно, до больницы довезут как-нибудь.

Обеззаразил края раны, разрезал скальпелем кожу, и начал вводить дренажную трубку…

В гостинице меня ждали. Агнесс стояла у окна и высматривала своего мужа. Ага, заметила, немного оживилась. Но ненадолго. Я помахал ей букетиком фиалок, и спрыгнул с экипажа. Может, у жены на них аллергия? Как-то странно она на меня смотрит. Примерно как мама в детстве, когда оценивала способ и объем телесных наказаний за сожженный соседский сарай. На всякий случай, я осмотрел одежду. Вроде бы в крови графа не запачкался, руки отмыл… Но чует мое сердце, что простой разборкой сегодняшняя «разминка» не закончится. Ничего, переживем. Может быть. Но лучше поспешить, так у противника будет меньше времени на продумывание атаки.

— Монсеньёр! — окликнул меня портье, низко кланяясь.

— Что там? Я спешу! — бросил я, не замедляя шаг.

— Вас ожидают!

Навстречу мне из кресла у окна поднимался мужчина с густыми усами, шикарной эспаньолкой и высокими залысинами. В руках он держал трость и шляпу. У его ног стояло целых два чемодана. Я заметил наклейки с надписью «Genève». Швейцарский город, в который и я и сам скоро собирался.

— Господин Баталов? — бородач сделал два шага вперед, улыбнулся. По-русски он говорил без акцента, и я понял, что на сей раз судьба меня снова свела с соотечественником.

— Он самый. А вы…

— Разрешите представиться. Плеханов. Георгий Валентинович.

Глава 18

КРАКОВЪ. Художникъ Гадомскiй, побуждаемый чувствомъ ревности, закололъ драматическаго артиста Валентовскаго. Убiйца арестованъ.

ЛОНДОНЪ. Опубликованный отчетъ слѣдственнаго комитета по дѣлу о набѣгѣ или вторженiи Джемсона на територiю республики буровъ сильно разочаровалъ публику. Комитетъ порицаетъ поведенiе Родса, но оправдываетъ Чемберлэна, тогда какъ, по всеобщему убѣжденiю, Чемберлэнъ былъ и остается главнымъ виновникомъ этого хищническаго разбойничьяго нападенiя англичанъ.

Честно сказать, я растерялся. Сам Плеханов⁈ Человек, который отечески «хлопал по плечу» самого Ленина? Главный «мозг» всей заграничной социалистической тусовки⁈

— Вы от Хавкина? Он вас имел ввиду?

Сказал я это громко и сразу понял — ну не в лобби же отеля вести такие разговоры! Во Франции полно агентов Охранки. Утром в куплете — вечером в газете. В Питере уже будут знать все к обеду. Такие «монстры» как Плеханов, выпасаются наружкой в режиме нон-стоп. Хотя сколько тех агентов по Европе? Пара десятков? Но где гарантия, что кто-то из них не рядом сейчас?

Но похоже Георгий Валентинович не волновался. Да и в лобби было пусто.

— У меня есть даже лучшая рекомендация, чем Владимир Аронович. Хотя да, с ним я имел недавно обстоятельную беседу о вас.

— Что же за рекомендация⁇

— Мой племянник. Николай Семашко. Очень вас хвалил в письмах! Баталов то, Баталов се… Блестящий ум, огромная работоспособность!

— Вы дядя Николая⁈ — я никак не мог прийти в себя. Как все тесно сплелось-то… И Николай мне ни полусловом не обмолвился! Очень нехороший человек… А я его еще от каторги отмазывал.

— Да, мать Никсы — моя родная сестра.

Забавно, что Плеханов сокращает имя племянника на царский манер.

— Наверное, нам нужно найти какое-то место для обстоятельной беседы, — наконец сообразил я. — Вы уже разместились в отеле?

— Нет, только недавно приехал.

— Заселяйтесь и через час жду вас в местном ресторане. Лягушачьи лапки пробовали?

Георгий Валентинович засмеялся:

— Нет. И думаю, тут их не подают.

Такого не проведешь! Видит на сто метров под землей.

— Ты куда пропал⁈

Говорить Агнесс о дуэли или нет? Вот в чем вопрос. Прямо дилемма шекспировского масштаба.