Сухой закон 4 (СИ) - Дорохов Михаил Ильич

Даже там ходили массы народа, скандируя лозунги. Мальчишки сновали в толпе и совали всем листовки. «Красное двухлетие» Италии разгонялось. Страна застыла в полном непонимании — что будет дальше?

Затем был тряский поезд на юг, в Реджо-ди-Калабрию, где при посадке на паром патрульные в потрёпанной форме проводили всю группу подозрительными взглядами. Видимо, Волкова всё же приняли за какого-то иностранного коммерсанта, и «интуристов» никто не остановил. Но напряжение постоянно витало в воздухе всю дорогу. Гостей из Нью-Йорка разглядывали на каждом полустанке.

И вот они здесь. Сицилия. Неприветливая, бедная, выжженная. Земля, где писанные законы меркнут перед законами омерты. Взгляд Молотова привлекло яркое пятно сквера, что был единственным спокойным местом в бухте. Там прогуливались редкие парочки[1]…

Волков, наконец, договорился. Машина была нанята. Молотов скептически осмотрел не автомобиль, а нечто, похожее на проржавевшую консервную банку на колёсах, но водитель Джузеппе, судя по его энергичным кивкам, клятвенно уверял, что довезёт их аж до самого Маринео в провинции Палермо. И даже обещал подрядить своего сына с грузовиком, чтобы могли поместиться все члены отряда и их вещи.

— Готовьтесь, друзья! — хрипло бросил Волков, открывая скрипящую дверцу. — Трясти нас будет долго!

Он не соврал. Мостовая быстро кончилась. Землетрясение не пожалело даже метра в Мессине. Дороги пока что восстановили только на набережной и центральных улицах. Проехав восстающий из руин городок, «фиат» запрыгал по узкой, петляющей меж холмов дороге, а потом и вовсе покатил по земле, утрамбованной сотнями гужевых повозок. Машина подлетала на ухабах, кренилась на поворотах и истошно завывала мотором на подъёмах. Позади трясся старый грузовик с открытой кабиной. Сын Джузеппе крутил баранку, нацепив на лицо шофёрские очки, плотно прилегающие к лицу, чтобы как-то спастись от ветра и пыли. В кузове отбивали себе бока бойцы Молотова.

Каждый очень быстро ощутил на себе реалии этого времени. Бедная Сицилия, дороги и нормальные авто — были попросту несовместимы.

Земля вдоль обочин была цвета охры и меди. Бесконечные поля, поделённые низкими стенками кустарников, тянулись до самого горизонта, где в дымке еле виднелись горы. Старые скрюченные оливы цеплялись корнями за каменистые склоны, когда машины проезжали небольшие ущелья. Изредка попадались миндальные деревья, уже покрытые нежным бело-розовым цветом — первые вестники скорой весны. Их яркие пятна выделялись на фоне всеобщей суровости уходящей туманной сицилийской зимы.

Авто проезжали деревушки, прилепившиеся к вершинам холмов, словно орлиные гнёзда. Коричневые, песочные, серые домики с плоскими крышами теснились друг к другу, а над ними неизменно возвышалась квадратная колокольня местной церкви. Возле редких придорожных харчевен собирались кучки мужчин в потёртых пиджаках и кепках. Они переставали говорить и провожали машину тяжёлыми, изучающими взглядами.

Волков почувствовал, что письмо Джонни «Лиса» Торрио, припрятанное во внутреннем кармане, явственно «жжёт» ему грудь. Люди у харчевен могли быть кем угодно — фермерами, пастухами, а могли быть и людьми местных донов. Шулер вспоминал «инструкции», которые ему дал по поводу местных Алексей Соколов. А он постарался в общих чертах описать то, чем предстояло столкнуться русским парням, прибывшим из Нью-Йорка. И угадать: «дружественный» ли дону де Луке тип с ружьём стоит у кабака или нет — было невозможно. Слишком сложные хитросплетения отношений царили на Сицилии.

Местная мафия была серьёзным противником. Её настоящая история началась не в подпольных игорных клубах и не со стрельбы из автоматического оружия. Она зародилась не по вине злодеев, а из-за вакуума. Вакуума власти. Остров за свою долгую жизнь видел слишком многих: греков, римлян, арабов, норманнов, испанцев… Каждый приходил, брал своё и уходил, оставляя после себя культурный налёт и тяжёлое чувство отчуждения. Власть всегда была чем-то далёким, приходящим на кораблях из-за моря. Она была сборщиком налогов, но почти никогда — надёжным защитником.

Настоящими правителями здесь уже лет сто — сто пятьдесят были бароны. Аристократы, жившие в роскошных палаццо Палермо или вовсе в Неаполе на «материке». Их владения простирались по всей Сицилии, но сами они были даже «дальше», чем любая столица.

За бескрайними виноградниками и полями нужен был присмотр. И бароны сдали землю в аренду «габелотти».

Вот с них-то всё и началось…

Эти арендаторы нанимали бедных крестьян, собирали урожай и платили барону. Защищали виноградники от воров, посевы от пожаров, а себя от конкурентов. Полиции долгое время фактически не существовало. Она жила будто в «параллельной вселенной», а местные служаки так и вовсе были связаны с самими габелотти.

Несогласные и не желающие горбатиться над лозами винограда уходили в горы. А то и просто беднота сбивалась в шайки, которыми кишели сицилийские хребты. От них надо было отбиваться, и габеллоти создали свою собственную силу. Постепенно при их поместьях появлялось всё больше парней со здоровенными кулаками и сломанными носами, не расстающимися с ружьём и день и ночь. Эти молодцы охраняли поля, обеспечивали «справедливость» и взимали плату «за защиту».

Власть, как правило, строится на трёх китах: авторитете, силе и деньгах. По правилу двух из трёх, если есть хотя бы два пункта, то можно добиться и третьего. Так что если у вас есть сила и деньги, то рано или поздно появится авторитет. Влияние.

И постепенно к габелотти начинали обращаться не только за защитой от бандитов, но и чтобы решить спор с соседом, вернуть долг, наказать обидчика. Они стали альтернативой государству.

Почему их слушались? Потому что за спиной у них стояли те самые «парни». А ещё это в принципе было понятно любому сицилийцу. Его культурный код за столетия принял наличие «невидимой» руки.

Века подчинения чужакам научили сицилийца одному: официальная власть на острове — это не тот, кто тебя защищает, а тот, кто отнимает. А габелотти всячески развивали это чувство. Обратиться в полицию — значит стать предателем, stronzo, который не может разобраться со своими проблемами сам или обратиться к «своим». Правосудие сливалось с делом чести семьи и личным отмщением. Так постепенно зарождалась «омерта».

Габелотти превращались в мафиозо. Их называли uomo rispettato — уважаемый человек. Они стали арбитрами, защитниками. «Плати мне, и я наведу порядок». Платой были не только деньги, но и абсолютная лояльность. Но, как и всегда — вседозволенность развращает…

В 1860-ых Гарибальди высадился на Сицилии, чтобы присоединить её к единой Италии. Габелотти быстро сориентировались и поддержали его, получив в благодарность карт-бланш от новой власти. Объединённой Италии нужен был хоть какой-то контроль над мятежным островом, и она делегировала эти полномочия тем, кто и так уже всем заправлял.

Так «уважаемые люди» перебрались из сельских угодий в города. Они теперь контролировали выборы, муниципальные контракты, целые отрасли. Подмяли под себя реальное управление богатейшими серными шахтами. Доны стали незаменимым посредником между народом и далёким, абстрактным государством.

Мафия в самом начале родилась не из криминальных разборок. Она родилась из пустоты. Она дала людям закон — свой, жёсткий, кровавый, но закон. Но затем эта сделка превратилась в сделку с дьяволом…

Многие бывшие габелотти, а теперь доны наподобие Альберти, что держал в заложниках семью Паоло Колетти по просьбе Джо «Босса» Массерии — почувствовали вкус вседозволенности. Их палаццо прирастали этажами, а пропасть между «парнями с лупарами» и народом становилась более широкой. Любые движения профсоюзов тут же давились палками и ножами. Иногда даже стрельбой по толпе. И сейчас Сицилия замерла в ожидании нового взрыва. Взрыва, когда «материк» попытается навести свои порядки. Такое всегда приводило в этих землях к одному. Обнищание местных, кровь всех, и обогащение тех, кто приезжал из Неаполя и Палермо, чтобы получить свои деньги за аренду земли и шахт.