Десятое Блаженство - Валерий Петрович Большаков

Да, — суетливо покивал Тахир Мурадович, — места хватает… Жену я схоронил, дети разъехались… Прошу!

За калиткой в высокой глинобитной ограде, мощной, как крепостная стена, тянулись в небо карагачи и раскидистые тутовые деревья, пряча дом в зеленистой тени.

Сама жилплощадь тоже таила приятную прохладу — и застарелые запахи. Угадывались больничные лекарства, но их перебивал терпкий травяной дух.

— Знахарствую помаленьку, — мелко рассмеялся военврач. — Травы в горах собираю, мумиё… Змей ловлю…

— Яд? — во мне проснулся слабый интерес.

— Да… — часто закивал Тахир Мурадович. — При болях в спине — вещь просто незаменимая…

Личный состав моей маленькой экспедиции дружно разулся и в ногу шагнул за порог обширной «семибалочной» комнаты, поглядывая вокруг с жадным любопытством. Пустое и гулкое помещение, устланное коврами и почти лишенное мебели, создавало впечатление замкнутого простора. Низенький столик на резных ножках, да комод с огромным телевизором — вот и вся обстановка.

— Михаил Петрович… — хозяин взглянул на меня беспокойно, ищуще. — Извините, конечно, но… Скажите… А зачем вы здесь? — отчаянно выпалил он. — Вас кто-то послал или…

— Или, — усмехнулся я. Подумав, вполголоса договорил: — У меня есть дочь, зовут Лея. А ее маму — Натальей Мстиславовной Иверневой… И Наташа никогда не видела своего отца.

— О-о-о… — затянул Тахир Мурадович, печалясь, но и светлея. — Тогда… Подождите здесь, Михаил Петрович…

— Да просто Миша, — хмыкнул я. — Какой из меня Петрович…

Военврач сухонько рассмеялся.

— Не волнуйтесь, Миша, возраст настигает всех, хе-хе… Я поищу одну вещь, а пока… — он наставил пульт на черную панель «Рубина», и тот вспыхнул красками.

На экране бесновалась толпа, потрясая плакатами, разевая рты в грубом хоре. Я поневоле выпрямился, сжимая кулаки.

— … Консерваторы не могут найти средств, чтобы помочь Северной Ирландии, — донесся насмешливый голос за кадром, — зато они живо оплатили многотысячные демонстрации в Лондоне, Париже и Бонне! Активисты, которых доставили и вывели на улицы европейских столиц, старательно выучили тексты кричалок: «Не простим геноцид в Сребренице!», «Расстрелять белградских фашистов!», «Сербы — убийцы!»… Что же так возбудило толерантных европейцев? — телевизор переключился на карту Югославии. Контуры Словении, Хорватии и Боснии заполнились зловещим черным цветом. — После нового года эмиссары стран НАТО зачастили в Любляну, всячески склоняя словенские элиты к сепаратизму, обещая помощь и всемерную поддержку. Стоило только «председателю-предателю» Скупщины Милану Кучану убрать из названия республики слово «социалистическая» и провозгласить независимость, как Великобритания и Западная Германия мгновенно, в тот же день признали «незалежную» Словению! Вот только президент Югославии Иво Милевич был против — мягкий по натуре, он проявил в трудный для страны час волю и решимость. Хватило двух суток, чтобы с минимальными потерями нейтрализовать силы Территориальной обороны Словении. Затем Югославская Народная Армия подавила выступления бандитствующих националистов в Косово, Хорватии и Боснии. Однако, будучи на волне успеха, Милевич не стал придерживаться линии Тито — он свернул с пути диктата и предложил всем республикам собраться, рассудить — и подписать новый союзный договор. Спрашивается: мог ли коллективный Запад допустить мирное решение проблем СФРЮ? Ответ отрицательный. Мощнейшая волна клеветы и вранья обрушилась на головы европейских обывателей. Их пугали сербскими концлагерями и химическим оружием, а чтобы стало еще страшнее, Лондон совершил немыслимое — массовое убийство в Сребренице…

В этот момент я ощутил некое раздвоение, словно вернулся в полузабытое будущее, к позорным ельцинским временам, когда обнаглевшие натовцы бомбили Белград «во имя свободы и демократии», а наши… Ну завернули мы над Атлантикой «петлю Примакова», а толку? Все равно же раскроили Югославию, порезали по живому! Сначала, значит, divide, чтоб потом impera в полное свое удовольствие…

На экране выли женщины в платках, оплакивая десятки убитых бородачей.

«На два порядка меньше жертв, чем в „Гамме“… — мелькнула скользкая мыслишка. — Ага! — зло ощерился я. — То-то вдовы и сироты утешатся!»

— … Хорошо проплаченная Лондоном и Парижем организация «Белые каски», известная топорными фальсификациями, оперативно распространила фейковую видеозапись, сняв своих же активистов, переодетых в форму ЮНА. Те изобразили газовую атаку на мечеть в Сребренице во время пятничного намаза. Между тем, — голос диктора накалялся, — Служба государственной безопасности Югославии схватила реальных виновных — и это агенты МИ-6!

Картинка на экране сменилась — растерянные мордовороты в наручниках трусливо жались, лепеча о своих правах.

— Под видом иностранных туристов, эти отмороженные «джентльмены» запускали к мечети дроны, каждый из которых сбросил мину с отравляющим веществом — многие десятки мусульман погибли на месте! — гневно гвоздил ведущий агентов империализма. — А телестудии по всей Европе пятнадцать минут спустя уже вопили на весь мир о гнусном преступлении сербов, якобы обстрелявших мирных боснийцев из минометов, и крутили в эфире подлый перформанс… Ну, не будут же они говорить правду — что британские Джеймсы Бонды исполняли заказ, спущенный из Букингемского и Елисейского дворцов! Лондон и Париж давно уже направили авианосные ударные группировки к берегам Югославии; на итальянские авиабазы Сигонелла и Авиано перебрасываются истребители-бомбардировщики «Торнадо» и самолеты АВАКС «Нимрод» из Соединенного Королевства, Франции, ФРГ и Нидерландов. Поджигателям войны на Балканах не хватало лишь запала, и тогда они устроили чудовищное злодеяние в Сребренице…

— Какие все-таки сволочи… — дребезжащим голосом выговорил Тахир Мурадович, замирая в дверях. Схватив пульт, он выключил телик. — Не могу на это смотреть! Извините…

Вздохнув, качая головой, военврач опустился на колени у маленького столика, не достававшего мне до колена, и уложил на фигурную столешницу плоский чемоданчик, обтянутый замшей, протершейся на сгибах — наружу вылезала фанера. — Сюда я сложил все личные вещи Мстислава…

Замирая, как мальчик, обнаруживший пиратский сундук с сокровищами, я поднял крышку чемоданчика. Мне в глаза сразу бросилась фотография Наташиной мамы, очень красивой женщины. Ее короткие золотистые волосы открывали нежную шею, а пухлые губы и большие, выразительные глаза хранили печаль и надежду.

Снимок был вложен между двух квадратов, выпиленных из оргстекла и скрепленных крошечными болтиками — не залапаешь фото, не порвешь, не намочишь. С обратной стороны вилась озорная размашистая надпись: «Люблю! Я».

— Тата… — вырвалось у меня.

— Да… — вздохнул старый врач. — Он не мог простить Тату — и это страшно угнетало его, мучало, не давало покоя… В последнюю ночь перед своим исчезновением Ивернев не спал. А когда я зашел к нему, он улыбнулся… как-то, знаете, светло, умиротворенно. «Хватит с меня, не могу больше! — Слава говорил быстро,