Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд

— Сколько? — просто спросила я, ни секунды не колеблясь. Выживет маленькая кавказочка или нет — потом разберемся. Но не выкупить ее сейчас — никак невозможно.

— Да у вас денег столько нет небось, — уже с большей осторожностью и заметной хитринкой в глазах начал торговаться купец. — Да и не хочу я ту сучку продавать. У меня породистые псы, красавцы, больших денег стоят. Редкость по здешним местам, с самого Кавказу собаки. И репутация-с. Три лавки колониальных товаров — не кот чихнул. А такими выщенками торговать, чтоб они, коли выживут да размножаться начнут, породу портить стали, — себя не уважать.

С ним все было ясно. Лиза, цеплявшаяся за мой подол, все это время молчала. Умница, доченька. Но я чувствовала, как малышка дрожит. Да и сама не оставила бы извергу щенка ни за что на свете. Но не тысячу же рублей платить за собаку? Даже не денег жалко (хотя жалко, они не с неба упали!), просто обидно толстомордого так ублажать. Будет потом рассказывать про бабу-дуру, которая за бешеные деньги негодную псицу купила.

Зато его три лавки — с колониальным товаром. Значит, и с сахаром. Значит…

— Ты, любезный, сахарных петушков на ярмарке видывал? — спросила я после короткого размышления.

— Детская забавка, — фыркнул купчина, но под густыми бровями явно загорелся огонь алчности.

— Забавка — не забавка, а хорошие деньги приносит. Недосуг мне до конца ярмарки людям своим ноги бить на конфектах детских. А формы оловянные, какие только у меня есть, думала продать. Даже интересанты из купцов уже наметились. Ярмарка, чать, не последняя. Хороший куш взять можно.

— Так это ваши, что ли, сударыня, людишки сахар на палки вертят? — сообразил купец.

— Мои. Но верченый секрет торговый дом Никитиных у меня уже выкупил. А вот петушков да белочек я пока не пристроила, замешкался Колесов.

— По рукам! — заспешил вдруг мой собеседник. — Все формы мне — и забирайте псину! Может, и выкормите на забаву девчушке.

Я незаметно оглянулась и заметила, как внимательно прислушиваются к нашему разговору подтянувшиеся обратно зрители. И среди них явно не простые зеваки — такие же купцы, как «заводчик» кавказцев. И явно еще минутка-другая — кинутся мне коммерческие предложения делать. Так и упустить можно хороший-то кус.

— Э, барыня! — подтвердил купеческие опасения чей-то голос. — Не торопитесь!

Глава 40

— Я вам, барыня-сударыня, таких кутят с десяток достану, коли мне формы и секрет, как цветных петушков делать, продашь, — высунулась из толпы еще чья-то борода.

Это словно послужило сигналом для остальных — торговый народ загалдел, то и дело выкрикивая новые предложения. Судя по ним, мой благородный порыв оказался непонятым. Мне сулили столь же беспородных и болезных щенят и котят, негодных кляч, сломанные тележные колеса, порванную упряжь, прохудившиеся лодки без уключин, дырявые зипуны — всё, что, по мнению купчишек, ценности уже не представляло, а вот чудаковатая барыня, может, и приобретет. Спасибо, хоть не хватило фантазии предлагать мне рукава от жилета.

Положение отчасти спас дядя-котик. Михаил Федорович, окончательно вошедший в образ грозной власти, приподнялся в коляске и гаркнул:

— Что такое, опять? Аукцион неразрешенный?!

Толпа не то чтобы разбрелась полностью, но сбавила активность, превратившись в обычных зевак. Разве что ворчали полушепотом: «Всегда начальство всё испортит».

Что же касается меня, то я сделала вид, что растерялась, а потом и задумалась. Посмотрела на давешнего купца, на совсем уже затихшую псинку.

— Сдохнет, небось, до балагана донести не успеете, — поддержали мои «сомнения» из толпы.

— Кто сдохнет, кто?! — громко завозмущался бородатый заводчик и живо подхватил щенка под пузико. — Смотри, лапы какие толстые! У меня даже последки в помете — не то что у некоторых, шавки подзаборные! Вы, сударыня, не сомневайтесь, — теперь уже не я уговаривала купца, а он меня. — Токмо твердую пищу сразу не давайте и молоком коровьим не поите, козье надобно, и маленько теплой водой развести. Тогда выкормите. Я вам способ подскажу. Будет хорошая охранница, к дочке вашей ни единого супостата не подпустит!

Я держала паузу, одновременно обняв Лизу за плечи и легонько ее поглаживая — мол, все будет в порядке. И не зря держала.

— А за формы те не грех честную цену заплатить, — сам проявил инициативу купчина. — Сколько спросите? Собачку, считайте, подарю вам!

— Деньгами не возьму, — решила наконец я. — А вот сахару тростникового продашь мне по оптовой цене пудов сто для начала. И чтоб без обману — сам понимаешь, я сахарное дело у нас в губернии знаю, в цене не ошибусь. А там, глядишь, постоянно у тебя покупать стану, если не пожадничаешь да с качеством не подведешь. Договоримся. У меня еще секретов много. Тот же цвет для конфектов.

— По рукам! — Купец так торопливо протянул мне широкую, словно лопата, ладонь, что я поняла — если и не продешевила, то убытка выжиге все одно не нанесла. Ну, так и я не без прибытка.

— По рукам — для вашего сословия, — решила я немного поиграть в классовую спесь, — мне дворянского слова достаточно. Весомо ли оно, можешь у никитинского приказчика спросить.

Как и ожидалось, подход был верный. В глазах купца чудаковатая барыня окончательно стала настоящей барыней, с коммерческими талантами и мелкими причудами.

Собственно, с сахаром на ярмарке было интересное положение. Как раз сейчас производители и торговцы тростниковой сладостью старались удушить свекольщиков. А посему зверски демпинговали. Тростниковый коричневый сахар стоил на треть дешевле местного, белого. И завезли его на ярмарку с заметным избытком.

Ну а я свое оборудование уже не без пользы пристроила астраханскому фабриканту, задумавшему в тех землях производством заняться. Ждет ли успех эту затею в тамошних жарких, но засушливых краях — его дело. В любом случае сырье для всяких своих кондитерских разностей мне теперь предстояло покупать. Почему бы не выбить постоянную скидку со стороны даже не симпатичного контрагента?

— Филька, — крикнул купчина своему приказчику, — бумагу сюда!

Тон был столь императивным, что не прошло и минуты, как Филимон — бородатый дядька средних лет — уже был рядом, с бумагой, чернильницей и тощим парнишкой, явно слугой низшего ранга. Парень оказался ходячим пюпитром: согнулся, приказчик положил ему на спину лист и начал записывать договор. Мы диктовали поочередно, и я тщательно следила, чтобы каждый мой пункт становился строчкой. Сговорились, что для начала я приобрету полсотни пудов сахара — купец сообразил, что ближе к концу торга в его лабазах сотня может не найтись. Да и я сообразила, что мне столько сахара в вату не провернуть. Зато сгодится в прочую кондитерку и наливки.

Краем глаза я поглядывала на дядю-котика. И, несмотря на подогретые эмоции, еле-еле сдерживалась от смеха. Особый чиновник сидел не то чтобы как на горячей печке, но на очень уж горячей банной полке, на шляпке одинокого гвоздя. Терпимо, но как хочется соскочить!

Я его понимала. Взять да и уйти чиновнику неудобно. Хотя бы потому, что он сюда приехал. Начальство без особой надобности пешком не ходит. Да и было бы странно удалиться от меня, так и не побеседовав.

Кстати говоря, о чем? О прогрессах или у Михаила Федоровича Второго есть какие-то иные соображения? Вот бы это понять…

Лизонька между тем поодаль уже подхватила на руки щенка. Псинка была белой, с едва заметным кремовым подпалом. Совсем как дворняжка, которая прожила у нас с Мишей девятнадцать лет без малого. Тоже слепую подобрали…

— Лизонька, неси Зефирку в коляску, детка. Ее надо помыть и устроить в корзинку. Собака — живое существо, не игрушка.

Мне показалось или Михаил Второй как-то странно посмотрел на меня, когда я озвучила имя собаки?

Нет, не мой он Миша. Хотя всю дорогу обратно в гостиницу дядя-котик очень искренне интересовался Лизой, мной, нашими делами и мыслями, а про Зефирку слова плохого не сказал, все равно было заметно, что это полуслепое бесполезное существо, извазюканное в пыли, ему не то что не нравится, но внушает легкую брезгливость. Он, конечно, правильно настоял положить щенка в услужливо подаренную купцом Карасьевым (заводчиком кавказов) корзину. Но сдается мне, его больше волновал собственный сюртук и перчатки благородного цвета слоновой кости, чем гигиена моей дочери или здоровье кутенка. Сам даже и настоял на этом, намекнув купчине: «Чего собака без корзинки?»