Курсант. На Берлин 3 (СИ) - Барчук Павел

И вот что оказалось. Когда я посмотрел на них отдельно, не в контексте рисунка, стало понятно, что загогулины — это буквы. Реально буквы, но неправильные. Написанные мало того зеркально, так еще под каким-то кривым углом. Ну и алфавит, конечно, не русский.

Когда из тех букв, что получились, собрал нужную фразу, у меня осталось ровно пять символов, которые, условно говоря, были лишними. Но при этом каждая оставшаяся буква была первой в том или ином слове из поговорки. «Плохое начало к худому концу» — П, Н, К, Х, К.

Чисто теоретически это и есть буквенный код, который идёт в довесок, к часам и к шифру, оставленному отцом через Марту. Очень надеюсь, что я не ошибся.

Честно говоря, не долбани меня видение, в котором отец открытым текстом говорит маленькому Алеше эту поговорку, в жизни никогда не догадался бы, что куда лепить. Понятия не имею, как должен был расшифровать символы Судоплатов. Только если у них с отцом эта фраза про конец и начало служила неким ключом… Может, они именно так ее и использовали.

В любом случае, на данный момент код был у меня весь, в полном варианте, и затягивать с архивом я больше не видел смысла. Вопрос теперь в другом. Что делать с бумагами, когда они окажутся с моих руках? И вот тут я вдруг понял — ничего. Архив не должен пропасть ни к кому. Что бы там не было, какие бы страшные вещи не содержали документы, они должны быть уничтожены.

Как я пришел к такому выводу? Да потому что лежа в постели, гладя в белёный потолок спальни берлинского жилища фрау Книппер, я вдруг понял, до войны осталось два года. Всего лишь два! Смогу ли я как-то изменить ход событий? Ой, не факт… Прежняя уверенность, которая имелась в моей наивной голове, будто современный человек, знающий даты, имена и роль каждого, способен повлиять на предстоящую трагедию… Черт… Наверное она испарилась.

Все эти люди, с которыми я уже имел «честь» встретиться — Эско Риекки, Мюллер, Марта, фрау Геббельс, лже-Дельбрук…Я вдруг понял, они всего лишь винтики, шестеренки. Ни один из них не представляет вообще никакой значимости. Как и чертов фюрер. Все. Машина запущена. Пожалуй, ее вообще никто не сможет остановить.

Советский Союз выиграл войну огромной ценой. Да. Но выиграл! А что случится, если я допущу, чтоб архив попал к тем же чекистам? Вдруг это реально пошатнет положение того же Сталина? И что? Сейчас я точно знаю, что мы победим. Вдруг мое вмешательство изменит внутреполитическую ситуацию в Союзе? А это, в свою очередь, приведет к проигрышу… Не дай бог!

Фюрер — псих. У него такие цели и планы в башке, что он не остановится. Он все равно будет идти к своей фанатичной идее о величии нации. Так что столкновения не избежать. Это — вопрос времени.

Все, что я реально могу сделать — попытаться донести через Шипко Сталину о предстоящем нападении. Да, я помню по урокам истории, что ему и без меня доносили. Едва ли не точную дату называли. Но… Мое положение сейчас чуть более выгодное. Наверное. У меня есть Шипко. Он умный, хитрый и очень здравый, на самом деле. А главное — Панасыч в первую очередь служит стране. Может, вместе мы все-таки ухитримся хотя бы дать возможность Союзу подготовиться к войне…

В любом случае, архив должен исчезнуть. Сейчас, конкретно сейчас, он — зло. Про то, чтоб бумаги попали в руки кого-либо другого, имею ввиду немцев или британцев — даже речи не идет. Я быстрее сожру все документы прямо там, в банке.

Однако… Надеюсь, обойдётся без таких крайних мер. Потому что у меня реально созрел план.

«Не доверяй Книппер. Она знает больше, чем говорит…»

Как же вовремя Ванька передал мне это предупреждение! Если раньше я и сомневался, то теперь, после информации от Подкидыша, после разговора с Ольгой, которая подтвердила двойную игру Мюллера, я был уверен: верить нельзя вообще никому.

Но у меня был план. Конечно, я не мог напрямую противостоять Мюллеру или той же фрау Книппер, слишком опасно. Однако я мог использовать всех их в своих целях, пока они думают, что используют меня.

Но первым делом мне нужно было передать срочную информацию Подкидышу.

Ванька — единственный человек в Берлине, который может помочь мне провернуть задуманное. Марк, конечно, тоже надежен и верен, он член нашей группы, но в моей схеме нужен именно Подкидыш. Плохо, очень плохо, что вчера, когда была возможность с ним поговорить, я ещё не понимал, как именно должен поступить. Теперь же встал вопрос: как с ним связаться?

Я решил действовать через уличных мальчишек. Думаю, это единственный вариант. Просто пока мы не знаем, кто наш связной, Подкидыш может устраивать нам встречи, а я — нет. У меня пока такой возможности не имеется. Однако сейчас ситуация из ряда вон выходящая. И на реализацию плана у меня всего несколько часов. Вернее, на его подготовку.

Где найти пацанов, работающих на Подкидыша? Думаю, только в одном месте. На рынке. Должен же здесь быть рынок. Пожалуй, только там могут ошиваться немецкие беспризорники.

В Берлине 1939 года их осталось не так много — Гитлерюгенд вычищал улицы от несовершеннолетних «асоциальных элементов» несколько лет. Но те, кто выжил, кто не попал в загребущие руки машины по щамповке будущих кадров, они хитры, как лисы, и знают каждый закоулок. Тем более, Подкидыш вчера так и сказал, у него имеются свои уши и глаза. Учитывая, что дважды в наших встречах принимали участие подростки, уверен, моя мысль найти Ваньку через них — верна.

— Фрау Марта, схожу на рынок, хочется, знаете, чего-нибудь приготовить. Угостить вас каким-нибудь русским блюдом. Например, борщ. Вы пробовали борщ? — Заявил я сходу, как только спустился из спальни в столовую, где хозяйка дома суетилась с приготовлением завтрака.

Немка подняла взгляд, оторвавшись от приборов, и о-о-о-о-очень пристально на меня посмотрела. Но я, был готов к таким взглядам. Моя физиономия осталась спокойной, чуть сонной и вполне довольной.

— Хорошо, Алексей. Только будь осторожен. После вчерашнего…– Многозначительно ответила Марта.

— После вчерашнего тем более не собираюсь лезть куда не надо, — улыбнулся я.

Естественно, мои слова были наглой ложью, но фрау Книппер об этом не знала. Я шустро накинул пальто и выскочил из дома, пока эта чудесная женщина не увязалась за мной. С нее станется.

До нужного места добрался быстро. Адрес перед выходом уточнил у Марты.

Рынок гудел, как растревоженный улей. Воздух был густым от запаха тухловатой рыбы, сладкой патоки и пота. Я пошел вдоль рядов, с умным видом изучая товар. Торопиться нельзя. Нужно внимательно смотреть по сторонам, искать тех, кто мне нужен.

На пару минут задержался возле круглолицей торговки, притворно ковыряя вилкой слегка «уставшую» капусту. Не умеют немцы, похоже, ее квасить. Ну что это за сопли, не пойму…

В этот момент мое внимание привлекли две ловкие тени, сновавшие в толпе.

Вот они, мои почтовые голуби…быстро же я вас обнаружил.

Один из мальчишек, щуплый блондинистый паренек в куртке на три размера больше, с феноменальной ловкостью пристроился к плотному господину в добротном пальто. Рисковый пацан, однако… Если его сейчас зажопят, хана парню. Пальцы мальчишки, тонкие и быстрые, как паучьи лапки, уже скользнули к внутреннему карману…

Я сделал два шага вперед, сжал запястье мальчишки железной хваткой ровно в тот миг, когда кошелек почти покинул карман. Затем резко дернул его руку и попятился, оттаскивая воришку от неудавшейся жертвы.

— Эй! — вырвалось у паренька больше от неожиданности, чем от страха.

Он рванулся, как пойманная рыба, но я держал крепко. Взгляд мальчишки, наглый, но в то же время настороженный, быстро обшарил мою пеосону. Такое чувство, что за эти секунды пацан пытался понять, на кого ему «повезло» нарваться. Кто я: Коп? Шпик? Или просто засранец-моралист, которому до всего есть дело?

— Тихо, мышонок, — Я наклонился к воришке, мой голос был низким, почти дружелюбным. Ключевое слово «почти». — Не твой день сегодня для карманных дел.

Пацан замер, напрягшись всем телом. Он был готов в любую секунду укусить или лягнуть мутного господина, если почувствует реальную угрозу.