О бедном мажоре замолвите слово 3 - Виталий Сергеевич Останин

— Именно! Продление активной жизни человека, как одаренного, так и нет! Вы не представляете, какой прорыв это могло бы дать! А в архивах деда… — он на мгновение замолчал, подбирая слова, и бросил быстрый, почти извиняющийся взгляд на Анику, — было подробно расписано, что привело к… казусу с тетушкой.

Воронина хмыкнула. Анастасия принялась капать что-то в чашку. Софья поджала губы, отвернувшись. Семейка барсов и волков, блин! Вот зачем я в этот блудняк влез, а? Не хватало острых ощущений? Нет, понятно, что Анике я отказать не мог, но почему так-то?

Лев Германович тут же поправился, стараясь говорить максимально нейтрально и научно:

— Я, конечно, понимаю… То, что случилось с тетей Аникой, не было целенаправленным, выверенным результатом. Это была… ошибка. Случайный побочный эффект, который никто не мог предсказать. Но, понимаете, иногда именно ошибки и побочные эффекты открывают новые пути! Целые направления! Я хотел воспроизвести условия, изучить механизм! Это бесценные данные!

Говорил он с жаром, и становилось ясно, что ради научных целей он может пойти на многое. Может быть, даже и на кражу. Рановато пока удалять его из списка подозреваемых, хотя и особо верил в то, что он виновен. Но пока, все, что он может представить в качестве алиби, это его слова. Которые не бьют мотива и возможности.

— Мать не желала давать мне доступ к архивам, — продолжил он. — И копии делать тоже запретила. Мы из-за этого последние годы и общались… скажем так, прохладно.

Все взгляды автоматически переметнулись на Софью Ильиничну. Та сидела, откинувшись в кресле, с каменным лицом. Ее пальцы сжимали подлокотники.

— И правильно делала, что запрещала, — холодно, чеканя каждое слово, произнесла она. — Нашей семье достаточно и одного мутанта!

Воздух в гостиной будто вымерз. Словно на улице стояли сибирские морозы, а кто-то широко распахнул окно. Аника побледнела и сжала губы, явно не давая вырваться ответной грубости. Анастасия Ильинична ахнула и залпом проглотила содержимое чашки.

И вот что с ней делать? Пожилая женщина — не бить же!

— Кхм, — выждав некоторое время, я привлек к себе всеобщее внимание. — Лев Германович, а как вы можете доказать, что не брали бумаги из сейфа?

Тот принял почему-то невероятно горделивый вид, напоминая мне персонажа из анекдота про британских джентльменов, которые друг другу верят на слово. Быстро понял, насколько глупо это выглядит, и потупил взгляд.

— Никак…

Понятное дело! Он ведь тайком от матери взял ключ, пробрался к сейфу, то есть, сделал все, чтобы остаться незамеченным. О каком алиби здесь вообще можно говорить? Получается, как в том одесском анекдоте:

«Борис Моисеевич, у вас есть алиби?»

«А что это такое?»

«Ну, видел ли вас кто-нибудь на месте убийства?»

«А! Таки слава Богу нет!»

При этом, несмотря на то, что все факты указывали на Льва Германовича как на самого главного подозреваемого, я все же не верил, что архивы похитил он. По целому ряду причин. Начиная с той, что он бы тогда не примчался сразу же после телефонного скандала с матерью из столицы, и заканчивая очевидной — он сам признался, что лазил в сейф.

И вообще, украв бумаги деда для своих научных целей, он бы сейчас попросту признался. Устроил бы ругань с матерью: «А это все из-за тебя, между прочим! Если бы ты дала мне просто сделать копию, ничего подобного не произошло бы!» и выложил бы документы на стол. Ну или пообещал их вернет.

Ученые, особенно увлеченные, особый психотип. Они легко могут нарушить законы и даже социальные табу, но, как правило, пойманные за руку, тут же начнут гордо заявлять, что сделали это в интересах человечества, а не просто с целью наживы.

Конечно, он мог быть талантливым актером, который попросту заметал следы, выдавая себя за жертву — сюда же можно и внезапный прилет записать и признание. Но мне не казались убедительными его навыки лицедея. Слишком уж он легко велся на провокации матери. Ну, либо МХАТ по нему плачет горючими слезами. А, тут же нет МХАТа…

Ну и последнее, и для меня — самое убедительное. Для его целей, оригиналы документов были вовсе не обязательны. Если бы он приехал сюда две недели назад и нашел в сейфе архивы деда нетронутыми, то попросту отфотал бы их или иным образом снял копии. И все! Документы бы продолжили лежать непотревоженными и всего этого сыр-бора с семейными драмами не случилось бы.

— Давайте представим на минуту, что Лев Германович говорит правду, — решил я сменить фокус. Зыркнул на него, когда он открыл рот и попытался промямлить: «Что значит — представим?» — и продолжил. — Ведь кроме него у нас есть еще один подозреваемый. Который тоже мог украсть бумаги и имел для этого все возможности, а также мотив.

Когда все взгляды в гостиной сошлись на мне, я реально почувствовал себя персонажем детективной истории в стиле Агаты Кристи. Так и подмывало выдержать паузу и в драматической тишине произнести: «И сейчас я назову имя убийцы! Только сперва пойду пройдусь по той темной аллее»

— О ком это вы, Михаил Юрьевич? — голосом полным скепсиса протянула Софья Ильинична. Аника просто удивленно подняла брови — мы же с ней толком еще ничего обсудить не успели.

— О сыне Анастасии Ильиничны, Арсении Александровиче, — не стал тянуть я резину.

— Что? Арсений! — тут же воскликнула младшая из сестер. — Как вы можете, господин Шувалов! При чем здесь Арсений?

Понятно, что для своих матерей, сыновья — всегда ангелы. Которые будто бы замерли, словно стрекозы в янтаре в том чудесном времени, когда мастерили скворечники и рассказывали с табуретки стихи. Поэтому, чтобы не быть голословным, я достал телефон и за пару минут зачитал информацию о состоянии дел сына Анастасии.

Не ту, где он выступал деятелем культуры, а про карточные долги и скандалы. Финалом вывалил на благородное семейство три судебных иска о взыскании крупных сумм, в которых он выступал ответчиком. А также тот факт, что не так давно все они были отозваны и погашены.

Не забыл добавить, что такое обычно бывает, когда человек грубо говоря, перекредитуется. То есть, занимает новые деньги для того, чтобы вернуть старые долги. Подчас, не у самых лучших людей занимает.

Младшая из сестер все это время сидела молча, побледневшая и прижавшая ладони к губам. И это ведь я еще не обвинял ее сына, а просто предложил рассмотреть альтернативы.

— Кто дал вам право рыться в личной жизни нашей семьи! — строго выговорила мне Софья Ильинична, когда я закончил. — Это возмутительно и