Артефакт будущего. - Людмила Вовченко

— Спасибо, — сказала она. — Я шла рядом, но не вмешивалась. Нужно было, чтобы ты сама увидела «как». А потом — «кто».

— Алиа, — произнесла Лида без злобы. — Не как монстр, а как продавец. Торгует чужим «домом». Сладкий бизнес.

— Я не сделаю вид, что удивлена, — сказала Наори. — Но теперь у нас есть факты. И ретранслятор. И карта. Совет не любит «сахарные сети». Тем более — рядом с храмом.

— А письмо? — спросила Лида, показывая свиток, как рану.

— Письма — старый способ рыбачить в мутной воде, — ответила Наори. — Им верят те, кому больно. Те, кто ещё не научились сидеть на берегу и ждать, пока вода станет зеркалом.

— Я учусь, — кивнула Лида. — И — это важно — я больше не пойду одна. Даже если очень захочу.

— Это и есть взрослая магия, — подытожила Наори. — А теперь — домой. Вы продрогли.

Дома пахло корицей так тепло, что хотелось петь. Кай сунул всем по кружке с густым настоем и тарелки с едой «на ночь — чтобы сны не проголодались». Арен разложил на столе «трофеи»: дрон-лампу (она больше не пахла ванилью, и ей было стыдно), карту узлов, три маленьких «якоря» — Лида поймала их ключом. Триан снял плащ и, впервые за долгое время, просто сел у огня — спиной к стене, руками на коленях, как человек, у которого сегодня день «можно».

— Я закрыла, — сказала Лида, и голос у неё дрогнул не от страха. — Эту штуку — закрыла. Больше никаких полночей на чужих письмах. Если буду открывать — то только свои.

— А я закрыл печь, — откликнулся Кай. — Потому что суп выкипит, и это будет трагедия, достойная эпоса.

— А я закрыл петли маршрутов, — добавил Арен. — Следующие две недели — без «мёда». Только честный ветер.

— А я… — начал Ален, задумался и улыбнулся, — я вообще ничего не закрывал. Я — открывал. Окна. Чтобы было чем дышать.

Триан поднял взгляд.

— Я открыл шлем, — сказал он просто.

И действительно: он положил на стол свой «лицевой» — не железный, тканевый капюшон, который часто заменял ему привычный доспешный закрытый образ. Лида вдруг поняла, что давно смотрит на него «сквозь». А теперь — «в». Высокие скулы, спокойные глаза цвета старой меди, лёгкие шрамы у губ — не уродующие, а как цитаты из прошлой жизни. Лицо, на котором «держат».

— Привет, — сказала она, и улыбка вышла честной.

— Привет, — ответил он. — Меня зовут Триан. Без шлема — тоже.

Смех в комнате был мягким — тот, что расправляет плечи. «Удача» на причале отозвалась низким м-м, дом пропел на стенах что-то вроде «так и надо».

Лида сняла с гвоздика под колоколом старую футболку «I Moscow», погладила ткань и повесила рядом с ней новый талисман — пустой, вычищенный «ретранслятор». Пусть висит. Чтобы помнить, чем соблазняют тех, кто хочет назад.

— Я не перестану скучать по прошлому, — сказала она в голос. — Но я перестану позволять «мёду» вести меня за нос. Моё «назад» будет жить здесь, на крючке. А я — вперёд.

Она щёлкнула медальоном Алена: «Я дома». Звук был такой простой, что захотелось плакать и смеяться одновременно.

— И да, — добавила Лида, вытирая уголок глаза ладонью, — на случай, если кто-то из вас сомневается: я никуда не делась. Я здесь. С вами. С кораблём, у которого мания величия, и с домом, который пахнет булочками.

— И с людьми, которые тебя любят, — спокойно сказал Кай.

— И будут держать, — добавил Триан.

— И слушать, — сказал Арен.

— И дышать вместе, — закончил Ален.

Лида встала, подошла к каждому, по очереди — без церемоний. Щёка к щеке, ладонь к груди, губы к виску. В комнате стало очень тихо — такая тишина бывает только после правильно сделанного дела.

— Ну что, — произнесла она в эту тишину и подмигнула, — у кого там график «повышенной тактильности»? По регламенту храма обязаны исполнить.

Кай театрально вздохнул: «Кухня закрыта. Открыта… нежность». Ален уже смеялся. Арен покраснел элем в глазах — или это просто лампа мигнула. Триан поднялся — не спеша — и подал ей руку, как подают не «женщине из легенды», а «своей».

Ночь — не «брачная», не «победная» — разложилась на ладони ровным теплом. Дом приглушил свет, «Удача» перевернулась на другой бок на привязях, ветер перевернул страницу в книге, оставленной на подоконнике. Мир наконец не обещал — он был.

Свиток с «полночью» Лида наутро сожгла в печи. Не со злости — по правилам гигиены. Пепел пах удивительно честно — бумагой и концом. Она вынесла его к водопаду и бросила в струю. Вода сказала «спасибо» вообще за всё.

А наверху, в Храме Эфира, хранительница отметила в журнале пять слов: «Круг Удачи — собран. Устойчив». И добавила на полях: «Источник — с юмором. Значит, выживет».

Глава 16.

Глава 16.

Праздник признания

Дом проснулся раньше неё и, кажется, раньше солнца. Стены шевелились лёгкими рябями света, будто натянутые струны проверяли строй, пол под босыми ступнями был тёплым — не «от батареи», а как гладкий камень у воды. Из кухни шёл запах корицы и печёных груш; где-то выше, на уровне второй галереи, слышалось щебетание — это наноптицы проверяли гирлянды, складывая тонкие «ноты» света в орнаменты.

— Признавайся, ты всю ночь репетировал, — шепнула Лида дому. Тот ответил ей ленивым «ммм» в стенах, и подоконник выдавил к её ладони маленькую чашу с матовым напитком. На поверхности проплыл узор — четыре тонкие линии вокруг золотой точки. Их круг.

Сегодня — праздник признания. Не свадьба и не чиновничья церемония — скорее «мы есть», услышанное и принятое городом. Наори настояла: «Это нужно не Совету — тебе. Чтобы мир сказал тебе: да, оставайся». Лида привычно отшутилась… а потом согласилась. Потому что оставаться — значит где-то повесить табличку «дом», даже если это табличка у тебя под кожей.

Гостиная расширилась сама собой. Нанорой вырастил из пола длинный стол, и тот не «поставился», а вырос, как дерево: с годичными кольцами