Кикимора и ее ёкай - Анна Зимина

Выпьем с тобой, мой хороший, за новый день.

Каукегэн, который никогда не пил и не ел, питаясь только духовной энергией, ошалело посмотрел на хозяйку.

— Настоечка особая, Дружок. Капля на язык попадет, и будто на небе очутился — до того хорошо. Я ее из особой полыни делаю, которая только раз в пятьдесят лет цветет. Настаиваю с травами особыми, и с горькими, и со сладкими, — изо всех сил рекламировала она товар, надеясь, что японские боги из пьющих.

Тишина.

— А ежели смешать с вашим традиционным чаем маття, то вкус такой становится, будто лежишь в прохладной реке, а она тебя ласкает. И все беды будто рукой снимает, и усталости как не бывало. Хороший напиток, духовный. Давай, мой хороший, по чарочке.

— Я не… — начал было каукегэн отказываться, но кикимора ему руками замахала, глазами замигала, и дух сообразил, что подыграть надо.

— Давай, хозяйка, — кивнул он.

Снова тишина. Ни звука.

— Ну что ж, мой хороший, выпьем поскорее, — сказала кикимора и вынула из небытия еще одну бутылку. «Последняя», — с грустью подумала она.

Хлопнула крышка. Кикимора едва слышно прищелкнула пальцами, творя магию и подчиняя себе эфир ингредиентов, чтобы травяной нежный аромат наполнил купальни.

— Жалко, на троих не сообразить, как по традиции положено, — со вздохом сказала кикимора. — Может, Каёхимэ позвать, чтобы компанию составила?

Это она очень правильно сказала.

Тетушка Бентэн очень любила сакэ и очень не любила, чтобы ее юная племянница употребляла алкоголь. Да еще и такой удивительный. Напиток чужачки ее заинтриговал. Как богиня воды, она почуяла дивный аромат напитка, послала по матушке Бишамон, которая была резко против такого досуга, и отправилась к гостье, чтобы спасать русские традиции.

«Мать моя Мокошь, спасибо», — подумала про себя кикимора, с облегчением глядя, как рядышком с ней воплотилась богиня Бентэн.

— О, госпожа богиня Бентэн! — удивленно воскликнула она. — Как хорошо, что вы почтили нас своим присутствием! Не сочтите за грубость, примите угощение.

Бентэн ускользающе улыбнулась, воплотила божественно вкусный чай маття, и началась коктейльная вечеринка.

«Разговорить, мне надо ее разговорить», — все думала кикимора, подливая и подливая из бутыли и поддерживая милую беседу.

«Разговоришь, — думала Бентэн, читая мысли Мари-онны, — только лей да не жалей».

Она была все-таки богиней воды, и создания ее стихии были для нее понятны. Пусть и с трудом, но она могла проникнуть в разум чужаки.

К тому же, сухой закон во время о-бона ее иссушил. А кикимора была столь любезна, что не жалела драгоценного дьявольски зеленого напитка.

Первую четверть пили с церемониями, как полагается. А потом каукегэн, поддерживая легенду своей госпожи, лакнул чуток из чайной чашечки, и началось веселье.

Пьяный дух мора и неудач был, оказывается, весельчаком и задирой. А еще очень любил человеческое телевидение. Из его круглой пасти с акульими зубами издавались удивительные звуки. В завершении своего выступления дух мора и неудач исполнил ламбаду и завалился спать.

— Ну, теперь-то нам никто не помешает, госпожа Мари-онна, — сказала Бентэн и улыбнулась мимолетно и ускользающе, как умела только она. Джоконда против нее была детсадовкой.

— Да, Бентэн-сама, — уважительно сказала кикимора и подлила в ей чашечку еще абсента.

— О боге войны узнать хочешь? — огорошила вдруг Бентэн кикимору, разглядывая свою чашечку, увитую искусной росписью.

— Хочу, — сказала кикимора, уверенно поднимая на нее глаза.

— Забудь о нем.

— Но я не хочу забывать.

— Тогда будешь страдать. Потому что судьба бога войны Дзашина уже определена, и ему рядом с тобой не место. Уходи на рассвете, дитя другой страны, и вычеркни его из сердца. Не губи себя.

Бентэн допила свой напиток, легко встала, едва наклонила голову в знак уважения. Держалась она очень даже хорошо, несмотря на то, что вылакала почти всю бутылку.

Чудь дрогнули огоньки фонариков. Зашуршала рисовая бумага, из которой были сделаны традиционные двери-перегородки.

Богиня покинула кикимору, ничего толком ей не сказав.

— Дзашин в беде, — одними губами сказала кикимора очухавшемуся каукегэну. — Нужно узнать, что ему грозит, и помочь.

— Вам нужна моя помощь, госпожа Мари-онна-сама? — с готовностью спросил Тузик.

— А ты можешь?

Каукегэн замялся, заюлил, что-то начал невнятное бормотать, снова отрастил хвост и нервно им задергал.

— Ну?

Кикимора прищурила зеленые глаза, в которых опасно замерцали болотные огоньки, и каукегэн, стесняясь и смущаясь, заговорил понятнее.

— Ну… если моя госпожа Мари-онна-сама так решит, то я могу подсказать… Ну, в общем, э-э-э… Если госпожа не сочтет за наглость…

— Тотоша, ближе к делу, — строго сказала кикимора, и Тузик сдался.

— Если вы поделитесь со мной своей духовной силой, то я могу попробовать… ну, спрятаться.

— И подслушать?

— И подслушать.

— А если поймают? Они великие боги, вообще-то.

— Тогда развоплотят. Но я готов, Мари-онна-сама. Моя клятва верности подразумевает не жалеть свою жизнь, если так будет угодно моей госпоже.

— Тьфу, — сплюнула в сердцах кикимора. — Ну у вас и понятия… Нет, мой хороший, тобой рисковать мы не будем.

Она погладила Тотошку по лобастой башке, и круглые выпуклые глаза каукегэна наполнились благоговением, но кикимора этого уже не замечала. Она готовилась сделать кое-что для себя весьма неполезное.

— Отойди в сторонку, Дружок, и не мешай, — сказала она.

А потом встала, отправилась куда-то к онсэнам. Нашла бьющий из земли горячий ключ, набрала в ладони воды. Наклонила над водой лицо, едва касаясь его губами, зашептала.

— Мать моя Мокошь, заступница, отдаю тебе часть сердца, часть духа, часть дара. Прими, мать Мокошь, не откажи.

А потом погрузила лицо в воду. Закапала с ладоней вода, и вместе с водой замерцали мятежные болотные огоньки. Это были другие огоньки: не те круглые, быстрые, золотые с зеленью, которые заманивают путников туда, где черти не водятся. Эти огоньки были маленькие, не больше спичечной головки, мерцали едва заметно,

— Летите туда, где великие боги говорят. Летите и слушайте, а уж потом к матери Мокоши возвращайтесь, — приказала она, а сама без сил опустилась на пол.

— Прости, Дружок, я пока побуду без сил, с тобой темной аурой не поделюсь. Ты мне помоги в воду залезть, а дальше я сама. Не переживай, Тотоша, живая я, оклемаюсь скоро.

И каукегэн, послушно подставив под руку кикиморы свою круглую голову, помог опуститься ей в воду.

Выглядела кикимора так себе. Кожа белая, морщины вокруг глаз вдруг резко появились, тело стало легким, как пушинка. Духовная сила ее, в болотных огоньках запрятанная, на благое дело пойдет. Жалко только, что не вернется. Хотя нет, не жалко. Пусть ее.

Если она хоть чуточку помочь может, что же шанс упускать.

К тому же, долг платежом красен. Дзашин ее от жутких