Рысюхин, наливайте на всех! - Котус

во время еды, а мы сели за отдельный столик, Маша в основном пересказывала мне впечатления домашних на мой вчерашний приезд, на самодельный фургон и на рассказ об изнанке. Один только раз спросила, как мне сегодняшняя репетиция, послушала (недолго) комплименты и на этом мои слова в сегодняшнем представлении закончились. Украдкой оглянулся — интерес ко мне со стороны студентов Хозяйственной академии угас, видимо, классифицировали меня как «парня саксофонистки» и сочли тему исчерпанной. Ну-ну.

После обеда прогнали ещё один прогон под музыку, после чего Лебединский взял микрофон и добавил к музыке свой вокал. Да уж, песня без слов — это далеко не половина песни, а намного меньше. Ну и голос у профессора что надо: мощный и бархатистый разом. Даже танцоры, заслушавшись, пару раз сбивались, но их преподаватели не рискнули прерывать пение Лебединского.

«Да уж, не Розенбаум, совсем не Розенбаум.Но тоже здорово, просто совсем по-другому воспринимается, совершенно другая песня получилась».

После первого прогона пришлось делать паузу, хотел этого Лебединский или нет, но народ загудел в обсуждении услышанного — всё же из присутствующих всё вместе, наверное, никто ещё не слышал. Наконец, Валериан Елизарьевич вышел в центр с микрофоном и, прокашлявшись, воззвал к залу:

— Господа и дамы! Прошу внимания! Эту песню я получил от автора ещё в конце зимы. Как вы понимаете, за полгода он мог получить с ней немало и славы, и денег — но счёл возможным заморозить её выпуск в свет. И я настоятельно прошу всех присутствующих — не распространять её ни полностью, ни частично, а лучше вообще не упоминать вне этих стен. Если не из уважения к позиции автора и моей просьбе — то из нежелания навлечь на себя недовольство как моё, так и обоих ректоров. Лучше две недели потерпеть, чем минимум год страдать. Спасибо, надеюсь на понимание.

Гул голосов на какое-то время усилился, потом понемногу стих и репетиция вернулась в почти нормальное русло. Однако после четырёх прогонов с паузами на разбор ошибок и совещания между преподавателями, профессор махнул рукой и распустил всех по домам до завтра, напоследок напомнив всем о скромности.

В результате у меня появилось время не только обняться с Машей, убегая к поезду, но и провести с ней некоторое время. Для начала подошёл к ней к профессору, огласив там новую идею.

— Маша, если папа захочет устроить в последние дни лета выезд семьёй куда-нибудь на пляж или просто на пикник — можете воспользоваться моим фургоном. Профессор, Маша же сможет, на правах невесты, взять автомобиль на время?

— Не сомневаюсь, что этот вопрос можно решить.

Потом мы с Машей часа два посидели в «нашем» кафе, хотя я, если честно, предпочёл бы театр — но не сезон, увы. Да и времени недостаточно — и так посиделки были прерваны звонком на мобилет Маши с сакраментальным вопросом «Ты где?» от мамы. Кстати…

— Маш, новый мобилет, что ли?

— Да, папа где-то смог добыть.

— Что значит, «добыть»⁈ Их же в любой лавке связи…

— Это новый, кстати, наш, имперский. Стоит всего восемьдесят рублей, но при этом защищён от прослушивания и может делать так!

Маша откинулась на спинку кресла, держа прибор перед собой вертикально, что-то нажала, и, повернувшись ко мне, показала на экране мою физиономию.

— Он фотографии делать умеет! Можно хранить в памяти целых сто штук! Обещают ещё в будущем возможность пересылать их друг другу — понятное дело, между теми аппаратами, которые это поддерживают.

— Ого! Такое чудо и так недорого⁈

— Да, здесь, говорят, один особый растительный макр вместо пяти в обычном мобилете, из которых как минимум один животного происхождения. Но пока их просто так не купишь, всё идёт на нужды армии, СИБ и вот теперь — жандармерии. Их просто очень мало пока делают, но обещают через пару лет запустить в свободную продажу.

— Интересно, где такое делают?

— В Питере, фабрика Крот… Крот…

— Кротовского?

— Да! Ты его знаешь?

— Вроде как чуть ли не самый известный род артефакторов в Империи. Кстати, я грузовики покупаю тоже его производства. И они тоже раз в три-пять дешевле любого конкурента с сопоставимыми характеристиками. Похоже, это политика не то самого графа, не то кого-то сильно выше: давить иностранных конкурентов ценой, которую они в принципе не смогут дать.

«Да уж, в конец обнищал граф Кротовский, последний хрен без соли доедает, родовой особняк продал! Что там у него уже всплыло, достоверного? Фабрика мобилетов в столице, автомобильный завод, сталепрокатный, завод электромоторов. По слухам — свой город или даже два на южном Урале. Жуткая нищета!»

Усадил Машу на извозчика, а сам отправился на вокзал. Поезд был не слишком удобный. Отправлялся из Могилёва в семь часов вечера и, несмотря на остановки на каждом углу и часовую стоянку в Осиповичах приползал в Минск в пять утра. Но альтернативой было уезжать в одиннадцать утра с прибытием в Минск в семь вечера, после чего неведомо как добираться домой или ночевать в гостинице, чтобы наутро заняться делами. В любом случае — теряю не меньше суток, так что — буду ехать так. Надо только придумать, где и как провести четыре часа с пяти до девяти утра, когда будет уместно звонить Лопухину.

Ну, что сказать? Доехал. Сосед по купе собрался выходить в тех самых Осиповичах, а через полчаса после этого — заселился следующий, который ехал, я этого знать не хотел, но всё равно узнал, в Молодечно. При этом он раскладывался и укладывался так обстоятельно и кропотливо, словно ехать собирался как минимум до Мурманска через всю Прибалтику и Питер. Стоило