Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера

Феликс не ответил. Он просто взял перо и продолжил вычитывать отчет.

Артур, несмотря на браваду, чувствовал, как внутри у него холодеет. Рыцарь в первый раз так волновался о друге. Он уже не раз замечал, как герцог, сам того не осознавая, следил за каждым движением своей жены, как собирал о ней досье, куда более подробное, чем на любого члена совета. И теперь он боялся, что Феликс увяз в этой загадке слишком глубоко. Настолько, что сам не заметит, как потеряет голову от этой женщины.

Глава 18

ТРЕТИЙ РАЗ

Феликс остался один в кабинете. На столе лежали кипы бумаг — протоколы заседаний совета, которые он пропустил во время поездки. Свеча догорала, оставляя на столешнице воск, и от её дрожащего света буквы расплывались, упрямо отказываясь складываться в слова.

Сэра Артура он уже отправил обратно в зал — с его яблоком, с его шутками и непрошеными советами. Герцог поймал себя на том, что сам не знает, что раздражало его больше: несерьёзность молодого рыцаря… или то, что в словах Артура всё же прослеживалась правда.

Феликс всегда считал себя хозяином своей судьбы. Но одно пророчество перечеркнуло эту уверенность. Маг сказал прямо: его жена станет одной из причин не только его гибели, но и падения королевства.

Феликс выслушал и… только через время смог успокоиться. Для него это прозвучало как вызов. Женщина, навязанная магическим браком, могла оказаться кем угодно — шпионкой, предательницей, пешкой в чужой игре. Он был готов следить, выискивать каждую тень в её словах, каждый неосторожный жест. Он даже ждал того момента, когда сорвёт маску и увидит её истинное лицо.

Но затем Истат заговорил вновь.

— Будущее изменилось, — сказал он. — Вашей женой стала другая. Именно поэтому я не желаю говорить больше. Я и так слишком много вам сказал. — упирался старец. — Мы не потомки богов, чтобы играть со временем.

Старец умолк и больше не произнёс ни слова.

Казалось бы, это должно было принести облегчение. Но в груди поселилось ещё более тяжёлое чувство. Феликс не просил отменить свадьбу, не искал других путей, решение жениться на другой девушке, не принимал. Кто-то вмешался в его судьбу и изменил ход событий за него. Эта мысль грызла, отравляла, превращала тревогу в одержимость — разгадать тайну любой ценой.

Вообще жизнь выглядит иначе, когда знаешь, что тебе отпущено меньше пяти лет.

Иногда Феликсу хотелось махнуть рукой, принять неизбежное: уйти от дворцовых интриг, уехать подальше и прожить оставшееся время в покое, наслаждаясь каждым мигом. Иногда в нём закипала ярость: ворваться в покои жены, прижать её к стене и заставить признаться во всём, что она скрывает.

Оливия, та самая новая жена, к его разочарованию, привлекала его. Феликс слушал её слова, которые часто звучали так, как будто их мог говорить он. А когда он на неё смотрел, думая стоит ли задать вопрос вслух, она просто отвечала, как будто могла читать его мысли. Он не понимал своих чувств, но был уверен в том, что хотел её.

Мужчину заводил сам образ этой девушки: дерзкий взгляд, смелость в словах, импульсивность и уверенность. Он никак не ожидал, что кожаный доспех, облегающий стройное тело его жены, будет вызывать в нём куда больше желания, чем любое бархатное платье с глубоким декольте. Он запретил ей все эти поединки, его жена тренироваться будет только с ним.

Сначала Феликс решил, что секрет её привлекательности в чувстве опасности, которое жена щедро приносила в его жизнь.

Её вспыльчивость будоражила, её смелость бросала вызов, он думал, что ему нравится этот риск, эта игра.

Временами он думал, что Оливия замышляет что-то против него, прячет в сердце тайну, важную и опасную. Он был точно уверен, она хранит ни один секрет. Но бывало и другое чувство: он ловил её взгляд и готов был поклясться, что в этих глазах не было ни заговоров, ни игр — только чистое, женское, неприкрытое желание.

В темноте кабинета он сам не заметил, как его глаза начали слипаться от усталости, от документов его постоянно уводили сторонние мысли. И он даже не почувствовал, как постепенно начал засыпать, проваливаясь в легкий сон, прямо тут, за своим рабочим столом.

Резкий скрип двери заставил его дёрнуться. Он вскочил стряхивая сон за секунды.

— Миледи? — голос прозвучал сдержанно, но в груди у него кольнуло раздражение. — Что вы здесь делаете?

Оливия, в белом халатике, поверх ночного платья, вошла в его кабинет так, словно это были её покои, а не его личный кабинет, куда не осмеливался без разрешения ступить никто. Белое одеяние, почти невесомое, колыхалось при каждом шаге, открывая то изгиб бедра, то светлую линию кожи под тонкой прозрачной тканью ночного платья. Волосы, распущенные и тяжёлые, спадали на плечи и по спине, оттеняя её лицо мягкой тенью, создавая образ прекрасной лесной нимфы.

В руках она держала глиняный кувшин, плотно закупоренный. Вино.

— Миледи?.. — голос Феликса прозвучал глухо, но она будто и не услышала, проигнорировав самого герцога.

Оливия подошла прямо к его столу, поставила бутыль на его стол. Без слов достала два кубка из шкафа, отыскала нож на винной полке и, сосредоточенно нахмурившись, начала поддевать деревянную пробку.

Феликс молча наблюдал. Его пальцы чуть дёрнулись — желание остановить её было слишком сильным. Еще не хватало, чтобы она поранила себе ладонь. Но что-то внутри удержало его от вмешательства. Он сидел и смотрел, как его жена упрямо возится с деревянной пробкой, будто проверяя и его терпение тоже.

Минуты тянулись мучительно медленно. Наконец, пробка с глухим хлопком поддалась. Вино выплеснуло свой нежно ягодный аромат, отравляя этой сладостью воздух в кабинете.

Мужчина выпрямился в своем кресле, продолжая взглядом контролировать каждое движение её рук. Феликс, заинтересованно следящий за каждым движением жены, поймал себя на мысли, что впервые за долгое время не думает ни о заговорах, ни о совете. Только о том, чем всё это закончится.

И признаться, она удивила его.

Оливия плеснула вино в первый кубок, поднесла его к своим губам и сделала долгий, нарочито щедрый глоток. Затем с гулким стуком поставила этот кубок на стол прямо перед его лицом — так, как-будто бросала вызов. Не дав ему и секунды на реакцию, она долила вина до краёв и медленно одними пальцами подтолкнула кубок мужу.

— Я задал вопрос, — напомнил Феликс низким голосом. Его слова звучали жестко, он редко использовал такую интонацию даже на провинившихся подчиненных, но Оливия снова проигнорировала и этот тон его голоса.

Такое поведение девушки вызывало в нём странное, острое желание — схватить её за плечи, заставить встретиться с ним глазами и, глядя прямо в её лицо, вырвать ответ. Он всегда добивался ответов. От всех, но она сейчас показательно игнорировала его.

Оливия спокойно плеснула тёмное вино во второй кубок, подняла его и, задержав взгляд на лице герцога, отпила снова — уже из своего о кубка. На этот раз она пила медленнее, аккуратнее, позволяя ему видеть, как алый напиток касается её губ.

Феликс нахмурился. Женщина вела себя смело, слишком дерзко. Он не отвёл взгляда, продолжая с холодным вызовом смотреть на жену.

— Мне нужно для храбрости, — сказала она, и снова собралась выпить вина.

— Осторожнее, — произнёс он сухо, перехватывая её руку и вырывая бокал. Его пальцы едва коснулись её кожи, но этого хватило, чтобы воздух между ними стал ощутимо тяжелее. — Иногда вино только вредит. Особенно если пить его так, словно это вода.

Он резко поставил кубок на стол, так что вино дрогнуло и качнулось по краям. Потом медленно, с хищной точностью, подался вперёд. Даже через массивный стол он умудрился нависнуть над Оливией, будто сжимал пространство вокруг неё в тиски.

Казалось, всё в его позе говорило: он хозяин, он главный, и она обязана слушаться. Его плечи отбрасывали на неё тень, голос прозвучал низко и тяжело.