Двадцать два несчастья - Данияр Саматович Сугралинов

лишаях! — набросилась она на меня.

Я пожал плечами — у меня что в комнате, что везде — кругом грязища. Во всяком случае, опарышей я собственными глазами видел.

— Утибозецки мои! — прокомментировала Татьяна внешний вид котенка. — Задохлик какой масянистый! Как зовут?

— Не знаю, — развел руками я, — не придумал еще.

— Будет Пират, — категорически решила Татьяна, — или Бандит. Уж больно рожа у него наглая.

Рожа у котенка действительно была продувная и жуликоватая.

— Блюдце неси, Епиходов! — потребовала женщина.

Если бы она сказала пойти в феврале в лес за подснежниками или найти цветочек аленький — это и то было бы гораздо легче выполнить. Ведь всю посуду Сереги я благополучно выбросил на помойку. Это если не считать той, что мокла (который день) в ванной.

— Нету, — ответил я и для дополнительной иллюстрации развел руками.

— А как ты кушаешь? — удивилась она.

— Ну, не из блюдца — это точно, — как мне казалось, дипломатично и вполне аргументированно ответил я.

— Тогда чашку неси! Или большую тарелку! Или что-нибудь!

— Ничего нет, — повинился я, потому что перейти пешком пустыню Намиб, слетать на Луну или свергнуть правительство Буркина-Фасо было бы проще провернуть, чем найти у меня что-то из чистой посуды.

— Да е-мое! Что за мужики! Ты как выжил вообще? — простонала она, круто развернулась и утопала обратно к себе.

— Вот так, брат, и живем, — пожаловался я котенку и грустно добавил: — Это она еще в ванную не заходила.

И вздохнул. У меня было какое-то предчувствие.

Но тут примчалась златозубая соседка и притащила блюдце, но ставить его на пол не спешила. Помахала передо мной и гордо сказала:

— Вот! Принесла. Молоко, у меня, кстати, безлактозное, потому что у Степки от отца его непереносимость лактозы передалась. Поэтому приходится брать такое. А то от обычного у него понос и живот клокочет так, что ночью просыпаюсь от этого бурления. Да и Маринка всегда говорила, что такое котятам даже лучше. От обычного у них тоже… того.

Осторожно налила туда немного молока и поставила перед котенком. Но тот смотрел и не реагировал.

— Почему он не пьет? — спросила она меня обеспокоенно.

— Болен, — сказал я.

— Но он же голодный! — возразила она. — Должен пить! Или есть!

Я задумался.

И тут тренькнула Система:

Попытка активировать диагностический модуль…

Успешно!

Диагностика завершена.

Объект: Felis catus (домашняя кошка), возраст 42 дня.

Основные показатели: температура 35,2 °C, ЧСС 180, ЧДД 45.

Обнаружены аномалии:

— Истощение (критическая степень).

— Глистная инвазия (тяжелая форма).

— Дерматомикоз (стригущий лишай, множественные очаги).

— Обезвоживание (выраженное).

— Конъюнктивит (гнойный, правый глаз).

— Гипотермия.

Все ясно. Мелкий нахватал полный букет. Ему бы согреться в первую очередь, успокоиться…

— Так, Татьяна, давай-ка мы поступим так, — сказал я. — Я буду говорить, что делать, а ты — помогать.

Соседка удивленно на меня взглянула, но после недолгого раздумья кинула, хоть и неуверенно.

И мы начали действовать. Правда, закапывать в котенка препарат против глистов не стали, чтобы не травить и без того ослабленный организм. Права Маринка.

Зато накормили, залив пипеткой (это у Сереги в аптечке было) немного молока. Он проглотил. С трудом, но глотнул. Затем смазали его раны (точнее, края раны) йодом. К сожалению, ничего другого не было. Завтра я попробую купить противогрибковые препараты от лишая и начну лечить его полноценно. Но сейчас требовалось хотя бы купировать очаг инфекции.

После процедур оставили его на какой-то тряпке на полу у батареи. Пусть приходит в себя. Рядышком поставили блюдце с молоком.

— Фух! — сказала Татьяна, которая все это время ассистировала. — Такое ощущение, что я вагоны разгружала. Даже со Степкой так не уматывалась. А он у меня та еще егоза был.

Я усмехнулся. На языке вертелось «как его пропавший без вести отец». Но ответить не успел. Татьяна окинула хищным взглядом мою обитель и сказала:

— Теперь возвращаясь к твоему бардаку…

У меня аж сердце екнуло.

— А что не так? — вкрадчиво спросил я.

— Все не так, — сварливо ответила она, — нельзя в таком сраче жить.

— Видишь ли, у меня больное сердце…

— Больное сердце и срач — не вижу связи! — категорично заявила Танюха.

— Я потихоньку убираюсь, — попытался оправдаться я. — Пытаюсь, во всяком случае…

— Оно и видно, что потихоньку! — вздохнула она. — Здесь надо сделать мощный рывок!

— И все сжечь, — добавил я, — напалмом выжечь всю эту нечисть.

— Да зачем жечь-то? — не поняла моего юмора Танюха, и ее глаза вдруг блеснули. — А давай я тебе тут все поубираю?

От неожиданности я чуть не сел там, где стоял.

— В смысле?

— В прямом, — хихикнула она, глядя на мое изумление. — Я же в клининге работаю.

— Но услуги клининга, насколько я знаю, стоят отнюдь не дешево, — осторожно сказал я. — И вряд ли это будет в ответ на осмотр Степана. С таким же успехом я мог ему лоб зеленкой помазать…

— Зачем лоб? — округлила глаза Танюха.

— «Эффект плацебо», — пояснил я.

Вряд ли соседка знала такие слова, но согласно кивнула и перевела разговор.

— Ты же врач.

— Врач, — подтвердил я.

— А значит, иметь такое знакомство вдвое выгодно.

— Но я врач — хирург, — мягко сказал я, — и вряд ли тебе может грозить прободная язва кишечника или феохромоцитома надпочечников? Может, ты в моих услугах никогда и нуждаться не будешь. Кроме того, в таких случаях у нас в стране оперируют совершенно бесплатно…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — суеверно отпрянула Татьяна и тут же добавила, заглядывая мне в глаза: — Нет, мне совсем другая услуга нужна.

Первым моим порывом было схватить ее за шкирку и выкинуть в подъезд, но, во-первых, ее габариты не уступали габаритам Сергея, а во-вторых, всегда нужно выслушать человека до конца.

Поэтому я задал закономерный вопрос, старательно выдерживая нейтральность в голосе:

— Что за услуга?

— Ты же толстый? — начала издалека соседка.

Я внутренне усмехнулся, стараясь, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул — из Танюхи прям-таки фонтаном били врожденный такт и деликатность.

— Э… допустим.

— Не допустим, а так и