Второй шанс (СИ) - Киров Никита

Конечно, когда Климов это понял, то попытался прикрыться, и даже выходил со мной на связь.

— Да ты меня не так понял, — кричал он один раз по телефону. — Всё должно было быть тютелька в тютельку…

Но было поздно, маховик уже крутился. Впрочем, я иллюзий не строил. Если бы у него удалось, историю могли бы замять, ведь победителей не судят. В первой жизни ведь замяли.

Но суть кое в чём ещё. Они оценили, что я помог им не вынести сор из избы, хотя мог и могу до сих пор. Но Громов остался в городе, и с ним я смогу поработать, потому что задача-то у нас одна. И не помешает, если появится новый наёмник.

Короче, одни проблемы решаются, другие временно становятся не такими опасными, но остаются. Зато у нас появляется время окрепнуть и заняться делом.

Чем больше у нас будет влияния, знакомств и денег, тем проще нам будет встречать такие угрозы. Тем более, с местным чекистом Громовым общий язык мы нашли.

Ну а сам я поближе познакомился с Султаном и его дядей, людьми жёсткими и способными на многое, когда их припрут к стене.

Впрочем, наши пути не пересекались, чтобы снова воевать с ними. У нас был свой путь. А то, что пропали его гости, никто особо и не обсуждал. Будто они уехали и больше не возвращались.

Ну а мы готовились к переменам.

Когда приезжает проверка, ничем хорошим это не заканчивается никогда.

Но ещё хуже, когда такая проверка уезжает, а вскоре возвращается офицер, который был с ней, чтобы устроить разбор полётов.

Вчера у нас были белые джипы с надписью UN на двери, которых сопровождали штабные офицеры, но они вскоре уехали дальше, мы их не интересовали.

А сегодня утром показались военные «уазики», сопровождавшие другие джипы: тоже белые, с синими квадратами на двери, где было написано «OSCE» и «ОБСЕ». С ними иностранные журналисты.

Одна из них, блондинка с кудряшками, докопалась до Славы Халявы.

— Май нейм из Владислав, — говорил он на английском, но с сильным акцентом, — энд хир из май пост, — Славик показал на мешки с песком, за которыми сидел с автоматом. — Сомтайм ай…

Говорил он медленно и не очень уверенно, но журналистка всё же его понимала, а он её. И судя по его виду, Халява отчаянно пытался с ней флиртовать.

Язык-то он худо-бедно знает, всё же учился в частной школе, правда, на одни тройки. Ну и за бугор ездил, единственный из нас, порой рассказывал нам о Лондоне и Нью-Йорке. Судя по отдельно доносившимся до меня словам, он и ей начал чесать про это, она тоже оживилась.

Другая, черноволосая женщина с вытянутым лицом, что-то спросила на французском у Шопена.

— А? — только и смог произнести он.

— Что вы здесь делаете? — перевела усталая переводчица, полная тётка в военном мундире с погонами лейтенанта и добавила от себя: — Только побыстрее отвечай, нам ещё дальше ехать.

— А. За собаками смот’ю, — Шопен показал вперёд. — Вон одна пришла. Жалко их, животинок, они же не виноваты, не понимают, что происходит, пугаются. Но к нам приходят иногда.

Приходят, потому что он их подкармливал. Этот рыжий дворовый пёс приходил и садился перед нашим блокпостом, пока Шопен ему что-нибудь не давал. Каждый раз он давал себя погладить, аккуратно брал угощение и уходил. Шопену он понравился, ведь знал команды и никогда на нас не лаял и не рычал.

Сегодня пёс снова пришёл, и его снимали камеры журналистов. Когда-то он был домашним, но теперь живёт на улице, а хозяев больше нет или им не до него, самим бы выжить.

Таких бродячих животных в некоторых районах было слишком много, и не все они были такими ласковыми. Они часто собирались в стаи и грызли убитых на улицах, особенно когда шли городские бои, а потом вообще нападали на людей. Причём не на военных, а на мирняк, особенно на детей и женщин, кто оказывался в одиночестве. Будто научились понимать, что такое оружие и у кого они есть.

Но этот был добрый и умный, а ещё очень полезный.

На заросшем травой поле, откуда он приходил, стояли растяжки, и собака будто понимала, что это такое, и безошибочно их обходила.

Мы заметили их давно, но не снимали — они стояли удачно для нас, прикрывая подход с одной стороны. Хотя ставили-то их «духи» против нас. Просто только они натягивали медную проволоку. Мы так не делали — медь хорошо видно на солнце, поэтому на ней скорее подорвётся кто-то из мирных, чем противник.

Вот только суть в том, что за этими явными стояли и другие растяжки и мины, укрытые более грамотно. Сделали так, чтобы мы расслабились и подорвались. Вот поэтому лишний раз мы туда не лезли.

И вот тут-то этот пёс нам помогал. Он всегда выбирал безопасные тропы, где не было никаких растяжек, и мы их использовали для вылазок и разведки. Как-то понимал, где стоит эта гадость, и это было нам на руку.

Поэтому пёс был желанным гостем.

Пёс ждал, а Шопен под прицелом камер вышел, погладил его, пожал лапу и дал хлеб. Псина взяла его аккуратно из рук, а овчарка Федя, наш минно-розыскной пёс, гавкнул от возмущения, наблюдая эту картину. Я его погладил, чтобы тот не чувствовал себя забытым.

Рыжая дворняга убежала по безопасной тропинке с куском хлеба, и наблюдатели, поумилявшись, вскоре уехали.

А на следующий день вернулся штабной полковник с проверкой. Перед комиссией и приехавшим с ними генералом он ходил по струнке, а сейчас отчаянно матерился, брызгая слюной, и искал, кого наказать за все недочёты. А наказывать он умеет. Переведёт куда-нибудь, откуда не возвращаются. Так уже делал и не раз.

Он уже вставил попавшемуся под горячую руку Маугли, но больше всего досталось комбату. А когда он закончил с ним, то заметил Шопена. И что вдали его ждал пёс, помахивающий хвостом.

— Вы чё тут зоопарк развели⁈ — орал полковник. — Живо разобрались с этой дрянью!

— А? — Шопен открыл рот от удивления.

— Бэ! Бестолочь! — полковник выдал длинную матерную тираду. — Подстрели эту падаль!

— Но…

— Стреляй, кому говорят… устроил тут! Живо! — он снова сматерился.

Шопен, побледневший как смерть, медленно отошёл и занял позицию, двигаясь так, будто надеялся, что полковник отменит приказ. Но тот ждал. Шопен приподнял автомат, нацеливая в ту сторону.

— Беги, беги, — шептал он, будто собака могла услышать.

Не услышала. Пёс, увидел кормильца, доверчиво замахал хвостом и пошёл навстречу. Ствол автомата медленно дрожал, Шопен набрал воздуха в грудь…

А Толя не выстрелит, не сможет. В кого-кого, но он никогда не сможет поднять руку на животное. И из-за этого попадёт в неприятности, даже если выстрелит мимо — мстительный полковник это поймёт.

— Быстрее, — наседал он, поглядывая на часы.

— Беги, — шепнул Шопен.

— Снайпер! — раздался крик.

Следом очередь.

Та-та-та!

Несколько трассирующих прошли над заросшим полем и ударили в заброшенный полуразрушенный дом на том краю.

Хлопнули дымовухи прямо перед нами: одну кинул я, другую — Самовар. Полковник торопливо нырнул к земле, и вскоре куда-то делся, ну а собака, испугавшись шума, ушла по безопасной тропке.

— «Духа» там увидел, — доказывал всем Самовар, когда начали разбираться, что случилось. — Сидел там, прицел блестел. Он же часто откуда-то в нас долбит.

— Смотри мне тут, — Маугли погрозил ему кулаком. — Если там никого не было…

— Там он сидел! — продолжал Пашка хитрым голосом, но в какой-то момент подмигнул Шопену. — Вдруг бы товарища полковника подстрелил? Какая бы это была для нас невосполнимая потеря.

Сегодня воскресенье, а ещё первый день зимы — первое декабря. Хотя зима в наших краях наступала намного раньше.

Последние дни были напряжёнными, так что сегодня я проспал дольше обычного. Когда проснулся, то слышал, как стучала пишущая машинка — отец засел печатать с утра, раз выходной.

Я не спеша потянулся, поднялся и вышел в зал. Телевизор работает, батя печатал, в кружке на столе парил свежезаваренный чай.

— Чайник кипячённый, — сказал он, отвлекаясь от машинки. — Ты уйдёшь сейчас?